Озябнув под промокшим пальтецом,

Смиряясь с неизбежностью осечки,

Как женщина с заплаканным лицом,

Пускает осень дымные колечки.

Курится жертва ревностным богам,

Всё золото им брошено на откуп,

За бьющуюся жилку у виска,

И нежности пронзительную нотку.

Рождение любви кострам не сжечь…

Разлукой перерезав пуповину,

                                                                  Перебирает чётки тайных встреч,

Дыша теперь уже наполовину…

Ладони согревая у огня,

Читает о себе стихи устало,

И понимает, холодность кляня,

О ней известно так ничтожно мало…

Меланхолическая жизнь ведет к неминуемому принятию смысла страдания как единственному обоснованию мышления. Страдание – как залог волеизъявления или как прерогатива выбора перед впаданием в вечность позитивно мыслящих миражей, принесенных утренним бризов с океана неосмысленных трагедий. Реальность каждый раз дарит нам эту ценность познания себя через боль и утрату, приобретая ту потерянную форму экзистенции, которую невозможно придумать, присвоить или создать. Наша аффективная активность по кажущейся вербализации и проигрыванию наших желаний ведет к запиранию потенциального высвобождения действительных либидозных стремлений и как инструмент примирения нас с нашим бессознательным двигает нас в сторону сохранения, но не в сторону развития.

Если принять точку зрения, что страдание и есть спусковой механизм мышления и осмысления, то тогда мы можем прийти к мысли, что думать мы начинаем в самый нужный момент, т.е. в момент, когда катастрофа (смерть или безумие) становятся настолько близко, что включается последний и самый сильный механизм защиты - мышление. Страдание и депрессия служат своего рода хладоагентом, охлаждающим перегревающийся от нагрузок разум. И в то же время, депрессивность дает нам знак, что точка разрешения внутреннего конфликта уже близка, тут главное заметить этот знак.

Мышление и страдание, сладкая парочка неприемлемости нашего стремления к вечному блаженству при жизни в новообретенном Эдеме, построенном на спорной территории непонятным застройщиком. Это ведь странно, принимать природу мира таковой, которая предлагает тебе не красную и синюю таблетку, а просто ничего. В ситуации экзистенциального абсурда разыгрывается параноидальная трагедия жизни, в которой нет связи с режиссером-постановщиком и бухгалтером. Все хотят роль Гамлета, но никто не хочет страдать так как он. И тогда, в обстановке перегрузки символическим содержимым бессмысленных фантазий срабатывает предохранитель нашего сознания и мы погружаемся в мир псевдомышления.

Эта смерть в воскресшей силе защитного цвета наполняет нас суеверными представлениями о возможности преодоления страха за безналичный расчет с рассрочкой платежа. Силе нашего самовнушения нет предела и действительно, это все может быть для нас реальностью, но только лишь, может быть, но не есть. Отодвигая себя от пропасти смерти, мы медленно и уверенно путем революционного бунта направляем нашу массу (у некоторых весьма симпатичную) к двери с надписью «пожарный выход в имитацию нормальности». Такое ощущение, что мы взяли на себя роль существа способного остановить течение времени и вывести за его пределы все, что в нем находится, включая и себя. Выйти за сцену и наблюдать за спектаклем сзади, смотря в лицо зрителям, ловя недоумение и неловкость от твоего присутствия в их взгляде. «Времени больше нет», нет страданий и причин думать, нет смысла и ответственности. Остались одни лишь только неограниченные возможности среди вечно улыбающихся позитивчиков, неспособных на отравляющую воздух жалобу.