Нас будет трое: ваш покорнейший слуга,
В.А. – печален, полон темных меланхолий
И алкоголь (уже мне шепчет: «Дайте два»)
В этой затерянной средь сумерек юдоли.
И мы направим свои праздные стопы
Туда где свет. И скажем: «Братец виночерпий,
Плесни нам яду (быстро перейдя на «ты»)
В бутыль пластмасс изящных антидот от смерти»
Брат виночерпий, братец кролик и брат-два
На нас посмотрят, явно сдерживая скепсис,
И не обслужат, блин, оставив умирать
Средь сочных семг и худосочных дев (no mercy).
Мы обратим свой взор к ближайшим стеллажам
И, в фокус наконец поймавши этикетку,
«Что там за триста? Кто варил?» Я убеждал
В.А.: «Спартанцы выполняли пятилетку!»
И солнце золотило тихие листы
И на закате им гадало, как цыганка,
Дорогу дальнюю, трефовые кресты,
Казенный грунт и совесть красну спозаранку
Я им бы мог порассказать и без монист,
Без золоченья ручки и ненужных мансов.
Но вечер был, словно бокал, прозрачно-чист,
И на сусальных куполах писало стансы
Светило летнее в последние часы.
И я спросил В.А. о том, что, верно, классно,
Лишь выйдя на балкон, зреть пред собой кресты,
На что он выругался как-то безучастно.
Затем В.А. вел про вчерашний вечер вод
Нетеплых и пунцовых. И почти что хокку
Лилось из окроплённых грустию высот
О лете сожалений быстром-легконогом.
И пусть осталось два часа лишь додремать
На теплых облаках видениям чудесным,
В преддверье маршей сентября, где «Ать! Два! Ать!»
Бросаешь, лето, нас? О, как это не честно!
