Аленка, Аленка!.. как
сердце болит,
Что дом твой стал зоной,
где горе не спит.
Где подлость и ненависть,
жадность и зло…
Где люди отчаялись
встретить добро!..
Где все человечное стало
чужим,
Где лиц уже нет –
несмываемый грим!!!
Театр абсурда… кошмарнейший
сон…
Спектакль затянулся и явью
стал он.
Приблизился ад и серой
пахнул…
Ужели наш Ангел, что справа
уснул?
Не крикнул на ухо, не
хлопнул крылом,
Чтоб мир наш очнулся и
вспомнил о том,
Что там, где есть свет – не
сгущается тьма!
Что жизнь –
Божий дар!
И греховна война!
24.09.14
https://www.facebook.com/olena.stepova/posts/644736782310518?fref=
Осень в зоне.
Я не умею рисовать.
Очень хочу, но не умею. Мое мастерство владения кистью застыло на уровне
«палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек», а так хочется, знаете ли,
одеть беретик, взять в руки мольберт и идти по городу, вглядываясь в лица
прохожих, скверы, дома, выбирая удачный миг или ракурс достойный стать
картиной. Почему-то осень мне всегда представлялась именно такой: рыжеволосой
девушкой, с мольбертом бредущей по городу.
Вот только город
давно перестал меня манить. С некоторых пор он стал нервным и колючим, в нем
больше нет ничего, чтобы звало или даже обязывало его посетить. Он все больше
напоминает мне о безграничных возможностях человеческой глупости в стремлении
самоуничтожения. С некоторых пор это мои Содом и Гоморра. Но и Лотовой женою, я
себя не чувствую. Скорее всего, посторонним наблюдателем, сидящим на облаке и с
состраданием, глядящим на несущихся в пропасть земляков. Я честно хотела их
остановить. И, даже, раскинув руки, стала на краю, пытаясь образумить бегущую
толпу, но мой инстинкт самосохранения оказался сильнее, их было больше, и они
были безумны в агонии предвкушения исполнения своих абсурдных желаний, и я
просто полетела дальше, жить.
Еду в город по
причине необходимости. Так спокойнее. Возможно лично мне. На поселке
сравнительная тишина. О войне и оккупации здесь напоминают лишь редкие взрывы
на границе, на которые мы уже не реагируем и проезжающие мимо нас машины с
выбитыми окнами и торчащими автоматами. Война давно приобрела другие черты. Она
одела маску добропорядочной соседки, и, указав хозяевам на старый протертый
диван в углу, хозяйствует на коммунальной кухне, распоряжаясь имуществом тех,
кто пригласил ее погостить.
Возле рынка пробка.
Удивляюсь, как много машин в городе. Значит, у людей есть деньги на бензин,
поездки на рынок. Это хорошо. Город живет.
Причина пробки, пост
«ГАИ ЛНР». Так написано на старых, серых изрядно поколоченных в боях или во
времени «Жигулях». Возле нее 2 человека. На одном ярко-лимонный жилет
«гаишника» в руках действительно гаишный жезл. На всех камуфляж, автоматы,
черно-оранжевые ленты. Второй совсем юный «гаец», лет 17-ти, держит в руках
обычную палку, обмотанную черно-оранжевой изолентой.
Внутренний художник
тянется за мольбертом. Разум напоминает, что рисовать я не умею, да и вряд ли
патруль захочет быть запечатленным на холсте вечности. Получивший пару
воспитально-сохранительных уроков мозг теперь ежесекундно помнит о
безопасности: видео-фото съемка блок-постов запрещена. Наблюдаю. Или
наслаждаюсь?! С недавних пор я стала подозрительно странно относится к картинам
войны, без эмоционально, как затвор фотоаппарата или как кисть, впечатывающая
краски в холст. Я не могу быть человеком в условиях войны. У войны нет
человечности.
Гайцы никого не
трогают, а пробка из-за того, что люди просто боятся проезжать мимо. Медленно
иду мимо медленно двигающихся машин. Серые напряженные лица. Люди пытаются
предугадать действия стоящих на посту: «проверка документов», «отжим авто»,
«сбор помощи на нужды». Взмах палочкой и, кажется, даже машины вкапываются в
асфальт, старясь быть незаметными. Я думаю страшно всем, и технике и людям,
сидящим в ней.
Бледный водитель с
вытянутым впереди себя паспортом подходит к посту. Как же хочется спросить «как
вам, ну как в стране тотального беспредела, полицаизма, контроля, как же вам
живется в разрушенном мире», но, знаю, что он, обычный шахтер, не ответит на
эти вопросы. Может он и не строитель этого мира, а заложник, как и я.
Ему делают замечание
за тонировку стекол, это запрещено. Просят открыть салон. Отводят в сторону,
что-то пишут на листочке, отрывают часть написанного, он дает 100 грн. и идет к
машине сжимая в руке рваное напоминание о встрече с властью.
К «гайцам» подходит
третий участник, видно старший по званию, так как беспардонно, не боясь зрителей,
отчитывает «сотрудников» за маленький заработок. Идут дети, люди, едут машины,
а человек с автоматом наперевес, как представитель то ли Ада, то ли власти, а
скорее их гротескное порождение, воспитывал неудачников, собравших малый калым.
Видимо нравоучения
ему показались недостаточным способом воздействия для повышения денежного
притока, и он решается дать мастер-класс.
Взмах палочкой. Но
следующая жертва не спешит выходить из машины, а просто опускает окно и
спрашивает:
-Командир, а в чем
дело? Я что-то нарушил? Вообще остановка на пешеходном переходе запрещена, что
ж ты меня тормозишь так, чтобы я нарушал.
-А ты мурый, да?!-
отвечает «командир»,- ты мне законы читать будешь?
- Не, ну у тебя
написано «ГАИ», я так понимаю на работе, так вы ж пацаны по-законам работайте,
что ж вы с понятий начинаете,- парирует водитель,- мы ж новую, честную власть
хотели.
-Слышь ты,
мудила,-вежливо отвечает, видимо согласно установленной форме общения с
водителями, представитель власти,- я законы 7 лет учил, там, где тебе не
снилось, пока ты (я опущу художественный оборот речи). Ты, хотела, надо было не
….дрочить, а воевать идти. Мы что в окопах чалились,что бы ты, чмо, мне тут
мозг парил. Выпиши ему штраф,-повернулся он к молодому.
-За что?-возмутился водитель,-я
сейчас в комендатуру поеду, как ты с людьми разговариваешь. Тут тебе не зона.
Я, пока ты законы учил, силикоз в шахте зарабатывал, понял? У тебя хоть
трудовая есть, а? А у этого,-кивок в сторону молодого, - ты хоть школу
закончил, гаец?
Законник с семилетним
стажем, передернул затвор:
-А доедешь?!- с
ухмылкой,- я-то точно знаю, что ты нацик.
Водитель сжал зубы.
Скулы. Черные полные ненависти глаза, глядящие на автомат.
-Ну че? Будешь мурить
дальше? Шахтер,-с усмешкой,- б…ь , хозяин жизни, да, -вожак начал смеяться,
-чмошник ахметовский, да ты за колбасу пахал, а тут в быка решил
поиграть,-плевок под ноги.
И вдруг молодой
вступился:
-Так ведь он ничего
не нарушил, как я ему штраф выпишу,-перепуганным голосом,- нам начальник
сказал, чтобы вежливо, без скандалов и только за нарушения выписывать. Вот,-он
протянул школьную тетрадку,- тут написали за что штрафовать и сколько.
-Ты че, дебил? Ты так
бабки не заработаешь, какие нарушения, видишь нормальная машина, штрафуй,
значит, бабки есть,- начал орать вожак,- ты ему, б…ь, еще права зачитай, а
лучше вежливо между глаз всади.
-Но,- не сдавался
молодой,- мы же, правда, типа власть, а старший сказал, только по-закону.
Эта ситуация злила
вожака. Он направил автомат на молодого и перевел его на водителя:
-Ну смотри, власть,
если тебе это быдло не жалко, -он смотрел на молодого бойца, скаля зубы.
-Не надо,-взмолился
парень,- я выпишу штраф. И уже в водителю, с такой же мольбой, -пожалуйста, вот
квитанция, с вас 100 грн.
-Двести бери, чтоб
знал, сука, с кем спорить.
Водитель, молча,
отдал деньги, и взял вырванный из школьной тетради листок-квитанцию, с
рванными, как наши судьбы, краями.
-Их, тварей,- вожак
махнул в сторону ряда машин,- на колени ставить надо, прессовать, чтобы, б….и
знали, кто власть, чтобы суки землю жрали по твоему приказу, понял?! Эх, сопля
зеленая, -уже поблажливо,- он ж только силу понимают. Мы с тобой люди, потому
что смогли и выбились, они о нас ноги вытирали, судили нас, на работу не брали,
мы для них третий сорт, типа были, а (показал знак рукой), х…й им, мы власть.
Мы смогли! Ниче, браток, научишься, -сказал он молодому, забирая двухсотку.
Водители, отведя
глаза, старались прошмыгнуть мимо, пока старший по званию воспитывал молодого
бойца.
Ветер бросил мне под
ноги скрученные, пожухлые тополиные листья. Не золотые, а светло-коричневые,
почти серые. Это от жары. Когда жара и нет дождей, тополя опадают сухой
листвой, не золотясь, не украшая город, а просто опадают устав жить.
Листья, как судьбы
или судьбы, как листья, опадают под ноги новой элите в моем уставшем городе. Я
не умею рисовать ни людей, ни деревья, ни разбитые судьбы, ни уставший город,
ни войну, ни хозяев жизни. Я думаю, это и не нужно, всем уметь рисовать. Каждый
из нас навсегда запомнит свою личную картину войны. Память, лучший художник или
фотограф.
Но все равно, я
поднимаю незримый мольберт, поправляю свой незримый берет. Осень! На моем
холсте будет просто осень.