Елена Яковлева

В издательстве АСТ вышла книга литературного критика «РГ» Павла Басинского «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды». История отлучения Льва Толстого от Церкви продолжает оставаться одним из самых захватывающих сюжетов. Известный писатель, историк литературы Людмила Сараскина, глава ЦНЦ «Православная энциклопедия» Сергей Кравец обсуждают, исчерпал ли сегодня себя этот конфликт.

Сергей Кравец: К моменту, когда развернулись события с отлучением Льва Толстого, Православная церковь только формально была государственной религией. Да и формальность эта утрачивалась: во второй половине XIX века, после присоединения Средней Азии, в Россию влилось очень много исламских народов. Лозунг Сергея Уварова «Православие, самодержавие, народность» был утопичным еще в момент его появления в 1833 году и никакой серьезной реакционной силы не имел в силу невыполнимости. Людей неверующих, отрицающих православие, как религию и Православную церковь как официальное учреждение, было великое множество. Реакционер и организатор травли Толстого Константин Победоносцев писал: пусть каждый верует, как хочет. Поэтому, на мой взгляд, это не конфликт двух вер или двух религиозных путей.

Случай этот особен другим — тем, что Толстой стал первым «учителем» народа. У Церкви есть предназначение — учительствовать, учить народ. И до Толстого у церковного учительства не было реального конкурента-проповедника. Толстой был первым. И реакция Церкви на него — это не реакция на человека, который «не так верит», а реакция на человека, который «не так учит».

Церковь же в это время, имея замечательных богословов, расцвет церковной науки, выдающихся ученых вроде Болотова, хорошее религиозное образование (недаром же и Владимир Соловьев, и Павел Флоренский учились в духовной академии), не имела Учителя. Иоанн Кронштадтский — последний предреволюционный Учитель от имени Церкви.

И конфликт его со Львом Толстым есть конфликт «Учителя Церкви» и учителя, который проповедует не православное учение. Мне кажется, именно этим была вызвана его острота. Павел правильно пишет: Церковь до последнего тянула с решением об отлучении. Его отлучали как ересиарха. Как учителя иного учения.

Разбирая историю с отлучением, Павел Басинский противопоставляет двух владык — «либерального» Антония Вадковского и более, ну, что ли, «сухого» Иоанникия Руднева. На самом деле, владыка Иоанникий Руднев был одним из лучших архиереев своего времени — наиболее образованных и хорошо настроенных к интеллигенции. Мы обязаны ему сохранением древнегрузинского наследия, потому что, будучи экзархом в Грузии, он прекратил русификацию Грузинской церкви и стал спасать оставшиеся памятники, письменность, монастыри. Он был человеком безукоризненным с нравственной точки зрения, очень серьезным, умным и образованным. Так что конфликт между Церковью и Львом Толстым нельзя списать на неумелые действия не очень интеллигентных иерархов.

Есть ли возможность продолжения этого конфликта сегодня? Думаю, нет. Хотя бы потому, что Церковь вряд ли способна сейчас родить Иоанна Кронштадтского, а литературное светское общество — принять авторитет кого-то, как авторитет Льва Толстого. Но какие-то последствия этого конфликта, несомненно, чувствуются и сейчас — и во взаимном недоверии, и в желании отечественного интеллигента не просто быть одним из членов Церкви, но именно учить.

Людмила Сараскина: Мне трудно согласиться с тем, что это конфликт двух учителей. Мне трудно считать учителем веры священника, который в своем дневнике просит у Бога скорейшей гибели величайшему русскому писателю, мировому гению. «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы...» Такая молитва из уст православного исповедника, его многолетняя грубая брань по адресу Толстого, к художественному творчеству которого батюшка, кажется, никогда и не прикасался, ужасают. Это, в моем понимании, религиозное помрачение и фанатизм, которые не учат ни добру, ни любви. Лучше бы злая ругань о. Иоанна никогда не выходила ни из его уст, ни из-под его пера, восклицает Басинский. Но она — «вышла», громкая, безобразная, ей не было удержу, и Толстой был трижды прав, что никогда не отвечал на нее... Нельзя одновременно любить проклинаемого и проклинающего — это суждение Н. С. Лескова, ставшее эпиграфом книги, я как раз полностью разделяю.

Хочу сказать несколько слов и о другом историческом персонаже — К.П. Победоносцеве. Этот «злой колдун» (А. Блок), чиновник, при котором Россия «экономически росла, но духовно разлагалась» (о. Сергий Булгаков), свел народное просвещение к церковно-приходским школам и урокам церковного пения, полагая, что российское общество неспособно пользоваться благами образования, а подлежит только воспитанию в духе традиционного православия. Он запрещал религиозно-философские диспуты, увлечение Л. Толстым считал эпидемическим сумасшествием и вменил себе в обязанность ограждать подданных от «опасности чрезмерного образования». Жестко противился женскому образованию, допущению женщин в университеты: ничего, кроме акушерских курсов, им не полагалось. Современники не зря называли его Торквемадой — великим инквизитором, кощеем православия. Бердяев даже сравнил его с Лениным по тому, что он творил с русской культурой: запрещал, отменял, ставил препоны. Четверть века Победоносцев «подмораживал» Россию", и я думаю, что она «слиняла в три дня» (В. Розанов), во многом из-за операции «подмораживания». Бессмысленно подмораживать то, что гниет. Это серьезный урок и нашему времени, которое привыкло смотреться в зеркало прошлого.

Хотелось бы сказать и о сегодняшних отношениях интеллигенции и Церкви.

Лет 10 назад мы стали получать от Русской православной церкви очень важные сигналы, свидетельствующие, что она идет навстречу обществу. В чем это пока что выразилось? В заявлениях о православном дресс-коде, о введении в среднюю школу Основ православной культуры, об уголовной ответственности за богохульство, об организации молельных комнат в школах и вузах, о создании кафедр теологии при университетах.

Но у меня возникает вопрос: эти все нововведения мыслятся как дополнительное образование или как нечто вместо базового образования? Кажется, что именно ВМЕСТО.

Из школьной программы убрана астрономия — вместо нее молельные комнаты? Резко сокращены часы на преподавание литературы в школе. Упразднен сам предмет «русская литература» — теперь преподается предмет «русский язык и литература». Учащиеся фактически лишены возможности осмыслить культуру прошлого как почву для саморазвития. Ученик более не рассматривается как самостоятельно мыслящая личность, теперь он должен лишь воспроизводить некоторую часть полученной информации. Естественно предположить, что цель такого образования — создание потребителя, «управляемой массы». Обречен на деградацию учительский корпус, занятый подготовкой к ЕГЭ. Идет разгром гуманитарного, в частности, филологического и философского образования: сокращают прием студентов на классические отделения и на философские факультеты.

Дело Победоносцева живет и побеждает — я участвовала в полемике, где услышала и такую фразу: «...русская литература лезет не в свое дело. Она задает ненужные вопросы — есть ли Бог? Есть ли бессмертие? Мы вам давно на эти вопросы ответили, а она продолжает мутить воду».

Страницы: 1 2

Жил-был негр в Африке. Жил он добродетельно, не обижал никого, подавал милостыню, родил сынов и дщерей, призирал сироту и вдовицу, и так состарился. И вдруг к приехали в те края важные люди откуда-то из бывшего Советского Союза — подписывать контракт на поставки оружия для одной из сторон в тамошней бесконечной войне.

Читать далее »

Корреспондент «Газеты.Ru» побывал в церковном приходе, где служат священник-боксер, священник-стоматолог и дьякон-металлист

Дарья Загвоздина

В городе Нелидово в Тверской области есть необычный приход. В единственной на весь город православной церкви бок о бок служат священник-боксер, священник-стоматолог, священник-марафонец и дьякон-металлист. Корреспондент «Газеты.Ru» побывала в Нелидово и узнала, зачем и как они совмещают служение церкви и светские занятия.

Церковь в Нелидово одна на весь 20-тысячный город. Но, несмотря на это, на утреннюю пятничную службу едва набирается десять прихожан. Местные священники говорят, что так происходит только в будни, а по воскресеньям и на праздники буквально яблоку негде упасть. Миловидная женщина-сторож открывает церковь около семи утра, ближе к восьми начинают подтягиваться немногочисленные прихожане и священники. К началу службы, впрочем, в церковь приходят лишь два священника. Спустя еще полчаса приходит местная достопримечательность и герой публикаций в местной и столичной прессе отец Сергий Акимов.

Он священник-боксер. Чтобы рассказать, как он сочетает несочетаемые, казалось бы, вещи — служит в церкви и бьет соперников на ринге, отец Сергий предлагает «пройти в кабинет».

Стены так называемого кабинета рядом с алтарем увешаны иконами, а на самом видном месте красуется большой портрет патриарха Алексия II — на фотографию нового предстоятеля РПЦ старую поменять еще не успели.

Священник Сергий Акимов, кареглазый широкоплечий мужчина, но в священническом облачении его мускулы не сильно выделяются, и на первый взгляд священником его не назовешь. Акимов серьезен и даже немного угрюм; пока отвечает на вопросы, непрерывно вертит в руках карандаш. В церковь он пришел скорее случайно. В детстве верил, как он сам выражается, по-детски, а потом стал очень суеверным. В какой-то момент суеверия так прочно вошли в его жизнь, что он решил, что если не верить вообще ни во что, жить будет значительно легче. Прошло время, в гостях у друзей за чаем разговорился со священником — есть ли Бог. Проговорили до трех утра, а вскоре Акимов сам пришел в церковь — сначала в качестве чтеца, потом стал дьяконом, потом священником.

До того как отец Сергий связал свою жизнь с РПЦ, он несколько лет активно занимался боями без правил.

Родители часто переезжали с места на место, и в учебе будущему священнослужителю успехов добиться не удавалось. Так что Акимов сделал ставку на спорт и еще подростком начал сам, без посторонней помощи, активно им заниматься. Тренировался в подвалах, к нему тянулись такие же подростки, как он сам: «Народу, бывало, собиралось так много, что даже пол в подвале был мокрый от пота».

Когда Акимов пришел в церковь, то всерьез думал со спортом завязать и заняться исключительно духовным совершенствованием. Впрочем, настоятель его убедил спорт не бросать, но и на продолжение тренировок не благословил. «Сказал, что это не полезно, мол. Детей тренируй, а сам не выступай. Так и договорились. Настоятель сам по себе неспортивный, и ему, как некоторым людям, некоторые вещи кажутся неполезными», — беззлобно вспоминает Акимов.

Несколько лет отец Сергий занимался с детьми рукопашным боем, возил их на соревнования. Воспитанники священника занимали первые места, но сам он в боях не участвовал. Переломным стал 2007 год. «Мы поехали на бокс в Тверь, я сам, без благословения настоятеля, решил взвеситься, принял участие в поединке и выиграл. У меня не было практики, но были постоянные тренировки», — говорит Акимов. Впрочем, неожиданный исход поединка вызвал скорее обиду, нежели радость победы: «Когда выиграл, чувствовал упущенное время. Я помню, какая форма была в молодости, когда я рвался бороться, так что мне было обидно. Та скорость, та реакция, та мощь, что были, несопоставимы с тем, что есть сейчас».

На вопросе о том, как агрессивный вид спорта, а именно бокс, может быть связан с христианством, отец Сергий заметно оживляется, бросает на стол карандаш и начинает вдохновенную проповедь в пользу бокса. «Вы тоже, как многие чайники, не понимаете суть бокса — думаете, что это мордобой и поэтому не по-христиански. Но это не так. Если ты начинаешь выходить в боксе на эмоции, злость, агрессию и страсти человеческие, ты начинаешь проигрывать.

Боксер должен быть хладнокровным. Он должен продумывать комбинации, смотреть за передвижением, как он находится в ринге, у него картина должна быть нарисована, как он будет вести себя в бою, — эмоционально объясняет священник. — Если ты будешь выходить на гнев, раздражение, спортивную злость, ты начнешь проигрывать, опускать руки».

Для пущей убедительности церковник начинает активно жестикулировать, демонстрируя, как могут опуститься руки и как этим может воспользоваться соперник. Для Акимова бокс — это не выбитые зубы, сломанный нос и залитое кровью лицо, не деньги, которые он получает за каждый раунд, и не тщеславие. «Я вижу в боксе искусство, умение думать, делать красивые комбинации, уходить от ударов, маневрировать. Это тот вид спорта, где надо грамотно включать голову и не уходить на страсти. Когда я бьюсь, у меня нет агрессии, есть чистая задумка. Это фактически игра двух умов и двух сил. Если два бойца сильны одинаково, выиграет тот, кто умнее и хитрее, а не тот, кто злее», — говорит священник.

После окончания службы Акимов собирается домой – готовиться к экзаменам (с некоторых пор все священники обязаны получить специальное образование) и к предстоящим занятиям в секции по боксу в школе, но, прежде чем распрощаться до вечера, он подходит ко мне и заговорщицки подмигивает: «Вообще-то у нас все священники интересные».

После недолгих расспросов оказывается, что в приходе еще служит священник-стоматолог, священник-марафонец и дьякон, который поет и играет православный deathcore («Как-то это так называется, хардкор, что ли?» — объясняет Акимов), а заведует четверкой «супергероев» настоятель — выпускник МГИМО, кандидат исторических наук, который пишет диссертацию по Третьему рейху.

Страницы: 1 2

Лена Краевская

  Отец Павел Адельгейм, священник храма Жен-мироносиц во Пскове, — 74-летний бывший диссидент, отсидевший за веру в советское время, — единственный из клириков РПЦ, решившийся на открытый конфликт с архиереем собственной епархии. Он 15 лет по разным поводам судится с ним в церковном и светском суде и все это время публично критикует устройство нынешней РПЦ. БГ поговорил с главным церковным «несогласным» о проблеме инакомыслия в церкви, бесправии священников и вертикали власти

 — В каких отношениях вы сейчас с вашим архиереем Евсевием?

— Митрополит Евсевий назначен в Псков в 1993 году. С тех пор он преследовал меня 10 лет: отнял приход в Богданово, где я построил новый храм при Областной психоневрологической больнице, отнял приход Писковичи, где я прослужил 20 лет, уничтожил приют для сирот, закрыл свечную мастерскую, отнял здание школы регентов. Пытаясь осмыслить причины гонений, я написал в 2002 году книгу «Догмат о церкви в канонах и практике», за которую митрополит Евсевий объявил меня служителем Сатаны, осудил меня и книгу на Епархиальном собрании. Меня на собрание не допустили, судили заочно. В 2010 году Общецерковный суд в Москве рекомендовал нам помириться, но митрополит не захотел мириться, пока я не отрекусь от книги. Он очень обиделся и до сих пор со мной не общается.

— Отрекаются обычно от ереси. Что такого увидел в вашей книге архиерей, что от нее надо отречься?

— Он не говорит прямым текстом: отрекайся от книги. Он все время говорит: клевета, в этой книжке содержится клевета против меня, вы должны покаяться в этой клевете… Он рассказывает об этом в СМИ, пишет мне в письмах, на Епархиальном совете, высказывает это в своем кругу. Все эти годы я прошу указать страницы в книге, где он усмотрел клевету. И вот уже 12 лет он никак не может найти те страницы.

— За эти годы вас сняли с настоятельства, уничтожили приют, школу и создали много еще разных бед — за что же вас так невзлюбил ваш архиерей?

— Ну не нравится человек, ну что поделаешь. Бывают же, допустим, антисемиты — вот не нравятся им евреи, видеть они их не могут, ну что тут сделаешь? Ну не общайся, дружи с грузинами. Вот и здесь та же самая, по-моему, история.

— А что ему мешает запретить вас в служении?

— А бог его знает. Он имеет такую возможность. И думаю, очень многие советуют ему это делать, но он не делает. Значит, есть причины, а какие — это только он один знает.

— А за что формально священника можно запретить в служении?

— Поскольку власть архиерея неконтролируема, можно запретить вообще за что угодно. Вот случится у архиерея плохое настроение, попадет священник под горячую руку, и он запретит: пошел вон отсюда, чтобы я тебя месяц не видел! Вот и все запрещение. Архиерей даже не напишет указа, никакой бумаги. Такими запретами можно вынудить священника бежать из епархии. Но убежать трудно. Для этого необходима отпускная грамота, а ее архиерей не дает. Не выпустит из епархии, и служить не даст. И тут единственный выход у священника — идти на светскую работу, но для него невозможно уйти из церкви.

— Вы пытались уйти в другую епархию?

— Ну, меня архиерей, может быть, даже и отпустил бы в другую епархию с радостью, я ему здесь надоел. Но куда же я пойду? Мне 74 года. Согласно официальным церковным документам, я называюсь престарелым священнослужителем, и кто ж меня возьмет? Я могу, конечно, на светскую работу пойти. Отбывая срок в лагерях, я приобрел специальность сварщика, но меня не возьмут в связи с возрастом, да и ноги у меня нет. Кому нужен инвалид в 74 года?

— Какие у вас взаимоотношения сейчас с настоятелем в храме, в котором вы служите?

— С настоятелем у нас хорошие отношения. Я против него ничего не имею, а он против меня ничего не имеет.

— Он вас поддерживает в ваших спорах с архиереем?

— Ну, что вы! Он же проводит архиерейскую волю. Если настоятель станет меня поддерживать, архиерей вышвырнет его моментально из храма. Это для него смерти подобно. Священник не должен иметь свое мнение. Он обязан думать, как прикажет архиерей. Однажды благочинный (своего рода ревизор, следящий за порядком в определенном округе епархии. — БГ) мне сказал: «Вы не согласны с архиереем! Это же безумие! Безумие! Как можно возражать архиерею?»

— Думаю, большинство священников в РПЦ с этим согласились бы.

— Да, а что им делать? Чтобы не лишиться куска хлеба, они где-то работать должны. А раз они кончали семинарию, академию, куда же им деваться-то? У священника нет другой профессии, куда он пойдет?

— То есть священник находится в полной зависимости от неограниченной власти архиерея?

— Дело даже не в том, что она неограниченная. Она неконтролируемая — вот что ужасно. То есть нет таких поступков, которые бы он не имел права совершить, он может все в пределах своей епархии. Никто не выясняет, насколько это морально оправданно и юридически допустимо. Епископ может творить с клириками все, что захочет. Мы не имеем прав и ничем не защищены.

— А церковный суд?

— О каком суде можно говорить, если архиерею принадлежит вся полнота судебной власти, и он же пользуется всей полнотой исполнительной власти в епархии. Суд может быть только независимым, иначе это имитация. Беда в том, что положение о церковном суде, принятое в 2008 году, ставит две задачи: восстанавливать нарушенный порядок и защищать каноны. Положение не ставит задачу осуществлять правосудие. Суд не защищает права клириков и мирян, ибо у них нет прав.

— То есть там доказать ничего невозможно?

— Ну вот я, допустим, в 2009 году обратился в Общецерковный суд с жалобой на архиерея, поскольку он меня оскорблял в СМИ, называл слугой Сатаны, обещал место в аду и так далее. А суд мне ответил: у вас нет никаких доказательств, фактов у вас нет. Если для суда публичные оскорбления в СМИ не являются фактом, чем клирик может аргументировать?

— А какие факты тогда могут быть убедительными?

— Понятия не имею. Может, если он меня застрелит — это будет аргументом? Кстати, был и такой эпизод, когда на меня было совершено покушение, тем не менее все это не расследовалось. В 2003 году в СМИ был опубликован отчет о Епархиальном собрании, на котором разбирали меня и мою книжку в таком духе, как Пастернака разбирали на Съезде советских писателей. Через неделю после публикации на меня было совершено покушение. Мне развинтили управление в автомобиле, и я должен был разбиться. Спас меня гололед. Ехал я очень медленно и, когда автомобиль потерял управление, врезался в забор. Экспертиза в областном ГАИ подтвердила, что авария была подготовлена человеческой рукой. Милиция отказалась возбуждать дело, прокуратура несколько раз отменяла постановление об отказе. В общем спор тянулся год — и так ничем не кончился. Государственная власть всегда поддержит архиерея против священника.

Страницы: 1 2

Владимир Семенко

Как-то маленькая грузинская девочка Сулико спросила свою учительницу: «МарьИванна, а что такое беда и чем она отличается от катастрофы?» «Ну, понимаешь, Сулико, – ответила учительница, – вот, к примеру, если наша козочка паслась в горах, сорвалась и упала в пропасть – то это, конечно, настоящая беда. Но это еще не катастрофа. А катастрофа – это если летит самолет со всеми членами партии и правительства, падает и разбивается, и все гибнут».

На следующий день учительница решила закрепить пройденный материал и спросила свою ученицу: «А расскажи-ка нам, Сулико, что такое беда и чем она отличается от катастрофы?» «Ну, понимаете, МарьИванна, – ответила Сулико, – вот, к примеру, если летит самолет со всеми членами партии и правительства, падает и разбивается, и все гибнут, то это, конечно, настоящая катастрофа. Но это еще не беда. А беда – это если наша козочка паслась в горах, сорвалась и упала в пропасть».

Как, возможно, уже догадался проницательный читатель, это всего лишь анекдот. Но о-очень жизненный. Сказать, что приход на папский престол принципиального нестяжателя Франциска для РПЦ катастрофа – чего нет, того нет. На экуменическом процессе это никак не отразится. Это дело у наших православных экуменистов вообще хорошо поставлено и зависит не от личности римского понтифика, а от их собственной, внутренней парадигмы, той экуменической программы, что заложена в них еще митрополитом Никодимом. Сия программа непреложно диктует лишь одну логику отношений с римокатоликами – логику сближения. Правда, Господь все время воздвигает на сем пути многообразные препятствия, испытывая слуг Своих. То паписты какого-нибудь Степинаца беатифицируют, то папа-поляк начнет слишком рьяно украинских униатов поддерживать, и не только украинских, то вдруг в самой России католические «митрополии» паписты учредят. Вот и поди тут, поработай на ниве сближения. Нельзя же сближаться за счет потери собственной паствы и всего, что с этим связано… Но это, как говорится, Промысл, который нашим грешным умом проницать невозможно. А экуменизм – он при любом папе экуменизм.

С другой стороны, и внутри России, хваление Господу, вроде все пока неплохо. Храмы строятся, пожертвования идут, государство в наши дела по большей части не лезет и даже порой заявляет о моральной поддержке. И даже пресловутые «ревнители», не к ночи будь помянуты, в последнее время по большей части куда-то поисчезали, а вылезли вместо них виртуальные гонители и кощунники, пособники оранжевого болота. Но Благой Сердцеведец и это обратил нам на пользу. Ибо, видя такое дело, по природе своей верящий в доброго царя и отца родного наш простецкий православный народ стал все теснее сплачиваться вокруг своего Предстоятеля, преданно снабжающего его (народ в смысле) прочувствованными проповедями. Власть укрепляется, количество епархий умножается, система крепнет. И никакой катастрофой, да даже и простым кризисом не пахнет. И в помине их нет. В общем, что твоя Византия. Прямо «возрождение Святой Руси». Ну, почти…

И вот такой пассаж! Если бы вдруг государство сказало, что отныне в храм ни ногой, спонсоры в одночасье слиняли на Кипр со всеми капиталами, банк «Пересвет» и «Софрино» признали себя банкротами, проклятых «пуссей» избрали в Общественную палату, Кураев принял ислам и стал муфтием в Абхазии, а Кочетков основал собственную ИПЦ, осуществив силовой захват Новодевичьего монастыря, да вдобавок еще Солдатов с Лурье получили бы от Президента ордена святого Андрея Первозванного – это вполне можно было бы воспринять, как настоящую катастрофу. Но это еще не было бы бедой. Проклятая со свойственным ей коварством пришла, откуда не ждали. Как поется в известной песенке, «и нанесла удар свой, тирьям, из-за угла». Новый папа заговорил о бедности. И ведь не только заговорил! Вдруг выяснилось, что он эту самую бедность как-то там практически проповедует. На собственном, так сказать, примере…

И любимый народ воспринял это с одобрением! Ну, может, за исключением отдельно взятых околоцерковных блоггеров, или, как они сами себя называют, «православных экспертов».

То есть, конечно, папа, он еретик, лидер, так сказать, еретического сообщества, и это все знают. Но ведь, ежели Господь хочет какую-то истину до нас донести, то и валаамова ослица может начать разговаривать!.. В общем, враг нас предал. Уж от кого-кого, а от этих – ну никак не ожидали, никак.

Впрочем, у папистов-то как раз самый настоящий кризис, взявший свои права, похоже, всерьез и надолго. Прессуют их последние годы просто по-черному! Геи, педофилы, финансовые злоупотребления… Нет, то есть все это, конечно, имеет место, как же без этого. Но и либеральная пресса тоже, надо сказать обнаглела – только и знает, что об этом пишет. Как будто писать больше не о чем! Вот они и решили сделать сильный ход, избрав папу-нестяжетеля.

У нас, конечно, далеко не так. Ну, тявкают там разные шавки насчет каких-то часов, которые то появляются на картинке, то исчезают, или насчет квартиры какой-то с «нанопылью»… Ну, еще этот придурок, как его, про табак все наврал. Так то ж детский сад! Как дети, честное слово! Это тигрица (либеральную прессу имею в виду) не то чтобы не зарычала, можно сказать, даже лапкой не потрогала…

И как достали нас, в самом деле, все эти малахольные разговоры про «роскошь духовенства» (то есть, конечно, не духовенства вовсе, живущего по большей части довольно скромно, а вот этой верхушечной церковной бюрократии)! Ведь объяснили же вам компетентные люди, хорошо свое дело знающие, что «священнослужители имеют право носить дорогие вещи, поскольку эти вещи отражают общественный престиж Церкви… Люди, как правило, несут самое дорогое в храмы, священнику, люди совершенно естественно хотят, чтобы их иерархи выглядели не хуже, чем представители светской власти, чтобы храмы выглядели лучше, чем резиденции светских властителей, чтобы церковные торжества были самыми красивыми и самыми торжественными», – поведал изумленной общественности глава Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин. Итак, по его словам, священнослужители имеют право носить дорогие вещи, поскольку эти вещи отражают общественный престиж Церкви. «Подтверждение этому можно увидеть в любой “по-настоящему живой религиозной общине мира”, члены которой всегда заботятся о том, чтобы то, что посвящено Богу, было максимально хорошо украшено и играло центральную роль в жизни города, в жизни общины. Люди хотят, чтобы и храмы Божии, и облачения духовенства, и элементы, связанные с общественным престижем духовенства, были бы максимально видимыми и отражали бы то место Церкви в жизни общества, которое любой верующий человек считает центральным», – полагает ответственный церковный чиновник. «На самом деле, продолжая мысль о том, что духовенство не должно иметь не принадлежащих им, а данных верующими как представителям Церкви дорогих вещей, можно прийти и к тому, чтобы раззолотить купола, сломать, по крайней мере, храмы, нуждающиеся в поддержании, и поставить стеклобетонные коробки», – считает священник. «Ту же логику, – по его словам, – в свое время исповедовал Иуда, говоря, что не надо тратить драгоценное миро на помазание Тела Иисуса Христа, а нужно продать это миро и раздать деньги нищим». (См.: "Дорогие вещи духовенства не должны смущать верующих, так как отражают общественный престиж Церкви).

Страницы: 1 2

Ольга Кравец

В то время пока украинское правительство думает, а политикум рассуждает о вопросах интеграции,  параллельно ведя  очередную «газовую войну» с Россией, над столь вожделенной независимостью и территориальной целостностью Украины продолжает угрожающе висеть самый настоящий политический дамоклов меч. Почему-то угрозу со стороны соседней Румынии видят только тогда, когда заходит речь об острове Змеиный или судоходстве по Дунаю.

Читать далее »