Не люблю серый цвет. Сучное, холодное  нечто с распиаренной секс-фантазией мистера Грея. Хотя, не так-то он прост, этот серый. Цвет-ахромат, в который сливаются все основные.  Он одинаково равнодушно сжирает пламенный красный, надежный зеленый и уверенный синий, выплевывая вам в лицо переваренную серую массу. Для меня, исключение в сером - это мужской волчий и женский  жемчужный.Сегодня я надела любимую серую жемчужину и снова вспомнила о маленькой тихой девушке из далекого острова. Уже и имени не вспомню, а лицо – как наяву: печальные глаза, блестящая челка и птичьи повадки, как у всех ее соотечественниц. Мы с ней познакомились в магазине среди крокодиловых сумочек и россыпей жемчуга, она мне рассказывала как отличить аллигатора от крокодила, а крокодила от каймана и советовала не покупать скатанный жемчуг - поддельную дешевку, а купить одну настоящую, живорожденную, пусть она и стоит не меньше двух нулей.

Не помню, почему мы вдруг внезапно скатились из этих «вечных» тем на что-то смешное и семейное, но уже вечером она, потягивая супчик в кафе напротив отеля, рассказывала о своей маме и пыталась перевести на английский вьетнамские анекдоты. Как-то само собой мы виделись через день, болтали ни о чем, она нахваливала украинский шоколад и стыдливо хихикала  после артемовского шампанского. Иногда, я с парочкой таких же искательниц сокровищ забегала к ней в магазин и мы, сидя в майках, шлепках и пыльных шортах среди сверкающего великолепия рассматривали чудесный перламутровый веер, крем с жемчужной пыльцой, чучела больших и маленьких крокодилов, щупали нежную девичью кожу ханойского шелка  и пили неизменный красный чай. Я помню в день моего отьезда, она застала меня врасплох –  деловито мокрую и спешащую. Ни слова не говоря, взяла за руку и положила в ладонь большую серую жемчужину, гладкий, весомый сгусток ртути. Сбивчиво мешая вьетнамский и английский, она щебетала что-то о гостеприимстве, дружбе и памяти. Я ничего не поняла и просто обняла ее крепко-крепко. Жемчужина ощутимо жгла мне руку.

Сейчас, надевая эту серую малышку себе на шею, я почему-то вспоминаю не только вьетнамскую знакомицу, но и моих девчонок, что разлетелись от Хайфы до Доломана и Осло. Мы висим часами в вайбере, вацапе почти каждый день, а видимся по редким праздникам раз в год. Вспоминаю свою студенческую закадычную оторву Русланку, которая внезапно нашлась в Фейсбуке. Строптивая Руська теперь всегда носит платок и растит двух смуглых сыновей в большом доме где-то в Тегеране. Немыслимо. Мы плакали с ней в видеочате, хлюпая носами, как в детстве.  Несмотря на платок, она почти не изменилась, такие же серые глаза с шельмоватой искрой. Серые, как цвет непостижимой несуществующей женской дружбы. Маленькой, бесплатной и такой ощутимо весомой, как горошина-жемчужина под десятками матрасных лет…