В комнате стоял тяжелый запах болезни, лекарств и еще чего-то неуловимо страшного... то ли боли, то ли безнадеги... На кровати свернувшись калачиком лежала девочка, худенькая, почти прозрачная. Рядом, ссутулив плечи, как маленький старичок, сидел мальчик, брат... Санька. Он гладил слабую ручку сестры и нашептывал ей что-то успокаивающее. Тяжело, когда болеют родные, когда они тают на глазах и ты не можешь им чем либо помочь. Мама ушла в аптеку, оставив сына дежурить у постели малышки. Мама... и сердце Саньки сжалось от боли, он вспомнил как последний раз они с Танюшкой вернулись из больницы и мама, кусая губы, прошептала...
- Месяц, сказали, только месяц, не больше... и расплакалась.
Танюшка не жаловалась, ничего не просила и наверное, все понимала. Ее кроватка стояла у самого окошка и она часами могла смотреть в пасмурное, затянутое зимними тучами небо, слушая завывание ветра.
Санька, не задумываясь, мог отдать за нее часть свой жизни, или здоровья, если бы это только могло помочь... спасти, вытянуть.
- Танюш, тихонечко спросил он, чего бы тебе хотелось сейчас?
Большие, темные от боли глаза сестренки открылись.
- Солнышка... тепла... одуванчики... помнишь, как когда-то... прошелестел в ответ слабенький голосок Танюшки.
Санька растерянно взглянул на окошко за которым лютовала зима. Ах, если бы только это было в его силах. И он зажмурился, и попросил отчаянно, пусть весна, хоть ненадолго, всего на часик. Пусть солнышко, одуванчики, ведь должна же быть справедливость на этом свете. Что может быть важней просьбы маленькой умирающей девочки? Санька еще сильней зажмурился, даже искорки заплясали под закрытыми веками. И внезапно почувствовал на щеке дуновение теплого ветерка. Он открыл глаза и от удивления замер. В окошко заглядывали лучики весеннего солнышка. Еще боясь поверить в чудо, мальчик подошел к окну и выглянул... Там, на дворе, зеленела травка, щебетали весело птички и цвели одуванчики. Санька распахнул окно и вдохнул полной грудью. Позади зашевелилась сестричка, не задумываясь больше ни на секунду, он подхватил легонькую, как сухой стебелек, сестру и шагнул в окно. Почему так поступил, наверное, не смог бы объяснить, может чувствовал, что так будет правильно, может потому, что хотел, что бы сестричка сама дотронулась до золотых одуванчиков... а может потому, что в остальных окнах их домика продолжала шуметь и сердиться зима.
Мама, вернувшись домой, увидела пустую кроватку, смятую простынку и открытое окошко, на подоконнике,
заметенном снегом, остались отпечатки двух пар ног чуть побольше - Санькины... и маленькие -Танюшки.. Мать метнулась к окну, но внизу лежал нетронутый глубокий снег. Как будто дети улетели.
Она долго стояла у окна... на душе было тихо, не было страха, не было волнения, она вдруг поняла,
что так надо, так будет лучше. Надо ждать... надо ждать и ни в коем случае не закрывать окошко, иначе не вернутся. И она ждала... кто-то приходил, кто-то что-то говорил, уговаривал. В открытое окошко бил снег, хлестал дождь, но она никому не давала дотронуться до него. Ждала... Закончилась зима, потеплело, чаще стало появляться на небе солнышко. Запели в садах радостные птицы, пришла весна. И вот однажды, как раз когда зацвели одуванчики, она услышала детские голоса, веселые звонкие. Сердце гулко застучало, мать не помнит как оказалась у распахнутого настежь окошка. Там, под окном, перекликались и смеялись ее детки Санька и Танюшка. Танюшка в веночке из одуванчиков перебирала цветы, а Санька подавал ей одуванчики и что-то весело говорил, потом обернулся и помахал ей рукой. В следующее мгновение сын подсаживал Танюшку на подоконник, а следом карабкался сам.
- Мам, ну, мам, чего ты... приговаривал Санька, вытирая маме слезы, мы же только на минуточку, одуванчиков нарвать...
- Мамочка, я хочу кушать, - заявила ожившая, повеселевшая Танюшка.
- Женщина удивленно замерла, боясь поверить в свое счастье.
- Все будет хорошо, - серьезно, совсем по-взрослому, сказал сын, вот увидишь, теперь все будет хорошо!
