Мозг считал пролетающие мимо деревья. Сколько их было не важно. Важно было не упустить ни одного и всех учесть, не поворачивая головы вслед улетавшим бликам витрин на метрвом тротуаре. Запах утренней свежести будоражил грудь мелкой дрожью и ритмичное вдавливание педалей в пустоту придавало утренней тени танцующий вид. Легко дышалось, легко считалось, все было радужно-трепетно, как неизвестность в счастливом детстве, когда не знаешь, отчего так радостно на душе и радость эта совершенно необоснованная и от этого еще более радостная. Такое еще бывает после непродолжительной болезни с высокой температурой. Ты выходишь в мир и все краски впиваются в мозг яркими языками протуберанцев, как бы приоткрыва­я жаберные пряники, фокусирующие поток света в Ида Нади, успокаивая и умиротворяя захлебнувшиеся информацией рецепторы. Вдыхаемый воздух топит диафрагму до предела и заливает дегтярно-мускатным смузи оболочку, охватывающую субстанцию бескрайнего счастья, парящего в блаженной невесомости. Это сон. Сон младшей. Уставшей от жизни. Вдох, спазм и боль сюрикэнами впилась в затылочный выступ. Густой виски ударил в гайморовы пазухи и в бокал булькнуло сразу все - отколовшийся зуб, камень для виски и слезы. Пиздец. Уснуть на работе не грех. Грех так облажаться за считанные минуты до доклада. Йобаная жизнь. Я не хочу тебя.