Люди поглощали пищу, пили вино коньяк и шампанское, а он искал пристанища. Искал куда спрятать голову от шума и огня...

Он бежал быстро, но не мчался от страха. Просто его заставлял двигаться простой природный инстинкт. Инстинкт самосохранения гнал его подальше от потенциальной опасности, заставляя спрятать голову.Тело вздрагивало при каждом новом взрыве. Мышцы сокращались непроизвольно.Он не знал, что там, в другом мире сейчас Янукович говорил о том, что что-то говорил, и поздравлял людей с Новым Годом.

Не знал, что такое новый год, не знал, что такое праздновать, так же как и не знал о том, что значит слово Президент Украины.

Он просто знал, что есть враги, есть те, кто слабее его. И есть Другие. Те, которых ненужно кусать. Потому, что они тоже защитят его детей, если он не сможет. Дадут кусок хлеба...

А сейчас он не думал ни о чём. Просто его инстинкт требовал от него избавить от резких звуков его чуткий слух и скрыть от зорких глаз - пламя в небе. Сердце гулко стучало и лапы без устали били холодный асфальт. Он двигался, опустив голову бросая быстрые взгляды со стороны в сторону, в поисках тихого места.

Он не испытывал зависти к рыжему спаниелю, который в этот вечер объелся от пуза, и воротил голову от бутербродов с красной икрой, громко лаял на звуки взрывов и выстрелов. Ему чувство зависти было чуждо. Он мог испытывать только любовь, ненависть и голод. А мог не испытывать вообще ничего.

И то, что он чувствовал, зависело только от того, что его окружало. Если это рука, протянувшая ему кусок хлеба, или какую-то кость - он брал хлеб, но никогда не терял осторожности. Он знал, что веры нет никому. И даже этим – Другим. Он видел однажды, как вслед за протянутым куском на собаку была наброшена сеть, и те кто только что давал ей пищу тащили огрызающееся и извивающееся тело в машину. После этого он никогда больше не видел этой собаки.

Он просто хотел быть свободным. Быть свободным и быть в покое. Два понятия никак не могли быть реализованы одновременно. Не потому, что ему было это не по силам. А потому, что в этом мире так было не возможно. За всё приходилось платить. Он за свободу платил беспокойством и настороженностью. За покой своей кровью, и силой. А в эту странную ночь, повторявшуюся уже четвёртый раз, в его не долгой жизни, он был бессилен. И ему нечем было платить.