хочу сюди!
 

ИРИНА

50 років, водолій, познайомиться з хлопцем у віці 45-54 років

Замітки з міткою «my poetry»

Нарциссы



Беглый огонь вспышек ярких нарциссов,
Мы потерялись в осях, где абсциссы
И ординаты – закон непреложный
Четкой легенды на карте дорожной.

Тёплые блики далекого лета
Золотом вжились в нашивки корнета,
И в свете утр зооморфная рожа 
Единорогом, что на гербе дожа.

Мы заблудились средь звуков, где ропщут
Шёпотом полураскрытые почки,
И панцирь почвы вскрывают столь смело
Ареса нежно-зелёные стрелы.

И в облаках растворились лукаво
Сны эротичны – весенней отравой,
И наполняют, как шарик тот гелий,
Мартовский мозг беспричинны виденья.

Непротивленье диктату условий – 
Самый разумный раздел философий,
Полно пустым «барабаном» вновь клацать
Пред теплым ветром всех капитуляций.

Простите



Простите, вешние цветы,
За то, что больше я не верю
В пересеченье параллелей
И покоренье высоты.

Не верю в дивный аромат
Букет чей тонок, идеален,
Свет ночника горячих спален – 
Молочно-белый томный взгляд

На тле сапфира простоты
Всем краскам свеженанесенным
Довериться как-будто стремно,
Пускай полутона чисты,

Пускай так новы кружева,
Как строчки-вязь арабских сказок,
Шахерезад язык развязан,
Но поясов шахидов – тьма.

Их малахитовы костры
В хозяек медных гор обличья
Палят намеком неприличным
И предложеньем непростым.

Покинув белой пешкой строй,
Закончишь редким негодяем,
Простите, что не доверяю
Вашей симфонии шестой.

Солнечные часы


А лета бренные часы
Давно уж полдень миновали,
Девиц невиданной красы
Вам не найти на сеновале

И странная полыни грусть
Разлита в воздухе незримо
Проходит лето? Ну и пусть
Судьба хромого арлекина

Да не взволнует Плохиша
И не поднимет в разнотравье
Волн, запахов и криков "Шах!"
"Халиф на час!","Бесов лукавье!"

И, кажется, что это - суть
Как между строк - средь листьев вяза
Я попрошу: "Не баламуть
Шагая в водах долговязо"

Но не прислушаться судьбе,
Не сбавить темп, ни сбиться с ритма,
Что так кричит один плебей
На пике жизни алгоритма?

Но что-то вечер все ж таит
Так уловимо и знакомо
Когда закат-архимандрит
Синь заливает глаукомой.

Ночная гравюра

Все темники бледного всадника
Стреножили дружно коней,
Вдоль ветхих оград палисадника
Аншлаг у театра теней.

И троица Альбрехта Дюрера
Устроилась там на ночлег,
И кажется сильно надуманным
Желанье прожить много лет,

И реют в ветру гривы конские
(Нам кажется – ветви у ив),
Сермяжною правдой, суконною -
Крыла вороного отлив.

И полнятся кубки истомою 
(У нас – алкоголем сердца)
Мы гнались так долго за формою,
Что стали мудрей подлеца,

И странными Босха картинами
Исполнится ночь за окном,
И станут немыслимо длинными
Часы между явью и сном,

С терпеньем искусного резчика
Ваяет послания ночь,
Где в тенях, таких переменчивых
Рассудок теряться не прочь,

И шлют снова знаки сумбурные
Деревья чрез ночь-круговерть
Где встали герои гравюрные – 
И рыцарь, и дьявол, и смерть.



Над цветеньем равнин

Истощив свой запас
Колкостей и острот,
И свой шумный экстаз,
И визгливый фокстрот

Я сменил на усмешку
Ироничной судьбы,
И оскалы Сардона – 
На улыбку Будды.

Я сменил жесткий ритм
На неспешный закат,
На мелодию рифм – 
Без душевных утрат,

Я сменил крематорий
На трещащий камин,
Пыльный запах историй – 
В летний полдень равнин.

Среди многих привычек – 
Непризнанье границ,
Нежелание стычек,
Неплевание лиц.

Среди стройных деревьев – 
Провожание дня,
Поклонение волхвов,
Зажиганье огня.

Сизый воздух над пашней
И в полнеба – костер,
Меж топОлями башен – 
Песня иль разговор.

Взгляд и град молчаливый.
Тихо, нету людей.
В вечер стелется сыро
Дым дневных их затей.

Я сменил шумный праздник
На бегущий родник,
Среди ликов, столь разных
И развернутых книг.

Я сменил, ужаснувшись,
Что так поздно постиг
Музыку легких кружев,
Мир спокойных светил.

Это будет недолгим,
Это так должно быть,
Это редко приходит
И спешит уходить.

Позабудь о днях постных 
И вдыхай каждый миг.
Лето будет недолгим
Над цветеньем равнин.

1995

Остывающее

Остывает солнце 
Средь Гогена полей,
Шагом иноходца – 
Рыжевласый Борей,
Собирает в клинья осень
Листья отсветом снегирей.

Матовое небо
С намерЕньем простить,
Брось кусочек хлеба,
Рви ведущую нить,
В колеснице Феба
Усмиряют кони летнюю прыть.

Коронует время 
Языками огней
Дней безвестных бремя
И мечтаний елей,
Фараоны златом бредят
Среди пирамид тополей.

Где б ни шел, где б ни был
Ждет нас полог кострищ,
Кто там отделяет
Агнецов от козлищ,
В час, что кровью красит небо
Солнца яркий заревой свищ?

2002

Я - легенда

Я – легенда,
Яскравий і радісний сон
На буденності й мрії міцному кордоні,
Гараж-бендом,
Із панком всіх злив в унісон
Я ловлю тиші мить у диряві долоні.

Ун моменто,
І я – тільки спалахи фарб,
Тихий хід ледоколів-чобіт крізь затоку
Диригентом
Керований лет-зорепад
Заливає клен жовтогарячо й глибоко.

Модним трендом
Уже закриває сезон
Фото з листям в руках, із жбурлянням в повітря,
Хепіендом
Вінчає фотограф-гарсон
День, де явний прогул у люстратора-вітра.

Я – фазенда,
Де сік виноградний застиг
Чи в багряних листах, чи в занедбаних ружах,
Екс-бойфрендом
Тікає мій «русский язык»
І ховається в сутінках бога байдуже.

Я – календи,
Я – епос, сказання і міф,
Лиш загальну канву, настрій і випадковість
Нездійсненно
І так вибірково хранить
Пам’ять. Вибір її часто не в мою користь.

Я – легенда.
Садів позабуті листи, 
Бо поштар з деміургом розбив видно глеки, 
Дім в Сорренто
І рента, що вислужив ти,
Попіл александрійської бібліотеки.

18.10.2014

Старая фотография



Вы, верно, знаете – прозрачны и грустны
Под прессом времени вбирают фото блеклость,
Раскопки давние на берегах Десны
Теряют значимость, осмысленность и резкость.

Неясным абрисом, как водный знак купюр,
На солнце летнее беспечно смотрит юность,
В одежде страшненькой, где полный «от кутюр»,
В период, где лихой судьбе слегка вздремнулось.

Среди костров и в каше битого стекла,
Средь песен матерных и целиком лиричных,
Средь неуменья ждать и делать людям зла,
В какой прекрасной форме пребывала личность.

Проходит сена дух, закат, «Стрелучий Тор»,
И ожиданье впереди Большой Дороги,
Где вы, иллюзии, что есть еще простор,
И… угадай, кого впрягут вот в эти дроги?

Пусть все колумбы устремились в Новый Свет,
Но (по Стругацким) остров – очень обитаем.
Не удивляйся, мой потрет меняет цвет.
Причем здесь грусть седин? Я просто выцветаю.

Халдей

С неспешным шорохом поземки в сон камней
Воспоминаний перевернута страница,
Огни в гренландских заметелях январей
Накроют запахом лаванды и корицы.

Крошится память – время лучший ледоруб,
Все это может подтвердить товарищ Троцкий,
Рисует пурпуром над рядом черных труб
Закат, свежуя небо в красные полоски.

А ведь совет не отрываться от земли
И находить слова прозрачные и рифмы,
Простые образы (как парни Сомали)
Довольно делен, если вдуматься и вникнуть.

Морозный воздух восхитительно так пуст
И сердце не тревожит капитан Воронин,
Что ж ты, мерзавец, крутишь негусарский ус,
Стихом ущербным вечер возжелав наполнить?

Здесь все на месте – город голых тополей,
В закатных красках – дань импрессий всяких изму,
Так что ж ты мечешься потерянно, халдей,
Ища в души потемках просветленья призму?