Рано или поздно их связь закончится. Как это произойдёт? Наверное, ничего особенного не случится. Просто в один прекрасный день Валерий скажет, будто идёт в мастерскую, а сам уедет немного дальше. Куда?Бог его знает… Кто может предугадать путь ветра, на направление которого оказывают влияние многие факторы?

В данное время Валерий напоминал себе опавшую листву. Вот как кленовый лист, только поднятый им с земли. Он красив с виду настолько, что мы и не думаем о сути его. А ведь он уже мёртв!.. Листья, падая с дерева ввиду своей старости, мягко ложатся на землю,но это не значит, что они там останутся навсегда, пока не сгниют. Их может подхватить ветром и унести далеко-далеко и бросить если не в озеро, где сырость ускорит процесс гниения, то в пламя какого-нибудь костра, которое не оставит от листа даже следа.

…Была уже почти полночь,когда Коломиец вернулся в знакомый двор. Взгляд скользнул по тёмным окнам квартиры. «Спит уже, наверное… -- подумал он. – Придётся звонить, она будет нервничать…»

Однако на лавочке перед подъездом сидели двое. Это была Лиза в компании какой-то женщины. Увидев Валерия, Лиза приветливо помахала ему рукой.

-- Валерчик, наконец-то! –воскликнула она самым радушным тоном, как будто всего два-три часа назад ничего не произошло. – А мы высматриваем тебя… Знакомься: моя Викуся…

-- Здравствуйте, дядя Валера!.. – прозвучал приятный голосок.

Боже, какой у неё взгляд! –это было первое, что поразило его в этой девушке. Стройное, упругое тело так и просилось на холст в качестве нифмы или богини. Это была её дочь, ему приходилось видеть её на фотографиях, но не мог себе представить, насколько она поразит его. Её лицо – прелестное, слегка озорное,свежее, милое, -- выражало слишком многое, чтобы Валерий мог запросто отвести от него взгляд. Есть на свете лица, к которым мы привязываемся в первый же миг,чтобы навсегда остаться его рабами. Вот уж коварный замысел природы… Она так молода, он её практически не знает, он о ней вовсе не думал до этого момента.Глядя на девушку, Коломиец пытался понять, почему она мгновенно получила над ним такую власть. Она только становится женщиной, едва расцветает, её сердце ещё спит сном безгрешной юности, а он уже стар. Его жизнь почти закончена…Виктория смотрела ему в глаза и улыбалась. Ветерок игриво шевелил её белокурыми локонами, вызывавшими у художника желание упасть перед ней на колени или поклониться до самой земли. Ах, зачем он так стар?!

Это лицо… Почему женское лицо подчас действует на нас, как яд?Кажется, будто мы выпили его взглядом, и оно превратилось в нашу единственную мысль, стало нашей плотью, растворилось в нашем разуме. Мы пьяны от него,сходим по нему с ума, живём этим образом и умерли бы за него. Как порою принуждает власть такого лица страдать сердце мужчины!..

Потом, лёжа в постели, он долго не мог уснуть, думая о Виктории, мысленно повторяя её имя. Может, её лицо на подсознательном уровне сочеталось с его первыми юношескими мечтами об идеальной женщине? Да он и позабыл о них, но… Встреть Валерий такую девушку лет двадцать пять тому назад, когда сам был свежим и молодым, он бы с удовольствием женился и, кто знает, -- возможно, был бы счастлив.

-- Иллюзия всё это, --пытался успокоить он себя, переворачиваясь с боку на бок, но видение не желало отступать.

Утром, умываясь, он поймал себя на том, что усиленно массажирует лицо, словно пытаясь разгладить морщины.Стало стыдно: ведь все равно ему уже ничто не поможет вернуть молодость.«Зачем, зачем это? – спросил он себя. – Это невозможно… Это неправильно…»

За завтраком Валерий украдкой поглядывал на девушку. Заметила ли эти взгляды неусыпная Лиза? Кто знает… Может, и заметила – эти женщины инстинктом улавливают подобные вещи.

-- Вика, -- вдруг произнесли его уста. – Не согласишься ли ты… Словом, я хочу написать твой портрет…

-- Что? Мой портрет?! –растерялась девушка, обращая лицо то к нему, то к матери.

Они смотрели на него с обеих сторон, мать и дочь. В глазах Лизы отражалось нечто сродни пытливости,подозрительности.

«Боже, зачем я это сказал? –с укоризной спросил он себя, чувствуя, что краснеет. – Зачем, что это даст?»

«Даст, -- ответил разум. –Ты получишь возможность любоваться ею беззастенчиво и сколько угодно.»

-- А что? – нашлась Лиза. –Было бы неплохо… Ты красивая, сердце художника это оценило… Почему бы и нет?Валерий – художник хороший…

Итак, она дала «добро».Малышка согласится, поскольку нет женщины, которой не польстило бы такое предложение. Одно дело, когда пристают уличные фотографы, а иное дело –предложение именитого художника… Уже через час он находился в мастерской и готовил холст, предвкушая нечто необыкновенное, как дитя мечтает о ящике мороженого.

Одетая в лёгкую кофточку, с распущенными кудряшками, Вика пришла, словно не на сеанс, который увековечит её внешний вид, а на встречу с подругой. Едва открыв дверь, она уже осветила помещение своей лучезарной улыбкой, от которой сердце Валерия неистово заколотилось в груди.

-- Как вы будете меня рисовать? – наивно спросила она. – Мне понадобится раздеваться, взять в руки букет роз?

-- Кто тебе сказал? –удивился он.

-- Ну, все так делают…

-- Пожалуй, нет, это не понадобится. Розы или полураздетая натура – это слишком избито, даже пошловато.Вот что, сейчас я приведу тебе одного друга, мы посмотрим, как вы будете смотреться вместе.

Спустя две минуты он вернулся, пряча руку за спиной.

-- И где же друг, которого вы обещали? – спросила девушка.

-- А вот он, -- улыбнулся Валерий, вручая ей чёрного, с белой грудкой, котёнка.

-- Ой! Какой милый!

-- Недавно соседям кто-то подбросил, -- объяснил Валерий. – Он непоседлив, потому будь с ним осторожна.Поцарапать может.

Следовало выбрать ракурс.Дамочка, держащая котёнка на руках – тоже общепринятый и примитивный приём.Коломийцу хотелось создать нечто такое, подобного чему не было бы у других мастеров.

-- Послушай, Вика, а расскажи, где ты была всё это время? Мы с твоей мамой уже несколько месяцев…живём, а тебя не было…

-- Вы ведь знаете, что я была в Америке, -- удивилась она.

-- Знаю, но эта фраза очень скучна. Она говорит о многом и, вместе с тем, не говорит ничего. Расскажи, как ты там жила.

Пока девушка рассказывала,Валерий следил за её лицом. Поначалу мимика казалась несколько натянутой, даже официальной, но потом, когда рассказчица увлеклась, скованность исчезла. Вот и искорки в глазах появились, живость, непосредственность…

Девушка увлеклась рассказом,не замечая, что вытворяет котёнок у неё на коленях. Витая в воспоминаниях об Аризоне, где стажировалась, она совершенно оторвалась от реальности, описывая степи и пустыню, как вдруг маленький проказник обхватил её руку лапками и впился острыми клыками в её палец. Вот он – момент истины, когда проявилась подлинная сущность натурщицы. Если бы чувства, выражаемые глазами, могли обретать оттенки, мастерская осветилась бы всеми цветами радуги, потому что во взгляде Вики в один миг выразились самые разнообразные чувства – немой упрёк,ласка, нежность, женственность, боль… Вот, какие глаза ему были нужны!

И Валерий принялся за эскиз,нанося штрихи уверенной рукой. Он вложит в этот портрет всю душу, всё сердце,всю нерастраченную нежность, все утерянные иллюзии. Это будет настоящая богиня,в которой уживутся черты Артемиды, Афродиты, Гебы, Эос Персефоны…

С этого дня он с головой ушёл в работу. Следует сказать, что пока рука работала, он не упускал возможности полюбоваться своей натурщицей и поговорить с ней на отвлечённые темы. Её голос! Он сам не понял, когда привязался к нему, как и к лицу, жестам,запаху этой необыкновенной девушки. По её просьбе он рассказывал и о себе, о молодости, когда мог путешествовать в своё удовольствие и рисовать всё, что попадало в поле видимости.

Прошло несколько дней,которые всё решили за него. Однажды они оказались рядом, их руки сплелись в любовном порыве, сердца забились в унисон, дыхание слилось воедино… В течение нескольких часов оба только то и делали, что спрягали слово «любовь» во всех падежах и временах, позабыв обо всём на свете. Уже потом, когда Вика ушла домой, Валерий умылся, закурил и, дожидаясь, пока закипит чайник, задумался.То, что сегодня ему подарила эта прелестная девушка, не укладывалось в рассудке. Он стал первым её мужчиной. Осознаёт ли она всю важность этого? Кто знает… Современные девушки – народ труднопредсказуемый, алогичный,противоречивый. Пушкинское «Береги честь смолоду» для этого поколения пустые слова. Большинство, обнаружив однажды, что у них уже сформировалась грудь,налились будра и попка, вспоминают, что ещё невинны. «И что же мне с этой невинностью сделать?» -- думают они и… отдаются если не первому встречному, что характерно для глупышек, или мужчине опытному, значительно превосходящему их возрастом,используя его в качестве дефлоратора. «Нет, нет, это не о Виктории, --отмахнулся Коломиец от такой мысли. – Она не такая… Или я ничего не понимаю в людях.»

На следующее утро он приготовил букет хризантем, за которыми специально сходил на рынок. Дожидаясь её, он напряжённо думал о будущем. Есть ли у него будущее с этой милой девочкой? Сложно сказать. Во-первых, разница в возрасте. Вполне возможно,спустя лет десять он превратится в законченного старикашку в то время, как она достигнет полного расцвета. Естественно, уступая потребностям организма, она будет вынуждена его обманывать… приблизительно так же, как он вчера обманул Лизу… Нет, этого допустить, конечно, нельзя. Во-вторых, девушка привыкла если не к роскоши, то к постоянной стабильности. Мамины доходы позволяли с уверенностью смотреть в будущее. Как оказалось, Лиза участвовала в каких-то финансовых махинациях, а квартира досталась ей от бывшего мужа, который умер в тюрьме. Как он там оказался, кто помог ему там распрощаться с жизнью?.. Как бы там ни было, доходы у художника – субстанция непредсказуемая. Сегодня он может пожинать лавры славы, а завтра проснуться нищим и ограбленным. Будет ли Вика терпеть невзгоды, питаясь чаем с бутербродами? При этой мысли Валерий улыбнулся, вспоминая студенческие годы.

В-третьих, Вика – не просто девушка с улицы, а дочь Лизы – его сожительницы. Можно было бы сказать«любовницы», да не хотелось оскорблять слово, потому что никакой любви между ними не было. Если девушка отважится на то, чтобы связать свою жизнь с его жизнью, ей, скорее всего, придётся навсегда распрощаться с матерью. Да и позволит ли Лиза, чтобы их отношения зашли настолько далеко?

Вряд ли… Женщина будет чувствовать себя не только оскорблённой, но и задетой до глубины души. В подобных случаях дамы вроде Лизы мстят – мстят жестоко и долго. Зачем ему это надо? Впрочем, ерунда это. Можно было бы просто уехать в другую страну, в Россию, к примеру. Там у него появится больше возможностей проявить себя, и в то же время значительно уменьшится количество возможностей для Лизиной мести.

Но сама Вика… Представить,что в любое время дня и ночи он сможет видеть её глаза, слышать её голос,чувствовать её тело!.. Но разве можно прививать к молодому побегу старую ветку?Усохнут ведь оба…

Впрочем, почему обязательно смотреть именно с этой стороны? Можно и с другой: если молодой черенок привить к старому стволу, он омолаживается, а черенок хорошо приживается. При этой мысли Валерий улыбнулся. Да, в жизни всегда так: всякое явление имеет множество граней и всё зависит лишь от того, с какой стороны мы на него смотрим.

Так оно и есть, но… Нет, это невозможно… Во всяком случае, не для него. И оставлять всё, как есть, тоже невозможно – он не сможет лгать Лизе, лгать себе самому, принуждая себя исполнять то, что называется «супружеским долгом».

Размышляя, он потерял ощущение времени, а между тем с того момента, как он принёс цветы, прошло более трёх часов. «Где же Вика?» -- задался он вопросом, на который, впрочем, ответ напрашивался сам собою. Сегодня она не придёт. Наверное, как и он, она думает о будущем. И, как и он, нашла его довольно размытым и даже плачевным. Как девушка рассудительная и обладающая волей, она решила прервать эту связь, пока она не развилась в нечто большее, спасая от разочарований и себя, и его, и мать.

Лицо Валерия Коломийца от этой догадки помрачнело. Что ему делать? Вполне возможно, Вика, как это свойственно многим девушкам в её возрасте, испытывая угрызения совести и даже раскаяние, поведала матери обо всём происшедшем. О, это было бы весьма печально…Но вряд ли. Какое-то чувство подсказало ему, что именно Вика не могла бы так поступить.

Терзаемый неопределённостью,он извлёк из кармана мобильный телефон и набрал её номер. Она ответила сразу:

-- Всё, что произошло вчера,было ошибкой. Не звоните мне больше. И позировать я не приду…

«…никогда», -- мысленно закончил он, пряча телефон.

Что теперь делать? Но разве он не знал, что подобные истории не имеют будущего? Зачем же он подался её чарам, соблазнял?.. Впрочем, какой там соблазнял? Даже самые молодые женщины сами соблазняют. Точнее, позволяют себя соблазнять. Причём, именно в такой форме, которая устраивает их, а не конкретного мужчину. Закон природы…

Значит, его использовали?М-да… Даже молодая глупышка может легко обвести вокруг пальца самого умного мужчину. Закон… Но что же теперь делать? Домой он не может вернуться. И дело не в том, что совесть не позволит, а в том, что в этот момент ему на ум пришла мысль: «Всё ерунда, не стоящая и выеденного яйца – все эти Лизы, Виктории,картины, прошлое. Жизнь – сплошная цепь иллюзий, создаваемых человеком для того, чтобы скрасить её. Люди используют друг друга нагло и бесцеремонно, если это необходимо.» Его использовала Лиза, пока он был ей нужен; его использовала бывшая жена, его использовала Вика… Нет, он не пойдёт домой, потому что мосты,связывавшие его с домом, разрушены. Да и восстанавливать их не хотелось. Он поступит по-другому…

Подсчитав наличные деньги,Валерий отправился в магазин, где купил две литровые бутылки водки и кое-какую закуску. После этого он забежал в хозяйственный отдел, где приобрёл две бутылки растворителя. Запершись в мастерской, он налил первую рюмку. Сейчас он напьётся, чтобы залить растворителем все картины. И последнюю, почти готовую,тоже. Её особенно, потому что она казалась ему не просто самой удачной из всех его работ, но и частью души, вложенной им в холст. Естественно, забрать картины с собой он не сможет, это нереально. После того, как он покинет этот город,Лиза позаботится о его работах, продав их нужным людям по выгодной цене. А вот если он испортит их растворителем да ещё поялозит кистью, ничего у неё не получится.

Улыбнувшись этой мысли, он наполнял рюмку снова и снова, пока не убедился, что в глазах начало раздваиваться. Откинувшись в кресле – том самом, в котором ещё вчера восседала Вика, -- Валерий закурил.

-- Хорошо-то как! – с блаженством выпуская дым изо рта, он снова улыбнулся.

Не хотелось думать вообще ни о чём. Но почему-то вспомнилось, как в последнее время отзывалась о его работах Лиза. Под воздействием спиртного обида, скрываемая глубоко внутри, внезапно выпорхнула наружу. Представив перед собой лицо Лизы, искривлённое в типично пролетарской, мужланской ухмылке, он схватил первое, что попалось под руку, и бросил о стену. Это была бутылка с растворителем, которая разбилась с оглушительным звуком. Жидкость расплескалась по всему помещению. Однако Валерий находился в таком состоянии, что это его только рассмешило. Сделав затяжку, он потянулся к бутылке с водкой. Попытка наполнить рюмку не привела к желанному результату.Тогда он поднёс её ко рту и допил остатки из «горлышка».

-- Вот.. тебе… и опавшая…ик… листва… -- заплетающимся языком произнёс он, тревожа комнату громким неестественным смехом.

Спустя минуту он уснул беспробудным сном, откинувшись в кресле. Пальцы правой руки в течение некоторого времени рефлекторно сжимали дымящийся окурок. Однако, как только он дотлел до пальца и начал жечь, его уронили на пол, -- как раз на то место, где оставалась небольшая лужица растворителя…

                -- Валерочка, в этом доме нет ничего твоего! – мягко, но, вместе с тем властно, произнесла пухленькая, ухоженная, красивая женщина лет сорока, обращаясь к седовласому мужчине.

                По обыкновению, она улыбалась, а её голос напоминал кошачье мурлыканье. Эта манера растягивать слова – слегка лениво, воркующее, вкрадчиво… Наверное, именно этот голос и ласковый, бархатистый тон, присущий ему, послужил одной из причин, в силу которых не так давно мужчина решился круто изменить свою жизнь.

                -- Лиза, мы с тобой взрослые люди, -- ответил он, задумчиво теребя пальцем ручку кофейной чашечки. – Если бы всего несколько месяцев назад ты меня предупредила, что в твоём доме я не буду иметь права голоса даже по пустяковому поводу, я бы взглянул на наше знакомство более трезво.

                -- Значит, ты жалеешь о том, что связал свою жизнь с моей? – взвела брови женщина. – Что ж, скатертью дорожка…

                -- Не в том дело, -- стушевался мужчина. – Давай вспомним, как всё начиналось, а потом попытаемся найти какой-то компромисс.

                -- А что там вспоминать? – ухмыльнулась женщина. – Познакомились мы в блогах, переписывались… Ничего особенного…

                -- Ну да, ничего… Если не считать, что я к своим пятидесяти годам успел во многом разочароваться, потерять семью, перспективы… Словом, превратился в старого холостяка. В то время как ты, будучи намного моложе меня, держалась довольно самоуверенно, как дама, вполне довольная жизнью. И действительно, в то время, как я метался и что-то терял, ты сумела,  -- не знаю, каким способом, -- заполучить четырёхкомнатную квартиру в центре города, занять немаловажную должность, сколотить кое-какой капитал, растить сына и дочь…

                -- А как, по-твоему, должны жить нормальные люди? – елейным тоном произнесла Лиза. – Ради чего ещё жить? В чём смысл жизни? Думаешь, в твоих картинах, которые никому не нужны?

                Для всякой творческой личности, -- а Валерий был таковым, -- вопрос о качестве её творчества – наиболее уязвимое место. Услышав эти слова, он почувствовал, как нечто жестокое сжало его сердце. Наверное, эта бесчувственная женщина поняла, что сказала то, чего не стоило говорить, потому что тут же попыталась исправиться:

                -- Конечно, твои картины – по-своему шедевры, но… У тебя устаревший стиль. Кому нужен сейчас рафаэлевский или тициановский варианты? Кто это купит? Денежная публика отдаёт предпочтение модернистским работам, современным.

                -- Лиза, но ты несправедлива! -- воскликнул он. – Ты ведь неоднократно высказывала мне своё восхищение…

                -- Ну да… конечно… -- задумчиво ответила она. – Восхищение… Увидеть в блоге красивые картины на фоне ничтожной мазни, которая повседневно публикуется, -- это не шутка. Да, я действительно была восхищена твоими работами. Но быть восхищённой картинами и жить с их автором, который не способен тебя обеспечить, – это разные вещи.

                -- Ты даже нашла спонсоров. На их средства мы организовали выставку-продажу… Я неплохо заработал…

                -- Ага. И прогорели на второй выставке, -- саркастически улыбнулась Лиза; при этом её внушительный бюст маняще всколыхнулся. – Как мне теперь смотреть в глаза друзьям?

                -- Лизонька, но ведь ты же сама хвалила мои работы!..

                -- Дурак ты… -- с ноткой презрения ухмыльнулась она. – Но мы не о том говорим. Я тебе сделала замечание по поводу тона, который ты избрал для разговора с моим сыном.

                -- Тона? – подавляя негодование, взволнованно произнёс Валерий. – Твоему сыну шестнадцать лет. Я не стану рассказывать о цинизме, с которым он, тайно пробравшись в мою мастерскую, плевал на мои картины. Шут с ним… Дело в другом. Он младший в семье. Он привык, что мать – это его собственность. Как он с тобой разговаривает? «Мамаша, подай!», «Ма, сделай!», «Маманя, застели мою кровать!»… И в то же время ты ещё ни разу не отказала ему ни в удовольствиях, ни в деньгах. В его возрасте я сам зарабатывал на свои потребности… Неужели ты полагаешь, что твоё отношение к нему правильно? В иное время такого сынка путёвый отец выпорол бы розгой, но мы нянчимся с этим малолетним эгоистом, этим зарвавшимся хамом. Я понимаю твои материнские чувства, которые ослепляют тебя. Но поговорить-то с ним было нужно. Я всего лишь сказал ему, что пора бы самому уметь наводить порядок в своей комнате и быть повежливее с матерью. Ни грубого тона, ни нравоучений я бы себе не позволил. Да ты же сама слышала…

                -- А я тебе ещё раз повторяю: никогда не смей цепляться к моим детям по пустякам! – строго, даже со стальным, чеканным оттенком, произнесла женщина, демонстративно ударяя кулаком о кулак перед его лицом. – Иначе вернёшься в свою Тьмутаракань, малевалка несчастный…

                -- Что?.. Что ты сказала?..

У Валерия не хватило слов, чтобы продолжать этот неприятный разговор. Ничего не добавив, он набросил на плечи пиджак и направился к двери.

                -- Так, это что такое? – прозвучало ему вдогонку. – Запомни: если ты сейчас уйдёшь, можешь больше не возвращаться!..

                «Ну и чёрт с тобой! -- пробормотал он, выходя. – И что меня дёрнуло связаться с тобой?..»

                С сердцем, отяжелевшим от длительных раздумий и обиды, он направился в парк, где лёгкий ветерок кружил опадающей листвой. Здесь было хорошо и вольготно. Валерий всегда любил эту осеннюю пору, когда течение времени словно приостанавливается и сочетает в себе как элементы лета, так и предупреждение о скором похолодании.

Какие чувства может испытывать мужчина к женщине, с которой познакомился в блогах? Если бы Валерий Коломиец принадлежал к числу обыкновенных мужчин, его сердце тоже осталось бы совершенно холодным к чужому и, главное, далёкому человеку. Но всё дело в том, что он не был обыкновенным. Есть люди, которые, оказавшись под давлением житейских обстоятельств, способны оставаться романтиками. Они обладают даром переключаться на что-то приятное даже там, где другой человек, несомненно, сломается или, по крайней мере, погрузится в отчаянье. В свои пятьдесят лет Валерий умел найти в себе оптимизм и надежду, тем более, что с некоторых пор то и другое ему стали очень нужны.

                Когда реальность не даёт человеку всего, в чём он нуждается, на помощь приходит интернет. Там можно не только выудить информацию о чём-либо, но и общаться с людьми. Опубликовав несколько заметок «о жизни», Валерий нашёл несколько десятков собеседников, с которыми мог обсуждать всё, что его интересовало. Тут и нашлась Лиза. Её комментарии всегда отличались чувственностью, непосредственностью, пониманием как искусства, так и жизни. Ему нравилось общаться с этой женщиной и, чего греха таить, спустя краткое время он поймал себя на том, что ждёт её появления в сети и нетерпеливо дожидается её писем. Предлагал ли он что-то более интимное, чем общение? Нет. К тому времени он едва успел прийти в себя после разрыва с женой. Почему люди разрушают отношения? Причин бывает много, но основная – одна и та же: на каком-то этапе они теряют уважение друг к другу, тот необходимый элемент восхищения, без которого пропадает всё, что способно волновать; двое людей начинают воспринимать друг друга как нечто само собой разумеющееся, даже как надоевшее, как обузу. Жена уже не пытается скрыть свои минусы, одеть дома чистенький халат вместо старого, а в постели почему-то безразлична. Что касается мужа, его раздражают её вид, блюда, манеры, он избегает откровенных задушевных разговоров с нею…

                Словом, однажды Валерий посмотрел на ситуацию трезвым взглядом. А когда мужчина смотрит на что-то трезво, у него включается рациональное мышление. Это мышление повелительно приказало ему уйти из семьи, тем более, что дети к тому времени выросли и разъехались. Возможно, он поступил бы по примеру многих мужчин, которые, не отваживаясь разрушать многолетнюю связь, живут по инерции, делая вид, будто всем довольны. Но подвернулась Лиза… Кстати, она первая заговорила откровенно и сделала попытку повернуть блоговское общение в более интимное русло.  Её фотография сказала Коломийцу о многом. На него смотрели большие, выразительные голубые глаза с оттенком аристократической томности. «Она одинока, -- подумал тогда Валерий. – Красивая, одинокая… Ей нужен кто-то рядом.»

                И вот однажды они встретились. Он оценивал её как художник, видя в её глазах лишь то, что хотел видеть мужчина, сидящий внутри него. Жить вместе они начали практически сразу. Они притянулись друг к другу, как магнит к металлу, сцепившись с жадностью, характерной для всех, кто истосковался по близости и доверию. В течение первого месяца Валерию казалось, будто он попал в сказку, придуманную самым прихотливым романтиком. Осадок, который остаётся после неудачных отношений и впоследствии мешает развитию нового чувства, куда-то улетучился из его сердца. Он уже было подумал, что так оно и будет продолжаться, но…

                Сын Лизы сразу воспринял «чужого дядьку» как конкурента на мамино внимание, поэтому встретил его безразличием. Но приблизительно к такой реакции Валерий был готов, потому не придавал ей большого значения. Однако проходили дни, недели, месяцы; отношения с новой женщиной начали терять остроту и притягательность. Она уже не заводила разговоров об искусстве, всё дольше задерживалась на работе или у подруг. Валерий всё понял и, несомненно, ушёл бы отсюда, если бы было куда уходить: всё, что имел, он оставил далеко, чтобы никогда туда не возвращаться. К тому же, оставалась ещё её величество иллюзия, к которой мужчина привязывается посильнее, чем к живой женщине…

                Женщины – существа самоуверенные, эгоистичные и странные. Они полагают, будто мужчина, терпя различные выходки и капризы, восхищается их «Я» с его неповторимостью, умом, красотой. И что он совершает те или иные поступки исключительно «ради неё». На самом деле, мужчина преклоняется перед иллюзией, ореолом, который создаёт, «дорисовывает» вокруг определённого образа. А в основе всякого «ради неё» содержится огромная доля «ради себя» -- например, «ради того, чтобы спать с нею» или «ради того, чтобы она снова подарила мне тот взгляд»…

                Лиза поленилась укреплять иллюзию Валерия, не сочла нужным. Это было ниже её. Всё чаще и чаще в лексиконе этой женщины звучало словечко «должен». Мужчина должен то, должен это… Стремясь оградить себя от этих типично пролетарских, потребительских замашек, он начал пропадать в мастерской, возвращаясь домой как можно позднее. Стало ясно, что эти отношения – ошибка. Причём, ошибка осознанная, потому что любой здравомыслящий человек, достигший пятидесяти лет, осознаёт бесперспективность новых отношений, какими бы они ни были – семейными или же любовными. Осознавал это глубоко в душе и Коломиец, но таки поехал к Лизе.

                Здраво лишь то, что создаётся в молодости. Пуритане и ханжи утверждают, будто в юности мы глупы и склонны принимать ошибочные решения (потому, дескать, семью лучше создавать после тридцати пяти). Пусть и ошибочные, зато здравые, а здравые именно потому, что делаются в тот период, когда они вполне уместны. Из этих ошибок и возникает то, что мы называем счастьем, не считая того, что из них получаются дети. Когда тебе пятьдесят, тебя могут уважать, перед тобой могут преклоняться, даже творить культ твоему таланту, -- всё, что угодно, только не страстно любить. А без этого даже самые взвешенные, самые дружеские, самые доверительные отношения с лицом противоположного пола обречены на фиаско.

                Что может дать мужчине женщина, прошедшая замужество, имеющая двух детей, познавшая, как правило, нескольких (а то и несколько десятков) любовников? Ничего. Он нужен ей постольку, поскольку. Между ними никогда не возникнет невидимых серебряных струн, которые наполняют интим нежной музыкой. Не возникнет, потому что всё уже в прошлом. Если женщина достаточно обеспечена, ей мужчина нужен лишь для знаков внимания, для дружеской беседы, для услады одиночества, но такая потребность возникает в ней далеко не ежедневно. Если дама не имеет средств, её беспокоит судьба детей. Именно ради детей она и способна вторично выйти замуж за человека обеспеченного, чтобы с его помощью устроить своих чад. Ничего плохого в этом нет, конечно… если это не грубый меркантильный расчёт.

           Продолжение следует

                С этими словами он едва заметно кивнул в сторону, где скромно стоял человек лет тридцати пяти. Ничего особенного этот худощавый очкарик в больничной одежде собою не представлял, если не брать во внимание взгляд мутновато-серых, каких-то маслянистых и неприятных глаз, которыми он пожирал платочек из шифона, которым была перевязана шея «Милочки». В этом взгляде сосредоточились всевозможные эмоции, какие только присущи человеку: восхищение, азарт, ласка, догадка (вроде той, которая осенила в своё время Архимеда), тайна…

                -- Простите, Станислав Андреевич! – невольно краснея, ответила женщина. – Просто я не думала, что он будет здесь… Я с ночного дежурства…

                -- Ладно, ступайте… -- отмахнулся врач, продолжая путь.

      Спускаясь по лестнице, женщина невольно прикрыла злосчастный платочек рукой, то и дело бросая брезгливые взгляды на пациента.

                -- Никифоров, ану-ка извольте пройти в палату! – приказал доктор.

                Оказавшись в кабинете, он налил из графина стакан воды и, сделав несколько глотков, сказал, обращаясь к некоему молодому человеку:

                -- Вот так мы и живём, как видите…

        Саша Васильев, аспирант одного из столичных вузов, сам выбрал винницкую больницу имени Ющенко и Станислава Андреевича в качестве научного руководителя. В определённых кругах считали, что во всей стране не сыскать такого профессионала по сумеречным состояниям и неврозам. Это был его первый день в роли ученика и коллеги уважаемого доктора.

                -- Вы знаете, скольких усилий стоит понять чью-то болезнь? – сказал тот. – Да и болезнь ли в обычном значении этого слова? Я, когда был молодым, обратил внимание на то, что подавляющее большинство пациентов в реальной жизни были вполне адекватными людьми. Как это принято говорить в миру – «нормальными».

                -- Да, смею согласиться, -- кивнул Саша. – Однажды в жизни происходит нечто такое, вследствие чего нарушается работа психики, и с этого момента человека как бы перемыкает… Да это и есть вполне нормальные люди, только более восприимчивые, нежели остальные. Только разобраться бы в причине нарушения, но для этого следует вживаться…

                -- Вживаться? Наверное… Вот взять хотя бы того же Никифорова. Ещё год назад этот человек ничем не отличался от миллионов ему подобных. Даже более того: он был довольно талантливым физиком, писал стихи, любил. Но однажды та, которую он любил, предала его. Вот так просто, как в наше время принято – ушла к другому мужчине, из постели в постель. Конечно, парень переживал, но время, как говорится, лечит… Прошли месяцы. Рана зажила, он смирился, начал даже забывать… Однажды, убирая в шкафу, он обнаружил пустяковую вещицу – платочек из шифона – один из тех аксессуаров, с помощью которых женщины пытаются подчеркнуть свою нежность. Вроде бы и ерунда, но беда заключалась в том, что этот платок принадлежал его бывшей пассии. Что такое средний мужчина? Это смесь романтика и прагматика, чувствительности и жестокости, нежности и грубости. В определённый момент он бывает особенно уязвим, в силу чего его может задеть невинное, но неосторожно сказанное словечко.

                -- Бывает, -- согласился аспирант.

                -- Так вот, платочек был обнаружен в неподходящий момент. Вам известна закономерность развития любовного страдания? Вначале оно, как острая бритва, режет по сердцу, потом, со временем, притупляется; спустя ещё время человек начинает вспоминать приятные моменты, какие связывали его с бывшей женщиной. А спустя ещё время плохое забывается напрочь, уступая место только хорошему.

                -- Защитная реакция…

        -- Верно. У каждого это происходит по-своему, но для большинства людей характерен именно такой расклад. Так вот, Никифоров нашёл платок именно в тот момент, когда плохие воспоминания почти улетучились из памяти. Этот платок стал для него напоминанием о былой привязанности,  чувствах,  надеждах. Если бы вместо платка он нашёл ту женщину, он, несомненно, не сумел бы перебороть себя и жить, как будто ничего не произошло.

                -- Живая женщина разговаривает, думает, потому сама по себе невольно служит напоминанием как о приятных сторонах бытия, так и отрицательных.

                -- Совершенно верно! Платочек молча и покорно принимал его взгляды, прикосновения, слова. Он превратился в своеобразный символ всего того, чего Никифорову не хватало в реальной жизни. Привязанность его к этой вещи развивалась быстрее, чем обычно в подобных случаях. Если в течение первой недели Никифорову было вполне достаточно просто смотреть на него минуту-другую и ограничиться вздохом сожаления, то уже к конце месяца он посвящал ему всё свободное время, лаская его не только взглядом, но и руками.

                -- И до какой же формы дошло?..

                -- Вы обратили внимание, как он смотрел на медсестру? Точнее, не на неё, а на платочек, повязанный вокруг её шеи?

                -- М-да… -- понимающе ухмыльнулся Васильев. – Мне рассказывали, будто какой-то человек даже переживал оргастические ощущения с фетишем…

                -- В этом случае аналогично… И, что самое интересное, сам Никифоров полностью отдаёт себе отчёт в нестандартности своей привязанности. Он её стыдится!..

                -- А каковы ваши прогнозы в данном случае?

                -- Прогнозы? У нас он находится вторую неделю. Успокоительные ванны, гипноз, аутотренинг… Через два месяца можно будет выписывать.

                -- Неужели вылечите?!

                -- Молодой человек, запомните раз и навсегда: слово «вылечить» в психиатрии совершенно неприемлемо. А вот «ослабить», «переключить внимание», «смягчить» -- это в самый раз…

                -- Во всяком случае, он безопасен для окружающих? Вы понимаете, о чём я?..

                -- О, конечно. Женщины в его компании могут себя чувствовать вполне спокойно. Ведь они его не интересуют. Только платок из шифона, только это… Ведь именно шифоновый платок превратился в олицетворение, в символ его былой привязанности. Мы его выпишем, он снова будет заниматься физикой, писать стихи. Да только никто не может точно спрогнозировать, как Никифоров себя поведёт в случае, если вдруг снова увидит платочек из шифона…

                -- А у вас есть ещё интересные случаи?

                -- Интересные? – переспросил доктор задумчиво глядя на Сашу. – Конечно. Если вы не против, пойдёмте, я покажу.

                -- Да, с удовольствием, -- с готовностью ответил аспирант, на ходу хватая свою папку.

                Прежде, чем пойти по палатам, доктор заглянул в ординаторскую и дал несколько распоряжений медсёстрам.

                -- Видите ли, наше время примечательно некоторыми важными моментами. Если каких-нибудь полвека назад люди страдали от непонимания, недостатка общения, последствий стрессов, то нынче они стремятся к уединению. Пространство, предусмотренное природой для общения с себе подобными, заполнено вдоволь. Даже, я бы сказал, переполнено. Телевидение, работа, общение с людьми на улицах, в магазинах, в интернете – всё это не оставляет места для самого себя. А «Я» -- это тонкая, хрупкая структура, нуждающаяся в самовыражении и самоутверждении. Мы дошли до того уровня, когда общество переполнило все «закрома» личности. И личность по сему поводу невыносимо страдает: она ищет малейшую возможность проявить себя, заявить о своём существовании, о своих потребностях. А общество не даёт такой возможности. Вследствие этого многие идут по пути малейшего сопротивления, замыкаясь в себе. Вот вам, в качестве примера, несколько таких случаев.

                Станислав Андреевич кивнул в сторону окон. Вдоль коридора их было восемь. Почти у каждого из них стояли мужчины и женщины. Они смотрели куда-то вдаль, некоторые из них, прикрыв глаза, о чём-то думали. Одна из женщин, расставив руки в стороны, шептала какие-то слова. У неё был вид курицы, которая, расставив крылья, пытается собрать и обогреть своих цыплят.

                -- Видите эту женщину? – продолжал доктор. – Это – Плерома всего, праматерь мира. Ни много ни мало…

                -- А что такое Плерома? – улыбнулся Саша, пожимая плечами. – Я, честно говоря, не знаю…

                -- Да я тоже не знал. Только когда вживаешься в состояние пациентов, приходится во многом разбираться… Плерома – это субстанция, на основе которой развивалась Вселенная. Грубо выражаясь, своеобразная матрица. Эта женщина однажды потеряла обоих маленьких детей. Погибли в автокатастрофе. Её стресс перешёл в такую форму… Представляя себя матерью мира, она стремится его сохранить от бедствий…

                -- А следующая? – спросил Васильев, указывая  на другую женщину, которая стояла с закрытыми глазами.

                -- А это, – прошу любить и жаловать, – её величество Истина.

                Видя округлившиеся глаза молодого коллеги, доктор улыбнулся:

                -- Да, как видите, ни много ни мало – сама Истина… Видите ли, эта женщина продолжительное время работала в… вы не поверите! – в правительстве.

                -- В правительстве?!

                -- Да. Не стану вам объяснять, что наше правительство – это сплошь лжецы и циники, поскольку вы и сами способны делать выводы на сей счёт. Её беда заключалась в том, что по образованию и призванию она – философ.

                -- Понятно, -- улыбнулся Саша. – Всё время сомневалась в правильности политики, анализировала происходящее в стране…

                -- Ну да… А вот тот молодой человек, -- вот он постоял немного у окна и теперь спешит в ванную, -- это жертва той грязи, которую общество ежеминутно выливает на личность.

                -- Как так?

                -- Последствия первого сексуального опыта.

                -- Да ну?!

        -- Представьте себе юного романтика – это личность эмоциональная, хрупкая, с развитым воображением. Он влюбляется скорее не в реальную женщину, а в тот ореол, который сам же создаёт вокруг неё. А когда доходит до дела… Гм…  Первый ров, который удаётся перепрыгнуть (я говорю "ров" в смысле фигуральном) не заключает в себе ничего интересного. Обычно он грязен, и поднимаешься оттуда немного испачканный, лишившись еще одной прелестной иллюзии, испытывая смутное отвращение и легкую грусть. Реальная сторона любви, когда впервые соприкасаешься с ней, слегка отталкивает; в мечтах она представлялась совсем иной, — более нежной, более утонченной. И у юноши осталось моральное и физическое ощущение тошноты, как бывает, когда случайно попадаешь рукой во что-нибудь липкое, а воды, чтобы помыться, рядом нет. Сколько ни оттирай — это остается. С тех пор он и моется… Пытается отмыться… По двадцать раз в день спешит в ванную, но, как вы понимаете, тщетно…

                -- Его девушка оказалась проституткой? Или он «подхватил» чего-нибудь?

                -- Да ни то, ни другое. Просто у современных девушек, уже имеющих какой-то опыт, почему-то редко встречается та форма чутья, женской чувственности, которая необходима в подобных делах.

-- Я бы сказал, что она просто не любила парня и допустила какую-то оплошность, а может быть, и грубость, вульгарность…

-- Именно так, дорогой коллега. Итак, как видите, у нас достаточно много случаев, которые могут служить показателями стремления индивида к уединённости…

-- Простите, доктор. А вот ещё женщина. Она вышла из палаты, у неё трясутся руки, а взгляд какой-то жалостливый…

-- А-а-а… Это бывшая учительница. Классический случай депрессивного состояния. Довели… Ну, специфика работы такая…

-- Вот как?... Я только что вспомнил свою учительницу… Мы, сорванцы-восьмиклассники, никогда не задумывались о чувствительности учителей…

-- Ну, эта дамочка страдает не от учеников, а из-за коллег. Надумали выжить её из коллектива, вот и подстраивали бессмысленные проверки, подстраивали каверзы… Канальи…

-- Я вот вас слушаю, -- задумчиво произнёс Васильев после минутной паузы. – И поражаюсь вашему умению настолько глубоко понимать пациентов. Вам приходится вживаться, пропускать сквозь себя страдания каждого из них. Наверное, это рано или поздно сказывается?..

-- Вы не договорили, но я всё прекрасно понял, -- понимающе улыбнулся доктор. -- Нет, мне самому сумасшествие пока не грозит… Вроде бы…

В этот момент из ближайшей палаты вышла женщина лет сорока с крохотным зеркальцем в руке.

-- Станислав Андреевич, -- полушёпотом обратилась она к старику. – У меня снова проблема.

-- Что случилось, дорогая Зиночка? – сочувственно и даже обеспокоенно поинтересовался доктор.

-- Снова… Моё лицо!..

-- Ану-ка, подойдём поближе к окошечку, -- предложил он, демонстративно всматриваясь в лицо пациентки. – А, это чепуха. Сейчас, сейчас…

С этими словами он извлёк из кармана халата кисточку наподобие ученической и осторожно погладил мягкими шерстинками совершенно чистые щёки пациентки.

-- Ну вот… -- закончил он. – Вы ведь знаете, что мой метод безотказный. Через час от вашей беды не останется и следа.

-- Ой, Станислав Андреевич! -- воскликнула -- Вы – настоящее золото!

Дождавшись, когда за нею закроется дверь, врач объяснил:

-- У неё была дочь шестнадцати лет. Красивая девочка, способная. А эта дамочка всё больше собой занималась. Она весьма щепетильно относилась к собственной красоте, нежели ко всему остальному на свете. Наверное, вам известно, что иногда детскими болезнями болеют во взрослом возрасте? Так вот, дочь этой Зины заболела корью. У взрослых это чревато всякими последствиями, даже самыми сложными. Пока девочка мучилась от высокой температуры, мамаша, едва заметив сыпь на её лице, заперлась в своей комнате и переживала о красоте.

-- Так могла бы, по крайней мере, вызвать «скорую»… -- недоумённо возмутился Саша.

-- Вот именно… Она «дождалась», что ребёнок скончался… С тех пор Зина и переживает, что на лице появилась сыпь.

Когда они вернулись в кабинет, доктор, закурив, сказал:

--  Сумасшедшие привлекают меня куда более, чем те, которых общество считает «нормальными». Да и что такое, собственно, «нормальность»? Человеческое общество подразделяется на две половины, одна из которых склонна к заболеваниям шизофренического порядка, а другая – циклотимического. Всё... Так что «нормальных» нет и в помине. К тому же, учитывая всё, что происходит с обществом, лучше иметь дело с пациентами, нежели с теми, кто не считает себя сумасшедшими. Эти люди живут в таинственной стране причудливых сновидений, в непроницаемом мраке безумия, где всё, что они видели на земле, всё, что они любили и делали, возобновляется в их сознании и становится воображаемой жизнью, не подчинённой законам, которые управляют миром и мыслями людей. Для них невозможного не существует, невероятное исчезает, фантастическое становится правдоподобным, а сверхъестественное — привычным. Старая преграда логики, глухая стена разума, здравый смысл, ограничивающий порывы нашей мысли, — всё это рушится, падает, валится перед силой их воображения, которое вырвалось на волю, попало в необъятный мир фантазии и мчится гигантскими скачками, не зная удержу. Для них всё возможно, всё сбывается, им не надо прилагать никаких усилий, чтобы господствовать над событиями, подчинять себе обстоятельства, преодолевать препятствия. Достаточно каприза их воли, чтобы они стали принцами, императорами или богами, обладателями всех сокровищ мира, всех его благ, чтобы они могли насладиться всеми радостями жизни, быть вечно юными, красивыми, любимыми, сильными. Только они одни могут быть счастливы на земле… Я люблю заглядывать в их блуждающий ум, как заглядывают в бездну, где бурлит на самом дне неведомый поток, бегущий неизвестно откуда и неизвестно куда… Однако не следует заглядывать в эту пропасть слишком часто, смотреть в эту бездну слишком пристально, ибо все равно никогда не узнаешь, где начинается этот поток и куда он убегает. В конце концов это только вода, подобная той, что течет по равнине, и мы не много узнаем, глядя на неё. К тому же, если слишком долго смотреть в бездну, она начинает смотреть на тебя…

Покидая кабинет руководителя, Саша обратил внимание на книжный шкаф, на верхней полке которого, помимо литературы, покоилась мягкая игрушка. Это был Чебурашка зелёного цвета с наивными, добрыми глазами.

Для того, чтобы выйти к проезжей части, следовало обойти отделение и, пройдя мимо окна кабинета заведующего, выйти на асфальтированную тропинку. Оказавшись напротив окна, Саша бросил мимоходом взгляд в ту сторону и был несказанно удивлён, увидев в окне силуэт доктора, державшего в руках… Чебурашку. Он с ним разговаривал!..

Прошёл месяц. Сталкиваясь с пациентами ежедневно и еженощно, Васильев проникался их проблемами. У каждого из них существовала своя собственная логика, своя концепция мироздания и порядка вещей. Вместе с тем, в их понимании всё объяснялось предельно просто, а смысл их философии сводился к чистым и честным правилам, как у детей. Здесь не было характерных для «нормального» общества подлостей, козней, лжи. Всё чаще и чаще Саша задумывался: «Так кто же в действительности болен – эти люди или общество в целом?» Однажды он отважился поделиться своими мыслями с доктором, однако тот, хитро улыбнувшись, только прижал указательный палец к своим губам:

-- Тише, тише, дорогой… Ш-ш-ш!...

                Однажды, спасаясь от хандры, он зашёл в кафе.

                -- Что вам угодно? – поинтересовалась молодая барменша, одаривая его призывной улыбкой. – Вина, пива, водки? Или, быть может, угодно коктейль?

                -- Водки…пожалуйста… -- запинаясь, ответил Перепёлкин. – Сто граммов…

                Выпив, он почувствовал некоторое облегчение.

                -- Повторите, будьте добры, -- сказал он…

                Вот так, заходя ежедневно в это заведение, Вася находил развлечение в водке. С каждой неделей требовалось увеличивать дозу, потому вскоре он напивался в стельку, пытаясь достичь состояния, в котором никакие Жанны его уже не волновали. В итоге ему пришлось распрощаться с должностью заместителя прокурора. Это на некоторое время отрезвило его. Переквалифицировавшись на адвоката, он в течение какого-то времени вёл довольно умеренный образ жизни. Но воспоминания порою захлёстывали его с такой силой, что он не мог сдержаться и снова возвращался к чудодейственной рюмке. «Я вот так прозябаю, -- подумывал Перепёлкин, тупо уставившись на бутылку. – А она, небось, роскошествует вместе с Федькой и малым…»

                Где он нашёл Жанну, что заставило его жениться на ней, перечеркнув себе жизнь? Именно перечеркнув, ни больше, ни меньше. Анализируя прошлое, он приходил к выводу, что его и не повышали из-за аморального облика жены. «Все знали», -- говорила баба Сима. Как всегда… Знают все, кроме мужа… Знало, наверное, и начальство. А чего удивляться? Она беззастенчиво появлялась под руку с любовником в кафешках, в театре, в прочих людных местах, её видели многие знакомые…

                Заканчивая юридическую академию, он познакомился с хорошенькой сельской девушкой. Почему она, спустя несколько месяцев, согласилась выйти за него замуж? За что она его полюбила? Но он чувствовал себя невероятно счастливым…

                Прошло около двадцати лет. К тому времени Василия прогнали даже с адвокатской работы. Он нашёл скромное местечко юридического консультанта при какой-то фирме, что не обеспечивало высоких доходов, зато позволяло чаще оставаться наедине с собой и… пить. Теперь он представлял собою окончательно опущенного человека, едва взглянув на лицо которого, можно было сделать выводы не в его пользу. Но внешний вид его волновал намного меньше, нежели внутреннее состояние. У него появилась одышка, руки постоянно дрожали, покрасневшие глаза слезились. Выжить позволяло лишь случайное обстоятельство: на пятнадцатом году после развода умерла родственница-москвичка, и её квартира в центре города перешла, согласно завещанию, Перепёлкину. Выгодно её продав, он и жил на полученные деньги.

                Двадцать лет – это не просто отрезок времени. Это – целая жизнь. Многое изменилось. Старые раны зарубцевались, новые получать было не от кого. Живя в своё удовольствие, но довольно экономно, Василий лишь иногда возвращался к мыслям о Жанкиной измене. Она всё также живёт с Федькой и сыном в этом городе. Где, чем, как – об этом стоило лишь гадать. Новых друзей у Перепёлкина не завелось, даже в кафе он предпочитал держаться особняком. И только барменша в нём оставалась одной и той же. Из молоденькой длинноволосой девушки она превратилась в жену и мать, поправилась. Но Василий, не обращая на неё внимания, едва её узнавал. Буфетчики – народ особенный. Невольно они привязываются к постоянным клиентам, запоминают их, изучают их привычки. Вот заходит лысоватый мужчина лет сорока пяти. «Ага, этому сто граммов и стакан томатного сока», -- констатирует женщина и, прежде чем посетитель доходит до стойки, его уже дожидается его «доза». А вот, глядя друг другу в глаза, входит парочка. Барменша, опытная в таких делах, успевшая перевидать подобных парочек сотни и тысячи, знает: «Этим понадобится пара кофе, апельсиновый сок и шоколадка». Как правило, она не ошибается.

                Василий не интересовал её как мужчина. Да разве это мужчина  -- осунувшийся, пьющий?.. Но ей было его жаль. По осанке можно было безошибочно определить, что человек он довольно обеспеченный, когда-то блистал манерами и карьерой. Это бросается в глаза сразу, не отнять… Но вот его внутреннее состояние – дело другое. Жалко человека, пропадает ведь зря…

                Однажды, в один из майских дней, барменша не удержалась.

                -- Простите, а Вы не хотели бы поехать отдохнуть за город? – спросила она.

                От неожиданности он даже опешил: уже много лет с ним никто вот так запросто не заговаривал.

                -- Простите…Вы сказали «отдохнуть»? – переспросил он.

                -- Ну да, -- улыбнулась женщина. – Вы киснете в этом тусклом кафе по несколько часов в день, о чём-то себе думаете, грустите. А ведь кругом – весна. Поедьте за город, полюбуйтесь цветами, рекой, подышите чистым воздухом…

                Посмотрев ей в глаза, он, наконец, убедился, что это не шутка, а вполне искренний совет.

                -- Поехать? Даже не знаю. Видите ли, я очень давно никуда не выезжал…

                -- Ну вот. Пора бы…

                -- Да…Наверное, вы правы…

                В воскресный день Василий проснулся очень рано, чтобы успеть выбраться за город до наступления сутолоки в транспорте. К девяти уже находился в десяти километрах от города. На берегу реки он присмотрел уютное заведение, в котором можно было бы посидеть, не отвлекаясь от созерцания пейзажа. Заказав себе кофе, он медленно, маленькими глоточками попивал его и наслаждался. «Каким же я был дуралеем! -- подумал Перепёлкин. – И надо же было позабыть о природе? А ведь было бы неплохо поселиться где-то в этих местах – среди лугов, на берегу речки…»

                Пока он витал в облаках, крайний столик заняла компания. Судя по всему, это были мать, отец и взрослый сын. Юноша лет двадцати трёх сидел лицом к Василию и, не обращая внимания ни на природу, ни на родителей, пил кофе; мать и отец сидели к Василию боком, сосредоточившись на бутербродах с чаем. Утратив интерес к этим людям, он уже хотел было отвести взгляд в другую сторону, как вдруг его задержало нечто…нечто знакомое… до боли… Этот завиток волос за ухом, этот изгиб носа у женщины…

                «Это она! – словно электричеством пронзила его догадка. – Это они…Все вместе…»

                В этот момент к его столику подошла молоденькая юркая девочка в белом фартушке.

                -- Вам угодно ещё что-нибудь? – спросила она тихим голоском.

                -- Да, -- подумав, ответил Василий. – Водки, если можно… Двести граммов.

                -- Закуски?

                -- Не знаю… Чего-нибудь…

                Пока выполнялся заказ, он смотрел на троицу и, прикрыв глаза, думал о своей потерянной жизни, об разбитых иллюзиях, о растоптанном счастье. Выпив две рюмки, он закурил Снова принесли кофе. На сей раз, вдыхая его аромат, он не чувствовал обычного наслаждения. «Вот они, -- терзала его навязчивая мысль. – Живут в своё удовольствие, тешатся жизнью, радуются… А я?..»

                Спустя час, видя, что компания собирается покинуть заведение, Василий поднялся с места и, неуверенно переставляя ноги, приблизился к старым знакомым. Заметив появление незнакомого человека, муж посмотрел на него.

                -- Вы чего-то хотели? – спросил Фёдор.

                -- Да, Федька, я хотел… -- ответил Василий, беззастенчиво икнув.

                -- Простите… -- произнесла женщина, возводя на подошедшего взгляд, переполненный удивлением. – А вы не могли бы не курить? Знаете, я не переношу дым…

                -- А я это знаю, Жанночка, -- сказал Василий, наслаждаясь их замешательством.

                -- Эй, -- окликнул его юноша. – Не смейте хамить моей матери! Иначе будете иметь дело со мной.

                -- О, Аркашенька… -- кивнул Перепёлкин, делая новую затяжку. -- Красив, ничего не скажешь… Как и я в молодости… Впрочем, наверное, таки ты больше похож на Федьку…

                -- Гражданин, да кто вы такой? – возмутился парень, приближаясь к нему. – Вы ведь не хотите, чтобы вас выбросили отсюда? Родителей оскорбляете…

                -- Ой, не так резко, молодой человек. Во-первых, вы уверены в том, что это действительно ваши родители? Ну, о матери не спорю, а вот насчёт папеньки – это ещё вопросик…

                -- Что? Да как вы смеете!..

                -- Ты, Аркаша, наверное, позабыл, как я качал тебя маленьким, как готовил тебе кашку, как менял пелёночки, пока твоя маменька забавлялась с этим…другом семьи… Забыл, малыш… Конечно… Зато я не забыл…

                -- Что?! – только и сумел спросить парень, невольно опускаясь на место.

                -- Вот так будет куда лучше, поверьте, -- улыбаясь, кивнул Василий. – Да, знаете ли, в этой жизни порою случается такое, чего и предвидеть невозможно… Например, вдруг узнать, что ты – вовсе не любимый муж, а ребёнок зачат не тобой, а кем-то иным… Да, юноша…

                -- Василий! – воскликнула Жанна. – Я прошу тебя… Не надо…

                -- Надо, милая, надо… Ты мне испортила жизнь, я всё потерял из-за тебя. Я и жизни не хочу… Потому что ты убила во мне наивного юношу, растоптала честного человека… И пока я мучился, страдал, терзался, ты наслаждалась, жила в своё удовольствие на мои денежки… Да, те самые, которые отсудила у меня. Так неужели ты полагаешь, что я всё простил и забыл?

                -- Мама, мама! – крикнул молодой человек, касаясь её руки. – Что говорит этот человек? Как он смеет? Что это значит?!

                Федька, понурив голову, смотрел в пустую чашку, а Жанна, закрыв глаза, ухватилась за сердце. Но делала это скорее кокетливо, нежели искренне.

                -- Так вот, Аркадий, -- продолжал Перепёлкин. – Ваша мать была моей женой. Вышла она замуж не за меня, а за мою столичную прописку и положение. Она ложилась со мной в постель, ненавидя меня просто за то, что я есть. Я вас очень любил, потому что верил, что вы – мой ребёнок. Изменяла мне жена с моим другом. Вот он… Честный и верный друг… Она, понимаете ли, спала с нами обоими, потому ни один из нас не может сказать с уверенностью, что является вашим отцом.  А в целом… Жизнь прекрасна…Понимаете?

                С этими словами Перепёлкин одарил троицу взрывом саркастического смеха и, демонстративно поклонившись, направился к выходу. За ним уже закрылась дверь, а троица всё ещё оставалась в своём положении. Воспользовавшись отсутствием движений, на одну из перекладин тента, растянутого над головами посетителей, уселся воробышек. Чирикнув что-то бодренькое, он опорожнился в полупустую чашку, стоявшую перед Жанной, после чего, живо вспорхнув, улетел…

                Как правило, после того, как создаётся молодая семья, друзья жены становятся друзьями семьи, чем не могут похвастаться друзья мужа. Что здесь играет роль определяющую, а что – дополнительную, незначительную? Попробуй догадаться… Однако, мы вправе сделать предположение, что молодая женщина, стремясь избежать изучающих взглядов со стороны друзей мужа, инстинктивно их отваживает от дома, как будто опасаясь, что они могут понять нечто такое, чего не понимает сам муж.

                Как бы там ни было, Василий Перепёлкин мог бы похвастать тем, что в его семье как раз всё не так. Федя Липкин, его единственный друг, начиная ещё с первого курса, остался другом семьи. Он часто приходил в гости, предлагая свою руку как Василию, в случае надобности, так и его супруге – Жанночке, которая не пропускала случая чем-то уколоть мужа. Да, именно так и было, сколько Василий себя помнил в роли мужа.

                С Федей он познакомил Жанну ещё за два месяца до свадьбы. С тех пор так и повелось: куда супруги, туда и друг семьи, что бы ни делали Перепёлкины, туда и приглашали Федю. Большей частью приглашала, конечно, жена. Вася захотел на рыбалку – тут же об этом узнаёт Федя и, естественно, присоединяется. Вася на работе задерживается, а молодая жена захотела в театр, Федя всегда рядом, предлагает руку и помогает снять шубку в гардеробе. Словом, друг единственный и незаменимый.

                Подходил к концу знойный июньский день. Ещё уходя на работу, Василий предупредил жену о том, что вернётся рано, поскольку в этот день предполагалось всего одно дело. День был не присутственным, так что кроме обыкновенной рутины ничего не предвиделось. Обыкновенно члены суда в подобные дни могут освободиться раньше обычного.

                -- Заберёшь, в таком случае, Аркашу из садика, -- вялым голосом сказала жена, переворачиваясь в удобной постели.

                -- Ладно, будет сделано, -- ответил он и поспешил, так как хотел успеть на работу пораньше.

                Как и надеялся, Вася закончил дела к обеду. Закрыв кабинет и распрощавшись с сотрудниками, он поехал в садик, где нашёл своего малыша. Аркадий представлял из себя молодого человека трёх с половиной лет, с собственными взглядами на мироздание и его законы. Ему казалось, будто мир должен вертеться вокруг его личности. Капризничая и постоянно притопывая ножкой, когда выражал желания, мальчик успел изрядно надоесть пассажирам автобуса, в котором они ехали с отцом. Наконец, одна бабулька не выдержала и сказала:

                -- Папаша, а не сводить ли вам своего сына в зоопарк?

                «И действительно, почему бы и нет?» – подумал Вася. Он давно не бывал в этом заведении, а малому будет приятно и подавно.

                Бродили они по зоопарку часа полтора, если не больше. Вспомнив о том, что ребёнку следовало бы покушать, Перепёлкин счёл нужным отвезти его домой, будучи уверен, что мама к этому времени успела что-то приготовить. Увы, в доме ничего съестного не оказалось, в силу чего Вася вынужден был приступить к стряпне.

                Приготовить макароны с подливой – дело не хитрое, но требующее определённых навыков. У Васи оные были, поскольку ему приходилось довольно часто заменять жену на кухне. Как раз в ту минуту, когда он процеживал макароны, прозвучал звонок в дверь. Кое-как отставив посуду в сторону, он поспешил открыть.

                То была соседка по площадке – старая Сима Срулевна, которая, от нечего делать, наблюдает на всеми жильцами подъезда.

                -- Ой, здравствуйте, Василий! –воскликнула она, беззастенчиво картавя. – А я хотела бы поговорить с вашей женой. А шо, разве её нету дома?

                Баба Сима явно не была артисткой, потому что лгать совершенно не умела. Ведь она знала, что Жанны нет дома…

                -- Тётя Сима, не хитрите, -- улыбнулся Вася. – У вас есть дело ко мне?

                -- Ой, Вася! – всплеснула она руками. – Послушайте. Вы умный человек… Вы добрый и отзывчивый, за мальчиком своим присматриваете, готовите… А вот ваша жена… она не совеем та…

                -- Что вы имеете ввиду? – напыжился Перепёлкин, невольно настораживаясь. – Неужели вы верите дворовыми сплетницам? Вы, умная женщина?!..

                -- Вася, жена вам изменяет! – выпалила еврейка, инстинктивно отступая назад.

                -- Чего?! – воскликнул Перепёлкин, напыживаясь, как старый петух. – Да вы в своём уме? Тоже мне, сыщица… Мата Хари, блин!..

                С этими словами он захлопнул дверь перед носом у соседки, которая хотела ещё что-то сказать.

                Из-за двери доносились невнятные звуки:

                -- Вася, вы извините… Но… Все знают… Дом говорит…

                -- Всё, ну вас в баню, дорогие соседи! -- в сердцах промолвил он, возвращаясь на кухню.

                Впрочем, мысли его были далеко от макарон, потому что, подавая их малому, он вместо хлеба положил пирожное. К слову, разбалованный сорванец был этому несказанно рад, но папа в эту минуту думал не об этом, а о словах бабы Симы.

                Да ну!.. Его Жанночка? Быть того не может!.. Да, она в последнее время кажется особенно нервной,  и ссорится чаще, нежели обыкновенно… Но в данный момент она, наверное, у одной из подруг… Или в компании Феди… Какой же всё-таки классный друг ему попался!.. На него можно положиться…

                В этот момент хлопнула дверь и послышались возбуждённые, но приглушенные  голоса.

                -- Опять этот увалень макаронами будет кормить! – ворчала Жанночка.

                -- Ну что ты, Жанна! – примирительным тоном успокаивал её Федя. -- У тебя отличный муж. Зачем ты так о нём?

                После этого послышался шёпот и звук поцелуя.

                Выглянув из-за кухонной двери, Василий увидел не просто дружеский поцелуй, а поцелуй интимный, характерный для двух людей, которых связывает нечто иное, нежели обыкновенная дружба. Женщина даже изволила приподнять правую ножку…

                В этот момент Вася почувствовал, как опасно сжалось его сердце. Переживая, хоть бы не схватить инфаркт, он опёрся на косяк двери и произнёс не просто голосом-тенорком, характерным для его упитанной комплекции, а настоящим гласом из преисподней:

                -- Понятно… Значит, вы оба меня обманывали всё это время?

                Федя, отшатнувшись от любовницы, взглянул ему в глаза, но, увидев в них  слова Цезаря: «И ты, Брут?!», он понурил взор от стыда, и застыл у двери. В отличие от него, Жанночка, вмиг справившись с первым шоком, сделала попытку перейти в наступление.

                -- А чего ты такой мямля? Тюфяк, импотент несчастный!..

                Зная из судейского опыта, что женщины часто употребляют такое выражение скорее ради того, чтобы уколоть мужей, нежели сознаваясь в собственной ненасытности, Перепёлкин сделал над собой усилие и улыбнулся.

                -- Так, друзья мои, -- заявил он. – Вы поймались… Ты, неверная жена, и ты, друг…

Я хочу, чтобы вы немедленно покинули мою квартиру.

                -- Да ты что? – опешила жена. – Это наша общая квартира. Как ты смеешь нас выгонять?!

                -- Дорогая, -- вставил словечко Липкин. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не набрасывалась на мужа?

                -- Тоже мне… защитничек нашёлся, -- фыркнула Жанна.

                -- Жанна, ты ведь знаешь: я – юрист. Квартиру свою я от тебя очищу по-любому, чего бы мне это не стоило. Потому лучше будет, если ты уберёшься тихо и без шума.

                Помедлив минуту, она издала вздох сожаления и произнесла:

                -- Хоть вещи можно собрать?

                -- Вперёд, -- кивнул Василий.

                Пока она собиралась, выгребая из шкафа всё, что попадалось под руку, Фёдор подошёл к бывшему другу.

                -- Вася, ты понимаешь…

                -- Ой, ну хоть бы ты помалкивал! – презрительно улыбнулся хозяин квартиры. – Улепётывай вместе со своей дамочкой сердца. Скатертью дорожка!

                Собрав чемоданы, в которые упаковала всё, что только могла, Жанна заявила:

                -- Я – мать. Ребёнка я забираю с собой!

                -- А вот это у тебя не получится, -- саркастически засмеялся Василий. – Я найду способ отсудить его у тебя, можешь мне поверить!..

                В этот миг в глазах Жанны вспыхнул некий огонёк, означающий готовность к подлости.

                -- В таком случае послушай, что я тебе скажу, милый. Ты говоришь, что я тебе изменяю? Так знай же: я изменяла тебе с первого же дня нашего знакомства, с первого дня нашей совместной жизни. С твоим другом, да… И ребёнок – от него, а не от тебя!

                У Василия отвисла челюсть. Наверное, эта каналья в юбке отдаёт себе отчёт, что Василий имеет возможность заказать анализ ДНК и проверить эту информацию. Её голос звучал более, чем уверенно… Значит, не лжёт…

                Воспользовавшись смятением мужа, Жанна быстро собрала малыша и ретировалась из квартиры вместе с любовником.

                … Прошло несколько месяцев.  В течение первой недели Перепёлкин подбадривал себя мыслью, что из создавшегося положения вышел по-геройски, почти что раздавив гадину. Но такое чувство поддерживало его недолго. Уже спустя две недели после ухода Жанны ему захотелось женской ласки. Привыкший лишь к одной женщине, он ассоциировал всевозможное блаженство именно с нею, потому начал себя ловить на сомнении: а вдруг её оговорили? Но баба Сима говорила, что «знают все»… Значит, весь подъезд, весь дом, вся улица знала, а он оставался в неведении.

                С этого момента в Василии начала накапливаться немая обида, переходившая в злость. Временами он представлял, что бы случилось, если бы судьба подстроила им сейчас встречу. Он бы одарил её презрением, он бы обязательно опустил эту самку на то место, какое ей подобает…

                Одним из последствий развода стало ежемесячное взыскание с Василия некоторой суммы, против которого он ничего не мог возразить. Положение обязывало безропотно подчиниться, хотя в иное время, будучи в иной шкуре, он, конечно, не замедлил бы развить на этой почве скандал. Сумма получалась неплохая, если учесть, что доходы Василия были высокими.

    По пути домой Семён Колодяжный прилагал усилия, пытаясь сбросить с себя маску покорного агнца, столь необходимую на работе. Эта маска – необходимость. Если её не будет, начальство заподозрит тебя, чего доброго, в наличии собственной воли, что чревато потерей места. Уже более десяти лет Семён в поте лица трудится на должности служащего в райисполкомовском отделе по делам семьи и молодёжи. Чиновник низшего пошиба, «старший куда пошлют», а всё же государственный служащий. Он дорожит своим местом. Ещё бы! Многие из его бывших одноклассников вынуждены класть кирпич, носить раствор, мёрзнуть за такие же деньги. Это – не считая некоторых льгот, о которых Колодяжный предпочитал умалчивать.

  Да, дорожит… Ведь в своё время ему пришлось изрядно волноваться: примут на работу или нет, встретят с распростёртыми руками или пошлют куда подальше? Ведь, по сути, образования для такой работы у него нет. Всего лишь исторический факультет уманского педагогического вуза, который он заканчивал ради «корочки». Как он учился? Да так же, как и поступил – за деньги…впрочем, как и остальные сокурсники. Из всех лекций ему почему-то запомнилась одна, во время которой старый доцент рассказывал об обычаях, принятых в средневековой Франции. Дескать, существовало правило при королевском дворе – входить только специфическим шагом. Назывался он, если не изменяет память, «па-де-куртизан» -- шажки должны быть мелкими, лёгкими, осторожными. Иначе сиятельная особа возмутиться могла… Мог ли студент Колодяжный представить, насколько это пригодится ему в будущем?..

                Ещё несколькими годами раньше Семён чувствовал некоторый дискомфорт. Особенно когда приходилось выслушивать от начальства выговоры – по его мнению, совершенно незаслуженные. К примеру, нужно организовать чествование многодетных мамаш. Для этого следовало арендовать помещение, найти средства на чай, кофе, конфеты, печенье, подарки. Райсовет на это не выделяет ни копейки, принуждая отдел семьи искать денежки самостоятельно. Конечно, заведующая (она же дочь прокурора района) не станет опускаться до уровня попрошайки, поэтому заботы такого рода целиком возлагались на плечи Колодяжного. Что это значит? – спросите вы. Берёшь ноги в руки и терпеливо обходишь офис за офисом, выпрашивая у предпринимателей хоть что-нибудь. Кто даст десятку (лишь бы отвязался), а кто и побольше. И с каждым ты вынужден разговаривать учтиво, глядя в глаза заискивающе и умоляюще. Наконец, набирается необходимая сумма. Ты её приносишь в кабинет непосредственной начальницы, которая тебе годится едва ли не в дочери, и отдаёшь в белы рученьки с длинными нарощенными ногтями. Вместо похвал или благодарности, дамочка удостоит кучку купюр оценивающе-презрительным взглядом и, исказив личико непередаваемой гримасой, спросит:

          -- А почему так мало?

       -- Почему мало, Алина Викторовна? – жалостливым тоном отвечает Семён. – Сколько сказали, столько и собрал…

     -- Разве вы не понимаете, что всегда следует располагать некоторой суммой про запас?

         Её глазки источают молнии. Колодяжный, опустив плечи, молча выслушивает, понимая, что начальница рассчитывала положить какой-то процентик в своё кошелёк, но теперь уже не положит.

                Спустя час его вызывают к «самому». «Сам» -- это председатель, районный бог. Сверкая дорогими очками, из-за которых улавливается взор мутных, смотрящих сквозь собеседника, глазёнок, начальник набрасывается:

       -- Семён Васильевич, на вас поступила жалоба. Почему вы срываете мероприятие?

       -- К-как?.. – запинаясь, лепечет подчинённый. – Какое мероприятие?

                В этом кругу принято обращаться либо на «ты», либо по имени-отчеству, что обыкновенно произносится таким тоном, что лучше было бы на «ты».

                -- Вы не умеете ладить с людьми, не можете собрать нужную сумму денег…

                «А, вот вы о чём… -- вздыхает про себя Семён. – А ведь поговаривают, будто вы с Алиной – любовники…»

                Но, естественно, ему и в голову не придёт выражать свои мысли вслух; он предпочитает молча сносить любые унижения ради того, чтобы остаться на работе.

                Ничего, ничего… Ещё пару лет и его, возможно, переведут в другой отдел с повышением. Ничего… Он и жену научил, и детям передаёт это великое умение – приспосабливаться. Конечно. Потому что с начальством надобно быть учтивым, но подчинённым спуску не давать. Так устроена жизнь…

                Вот, к примеру, завтра его направляют в командировку. Незначительную, ерундовую, но всё же… Он сможет отдыхать от кабинетной работы, от страхов целых два дня. И от маски, которую с каждым годом, с каждым месяцем становится всё труднее убирать с лица. А почему бы и нет? Деревушка, куда он приедет, числится одной из самых отстающих. Хорошо усвоив специфику своей работы, Колодяжный живо представил, как войдёт в кабинет председателя сельсовета уверенным шагом, с надменным выражением лица. Затребовав – для виду, конечно, -- документацию, он начнёт выговаривать и поучать.

                -- Иван Никанорович, вы и без того на плохом счету. Что вы себе думаете?!

                И ему доставит немалое удовольствие созерцать, как тот, человек крупного сложения, вдруг сникнет перед ним, опустит плечи и с покорностью всё выслушает. А напоследок, перед отъездом уважаемого «пана Колодяжного» приблизится к его машине неестественно мелкими и осторожными шажками, чтобы преподнести, так сказать, презент – огромную сумку, наполненную чем бог послал. Само собой разумеется, что в это «чембогпослал» входят мясо, рыба, домашняя колбаска, а где-то в боковом кармашке застенчиво приютится конвертик с красочными бумажками, называемыми деньгами.

                Ох уж эти шажки!.. Он-то их быстро усвоил, ведь в учителях нехватки не было. Да и жена его, Марья Николаевна (в присутствии соседей, конечно, строго по отчеству) знает, что с нужными людьми следует быть вежливой. Вот нужно было устроить старшего сына в уманский пед – она поехала с ним, заглядывала в глаза декану факультета, ректору. А вот с соседками пусть держится надменно, кичливо…

                Ну вот… Кажется маска сброшена. Правда, с каждым днём эта процедура даётся всё труднее. Приходится делать над собой усилия. Она словно приклеивается не только к лицу, но и к самой душе, так что иногда он уже не в состоянии отличить, где маска, а где – собственно он. Да есть ли и был ли вообще когда-нибудь настоящий Семён?..

                Вот, наконец, и его квартира – жильё, предоставленное властью за умение пользоваться маской. Одно из благ…

                Открыв дверь своим ключом, он снял ботинки.

                -- Машка! – позвал он тоном властным и жёстким.

                -- Ой, Сёмочка… -- прозвучал какой-то странный, как будто испуганный голосок из глубины ближайшей комнаты.

                В прихожей показалось существо небольшого роста, слегка сутулое, облачённое в старенький домашний халатик.

                -- Ой, Сёмочка… А я тут убираюсь…

                -- Какой я тебе «Сёмочка»? – крикнул хозяин. – Так-с… Снова развела здесь свои уборки… До каких пор это будет продолжаться?!

                Женская фигурка как-то сникла, сделалась ещё ниже, чем была.

                -- Да я… -- пытаясь оправдаться, лепетала она. – Время… С работы недавно… Дети…

                -- Надоело! Так… Есть давай! А потом собери меня в командировку. И вообще, устал я от всех вас. А мне ещё поработать надо.

                С этими словами Семён Васильевич удалился в комнату. Усевшись в кресло, он налапал потной рукой пульт и включил телевизор. Ведущая новостей как раз рассказывала о принципах гендерной политики в США.

                -- Вот глупости какие-то! – улыбнулся он. – Главный принцип всякой политики заключается в двух выражениях: «Молчи, молись и работай!» и «Я служу, ты служишь, мы служим, нам служат»…

                Со стороны кухни послышался лёгкий стук – наверное, Машка неосторожно прикоснулась ложкой к тарелке с борщом. В тот же миг лицо Семёна Васильевича исказилось гримасой, выдающей раздражение.

                -- Вот ещё растяпа! – процедил он сквозь зубы. – Даже ужин толком не умеет подать…

     Друг мой! Уже два письма подряд ты интересуешься, куда исчезла моя соседка. Ты какую именно соседку имеешь ввиду – молоденькую Алину или её мать? Дело в том, что однажды исчезли они обе, но у каждой был для этого свой повод… Впрочем, я попытаюсь удовлетворить твоё любопытство и, стремясь единожды и навсегда удовлетворить твоё любопытство, расскажу об этих женщинах всё, что мне известно.

Дом этой Валерии Кирилловны в глазах соседей выглядел как таинственный замок, вход в которых охраняли семь джиннов. Кроме избранных, наезжавших к ней по определённым дням, доступ в дом был закрыт для всего мира. Если бы это были времена средневековья, можно было бы предположить, что дама живёт на наследство, оставшееся после состоятельных родственников; но в наше-то время, когда доходы подавляющего большинства граждан фиксируются в соответствующих службах и скрыть что-либо фактически невозможно, оставалось только диву даваться, как хозяйке удаётся содержать такой дом, не говоря уже об удовлетворении потребностей ежедневных, насущных.

Дом состоял из двух этажей, с двумя балконами – на востоке и западе, -- так что могло создаться впечатление, будто здесь обитает сказочная муза или, по меньшей мере, поэтесса, художница, которой нравится созерцать восход солнца и его закат. Согласно подсчётам соседа-строителя, на первом этаже должна была располагаться гостиная, ванная, кухня и столовая, а на втором – туалет, три спальни, кабинет и библиотека. Однажды ему удалось побывать во дворе, куда его пригласили срочно что-то починить. Краем глаза он сумел заглянуть в окно (а может, и во все окна), потому приходилось ему верить на слово. О внутреннем убранстве этого райского уголка можно было лишь догадываться, однако уже по оформлению клумб стоило кое-что предполагать на сей счёт.

То, на что у среднеарифметической хозяйки частного дома выделяется не более сотки земли, здесь занимало более двадцати. Посреди двора даже с улицы можно было видеть бассейн с лесенкой и небольшой вышкой для ныряния, здесь находились две беседки с замысловатой резьбой, и тысячи цветов, среди которых можно было узнать представителей разных уголков планеты. Предметом зависти простонародья стала также оранжерея размером в две сотки. Да что там говорить! Один лишь каменный забор, которым всё это ограждено, стоил столько, что можно было бы на эти деньги купить всю улицу.

До определённого момента мне лишь раз удалось увидеть хозяйку, да и то мельком, когда она спешно усаживалась в автомобиль. Но каким бы ничтожным не был отрезок времени, взгляд молодого мужчины с лёгкостью выхватывает в силуэте женщины самое важное и интересное: белокурые волосы до плеч, розовые щёки, светлые глаза, довольно пухленькие губы, заслуживающий уважения бюст, фигурка… Чего ещё надо?..

Это было год назад, когда Валерия Кирилловна удостаивала наше захолустье своими визитами довольно редко. Поговаривали, будто она в течение длительного времени работала на крайнем Севере, заработала кучу денег и теперь вкладывает их в недвижимость. Но мне-то какая разница? Живёт  себе человек, ну и пусть…

Однако приблизительно полгода назад я стал встречать её почти ежедневно. По вечерам  в окнах загорался свет, на улицу доносилась музыка, то и дело слышался многоголосый смех. Публика состояла, в основном, из представителей мужского пола. Здесь можно было встретить бывших рэкетиров, превратившихся в депутатов, начальника местного ГАИ, по складу своей натуры ничем не отличающегося от бандитов, крупных бизнесменов… Тогда я и увидел впервые дочь этой женщины. Звали её Алиной. Она разительно отличалась от матери, скорее похожей на опытную куртизанку, нежели на женщину строгих правил. Именно она однажды познакомила меня с матерью. Вечерами, когда ей становилось невмоготу от гуляний, организованных матерью, она пряталась в своей комнате, предпочитая оставаться наедине с ноутбуком, чем танцевать с мамиными знакомыми. По странной случайности (а может быть, в силу чистоты своей сущности) девушка не догадывалась, с какой целью мать всё организовывала. Так уж повелось в нашем мире… В нём полно куртизанок, родившихся для того, чтобы быть честными женщинами. В нём немало и честных женщин, которых обстоятельства превратили в куртизанок.

Алина училась в престижном столичном вузе. Не просто числилась, а прилежно училась. Сам понимаешь, бывают такие ситуации у студентов, когда они нуждаются в помощи. Вот и Алине однажды понадобилось содействие в подготовке… Впрочем, эти подробности тебе не нужны, не правда ли? Таким образом, я получил возможность несколько раз побывать в гостях у этой прелестной девушки, беседовал с ней и сделал вывод: в этом шикарном доме живут под одной крышей врождённая куртизанка и чистая, порядочная девушка.

В те дни я получил возможность не только присмотреться к стилю жизни обеих женщин, но и как бы вникнуть в их вкусы, привычки, само мышление. Я узнал, что Валерия происходит из этой деревеньки, и некоторые люди даже помнят её совсем маленькой и босой. В подростковом возрасте родитель-военный увёз её куда-то в далёкие края. Чем она жила, как жила, чем интересовалась, с кем дружила, что заканчивала – это осталось для меня тайной. Впрочем, если бы я мог предположить, чем завершится моё знакомство с этой парочкой, я бы, конечно, проявил более глубокий интерес ко всему, но тогда… Словом, ты понимаешь меня… Однако, по оформлению комнат тоже можно делать какие-то выводы. А я был вынужден их осмотреть почти все, кроме личной спальни хозяйки дома. Стены украшали более-менее дорогие картины, на которых были запечатлены несколько пошловатые сцены. Например, на одной из них изображалось, как по стремянке поднимается юная девушка. Зрителю видны лишь её упругие ножки, остальной осталось за кадром. Ножки едва прикрыты платьицем, краями которого трепещет лёгкий ветерок. Ещё видно, что в левой руке девушка держит небольшое ведёрко, в которое намерена собирать черешни. Зато внизу стоит мужчина. Жадным, хищным и пошлым взглядом он вперился в эти ножки или даже немного повыше…

Были там и картины с более откровенными сюжетами.

Картины отражали подлинное состояние нравственности матери и её знакомых, и девушке поневоле приходилось с этим мириться. Я заметил, что проходя по комнатам, она старается не смотреть на стены. Однажды мне пришлось стать свидетелем неприятного разговора Алины с Валерией.

-- Мама, я считаю, что среди твоих знакомых нет ни одного порядочного человека.

-- Ты? Почему ты так думаешь? – возмущённо воскликнула та.

-- Как же, мама?! Да за километр видно, что все они – проходимцы. Их интересует лишь лёгкая выгода, приятное времяпровождение, игра в карты. Зачем ты их приглашаешь?

-- Алина, ты ещё слишком юная… Понимаешь, нам нужно содержать дом, нужно позаботиться о твоём будущем…

-- Мама, да лучше бы мы жили в простом домике, в какой-нибудь хибарке на краю земли и ели похлёбку из глиняной миски, чем быть вынужденными улыбаться всяким обормотам.

-- Дочь, вот осенью ты уедешь, а мне тут придётся умирать от скуки…

-- Мама, я тебе честно говорю: если так будет продолжаться, я сюда больше не приеду.

-- Ах так! В таком случае, и за учёбу свою плати сама.

-- Обойдусь без учёбы, если понадобится!

Интересно разгадывать людей вроде друзей Валерии Кирилловны. Прикрывая внешним лоском и напускной строгостью натуры развращённые и пошлые, они остаются приземлёнными и невероятно глупыми. Соответственно уровню глупости в них развивается и хамство, подлость, а равно и то, что я называю канальством.

В другой раз я застал Алину плачущей. Но, едва заметив меня, она привела себя в порядок и, несмотря на покрасневшие глаза, улыбалась. В тот же вечер, уже уходя, я услышал ещё один разговор дочери с матерью.

-- Мать, я тебя предупреждала, не правда и?

-- Ты о чём, дорогая?

-- Дошло до того, что твои знакомые уже и в карты играют на меня!

-- Как? Ты что!

-- Я лично слышала разговор двух твоих друзей. Послушай, мама. Я даю тебе две недели, чтобы со всем этим покончить. Ты спроваживаешь этих трутней и котов, продаёшь этот проклятый дом, и мы уедем куда подальше. Будем честно трудиться, а если и нет – денег с дом хватит надолго. Ты согласна?

-- Алинушка, но я хочу устроить твою личную жизнь… -- растерянно всхлипнула мать. – Ты понимаешь, я хочу найти тебе приличного мужа…

-- Мне? Мужа? – рассмеялась девушка. – Из числа этих кобелей? Запомни, мама: если за две недели ты не покончишь с этой дурацкой жизнью, я покончу с собой!

Что за характер? Для того, чтобы дочь отваживалась перечить матери в столь трудных темах, для того, чтобы она могла противостоять стилю жизни, её окружающему, требовалась исключительная сила воли. Кем был отец этой девушки? Кто его знает… Однажды она заикнулась на сей счёт, но настолько неопределённо, что не отважусь высказывать свои предположения. Единственное, о чём можно говорить с уверенностью – он принадлежал к числу тех людей, которых называют русскими олигархами.

С того дня Алина часто пропадала из дому. Я не раз видел её в центре города. Она прогуливалась, но с таким выражением лица, что можно было предположить, будто высматривает суженного. Кто знает… Вполне возможно, у неё возникла мысль о скоропостижном замужестве, чтобы навсегда сменить место жительства и даже фамилию…

Если бы я был свободен в известном смысле, я бы неминуемо женился на этой девушке. Даже если не брать во внимание её моральных качеств, она была очень хороша собой. Но у меня и мысли такой не возникало, тем более, что никто не мог ожидать такой развязки.

. К концу срока, назначенного Алиной, я отмечал, что она и улыбаться стала реже. А в одно пасмурное утро её нашли мёртвой в собственной спальне. Некоторые признаки указывали на то, что перед смертью девушка не мучилась. Наверное, злосчастная судьба, в конце-концов, сжалилась над несчастной, подсказав ей наиболее приемлемый способ сведения счетов с жизнью. На подушке обнаружили несколько пустых упаковок от клофеллина.

Гроб утопал в цветах, приехали священники. Похороны собрали многочисленную толпу, в которой не было ни одной физиономии из числа завсегдатаев Валерии Кирилловны. Она плакала настолько искренне, что невольно создавалось впечатление, будто ей хочется отдать дочери после смерти всё то, чего не дала ей при  жизни.

Что было дальше? Не прошло и двух недель, как Валерия снова начала принимать друзей. С каждым днём музыка гремела всё громче, смех становился веселее. Это не нравилось ни мне, ни соседям, ни кое-кому из тех же друзей. Некоторые перестали наведываться в дом, где столь быстро забывают о горе.

А однажды всё загорелось. Вдруг, без видимой причины, без свидетелей. Тебе когда-нибудь приходилось наблюдать, как горят деревянные покрытия, внутренняя отделка, паркет? Им были покрыты стены, потолки и полы дома, флигеля, сауны. Даже кирпич там был какой-то особенный, потому что тоже горел. Огонь уничтожил не только дом с пристройками, но и хозяйку с частью её посетителей. Пока приехали ребята из МЧС, со всем было покончено. Исследовали причины трагедии, но куда там… Выгорело всё дотла. Говорят, что мог иметь место и поджог, но для того, чтобы сгорело наверняка, виновнику следовало обладать кое-какими познаниями.

Кто  и с какой целью устроил это? Может, всё же был у Алины некий тайный воздыхатель, впоследствии переживающий её смерть? Кто знает…

-- Да он ради меня готов на всё. Ну… В известном смысле. Вы, мужчины, говорите: «ради тебя» в то время, как думаете: «ради того, чтобы спать с тобой».

Мужчина улыбнулся:

-- Дочь, всё в соответствии с законом природы.

-- Как бы там ни было, завтра наш знакомый будет вынужден разменять купюру, потому что пообещал мне купить колье. А я постараюсь выбрать самое дорогое, какое есть, -- чтоб уж наверняка.

-- Ты молодец, дочь…

-- Папа, только я вот подумала: может, стоит открыть ему правду?

-- Да что ты! Ни в коем случае. Он убежит от нас.

-- Так ты ведь найдёшь… Папа, можно, в крайнем случае, рассказать ему всё, предложить то же самое, что и твой Фомин, только чтобы он уже был на нашей стороне.

-- Думаешь, твой старик настолько глуп, чтобы не провертеть в голове такой вариант? Неля, я уже думал над этим. Если бы перед нами был обыкновенный человечишко, он бы согласился. А этот – бог знает, как он поступит… Он может замкнуться в себе, и тогда никакие наши ухищрения не помогут. Нет, оставим открытую игру на крайний случай.

-- Что ж… Возможно, ты и прав…

В это время Николай не просто шёл, а летел по дороге, мечтая о Неле и беспрестанно повторяя: «Боже, какая женщина!» Он не заметил, как из-за поворота выехал автомобиль, управляемый подвыпившими малолетками. Он пришёл в сознание только на следующий день и был несказанно удивлён, обнаружив себя в больничной палате.

-- У вас перелом правой голени, сотрясение мозга и вывих руки, -- сообщил пожилой эскулап. – Вам придётся провести у нас месяц или даже более.

-- Но у меня нет на это средств, -- пролепетал больной. – Ну, разве что вот это…

С этими словами он извлёк из бумажника сто миллионов.

-- Ну, это для деток, -- ухмыльнулся доктор. – Мои внуки тоже сделали с помощью фотошопа  купюры по миллиону… Ладно, не волнуйтесь. В нашей больнице действует программа, благодаря которой лечение не будет вам стоить ровным счётом ничего.

В иной момент Николай был бы вполне удовлетворён создавшимся положением: никуда не надо ходить, подвергая риску себя и вверенные ему деньги, судьба словно сама предохраняет его от соблазнов. Но Неля! Сегодня он должен встретиться с ней, сегодня такой ответственный вечер… Позвонить бы ей, сообщить о случившемся несчастье, но, ему даже неизвестны ни её номер телефона, ни фамилия.

Прошло полтора месяца, прежде чем Николая выписали из лечебницы. Таким образом, до конца испытания оставалось чуть меньше месяца. За период, посвящённый ничегонеделанию, он о многом передумал, а о Неле уже и не вспоминая. О чувствах и намерениях женщины говорят факты. Невольно пришли в голову воспоминания из детства. Маленькому Коле едва исполнилось десять, когда у мамы появился друг. Сколько они повстречались – неделю, две? Однажды тот человек пригласил их обоих на рыбалку, но сам же не явился в назначенный час. Прождав некоторое время, мать обеспокоилась и начала обзванивать милицию и больницы. Оказалось, что у этого друга посреди ночи проявился аппендицит… Неля, зная фамилию Николая, могла бы и побеспокоиться…

Вернувшись домой, он был несказанно удивлён, обнаружив, что квартира сгорела. О причинах пожара можно было лишь догадываться. Пожарные выдвинули стандартное предположение: замыкание в проводке. В уме Изюмского роились какие-то смутные предположения, но обращаться с ними было не к кому: казалось, о его существовании позабыли не только соседи, но и Фомин со своими служаками. Некая могущественная и бездушная сила подталкивала его к размену купюры.

Требовалось произвести капитальный ремонт, но ввиду отсутствия средств пришлось его отложить на неопределённые времена. Сейчас следовало позаботиться о том, как дожить оставшееся время. В мире что-то изменилось. Это он понял уже по тому, как его приняли в знакомых ресторанах. Если раньше все стремились ему услужить, теперь старались спровадить, как бомжа. Не евши сутки, Николай попытался продать квартиру хотя бы за бесценок – всё-таки это позволило бы выжить. Увы, без документов покупатели отказывались заключать сделку. Начинались третьи сутки голода и безысходности. Это могло плохо закончиться. За это время он успел проверить прессу, из которой следовало, что господин Фомин пребывает в добром здравии. «Значит, таково испытание, -- решил он. – Для них это как игра. С каждым её витком условия усложняются.»

И тогда он отважился на отчаянный шаг: выйдя за город, он остановил первую попавшуюся попутку и уехал в столицу. Большие города на то и существуют, чтобы в них было легче затеряться. Устроившись подсобником на одно из строительств, он получил возможность элементарно выживать. Мышцы, непривычные к тяжёлому физическому труду, поначалу болели, но уже через неделю он чувствовал себя в сносной форме. Уступая его просьбе, прораб выплачивал его заработок ежедневно. Это было продуманное решение, ведь мало ли как могли повернуться обстоятельства.

День за днём одна и та же рутина:

-- Раствор! – и вот Николай спешит с двумя вёдрами жижи на второй или третий этаж.

-- Кирпич! – и он, подхватив с десяток кирпичей, бежит изо всех сил.

К концу дня он уже не чувствовал ни аппетита, ни желания жить. Коллеги плелись в ближайший кабак, стремясь залить тоску водкой, а он, кое-как втиснув в себя вчерашнюю резиновую пиццу и запив её водой, заваливался на груду грязных мешков и засыпал.

В один из дней сентября полил дождь, в связи с чем работа приостановилась. Получив возможность сосредоточиться на отвлечённых темах, Николай вдруг вспомнил, что в этот день истекает срок договора с Фоминым. Это означало, что он, наконец, может вернуться домой, встретиться с «хозяином жизни» и навсегда решить ряд проблем. Но выполнит ли своё обещание Фомин? Впрочем, Изюмский к тому времени уже не мечтал о миллионе долларов, издании книг, фильмах. Ему просто хотелось жить спокойно, не оглядываясь по сторонам, не опасаясь слежки или чьего-то коварства.

На следующий день он уже находился в родном городе. Как выйти на связь с Фоминым? Этот вопрос занимал его постольку, поскольку уже давно не замечал вокруг себя пристальных взглядов, свидетельствующих о наблюдении за его скромной особой. Наверное, его упустили из виду и не могут найти.

Прежде всего, Николай снова просмотрел прессу. Свежие газеты пестрели шокирующими заголовками: «Обвал на бирже!», «Такой-то комбинат перешёл в собственность Фомина!», «Продан с молотка такой-то комплекс!» В банках царил переполох, милиция сосредоточилась у важных объектов, без видимой причины поднимались цены на товары первой необходимости. Но Изюмский-то понимал, в чём дело: команда Фомина прикарманивала всю собственность Бернштейна. Кое-где даже происходили аресты или убийства.

Читая последнюю газету и думая, куда податься, Николай ощутил лёгкое прикосновение в плечу. Оглянувшись, он увидел тщательно выбритого человека с приятной улыбкой на холёном лице.

-- Николай Иванович, сколько лет, сколько зим! – воскликнул он, протягивая руку. – А мы думали-гадали о том, куда вы исчезли! Вам привет от Фомина.

Николай вкратце поведал историю своих злоключений, на что собеседник одобрительно кивнул.

-- Вы всё правильно сделали. Это даже хорошо, что вам удалось спрятаться даже от наших людей. Ведь некоторые из них известны нашим недругам и по их следам они могли выйти и на вас. Ну, как бы там ни было, теперь вы в полнейшей безопасности. Как говорится, для Бернштейна поезд ушёл, а после боя кулаками не машут. Ну, что же… Сейчас я сообщу шефу о вашем появлении. Полагаю, что в течение ближайшего часа вы и встретитесь. Ох, как же я вам завидую, Николай Иванович! Ух, заживёте ведь!..

Он пил кофе в неприметном кафе для простонародья, когда подошла она. Всё такая же красивая, такая же обаятельная, с чарующей улыбкой. Только в глазах можно было различить тщательно скрываемую грусть.

-- Привет, Коля! – искренне обрадовалась женщина.

-- Неля?! – привстал от удивления он. – Мы давно не виделись…

-- Где ты был, дорогой?

-- Сначала в больнице, потом… Я ведь думал, что ты обо мне забыла…

-- Глупенький…

Всё та же улыбка, те же нежные руки…

-- Коля, давай поговорим?

-- С удовольствием, милая!

-- Только…Не мог бы ты заказать для меня кофе?

-- О, естественно!..

Вскочив с места, Изюмский поспешил к прилавку. В этот час заведение было безлюдным, если не брать во внимание бармена и уборщицы, снующей между столами. Никто не видел, как красивая белокурая женщина извлекла из сумочки какой-то пакетик и высыпала его содержимое в чашку Николая.

Спустя пять минут он уснул. Во всяком случае, так показалось бармену. Женщина поднялась с места, подошла к нему и произнесла приятным голосом:

-- Простите моего друга за то, что он уснул. У него был тяжёлый период, пусть отдохнёт.

-- Да не вопрос, -- улыбнулся тот, понимающе кивнув.

Он с умилением видел, как Неля подошла к Изюмскому и нагнулась, чтобы поцеловать. Но так казалось лишь бармену, который наблюдал эту сцену со спины. На самом деле женщина извлекла из внутреннего кармана несостоявшегося любовника лоскуток бумаги и, скомкав, незаметно сжала в руке.

Это была пресловутая купюра достоинством в сто миллионов гривен…

-- Какое? – волнуясь, спросил Изюмский, нетерпеливо переминаясь на стуле.

   Не отвечая, новый знакомый извлёк из бумажника купюру и протянул удивлённому учителю.

   -- Об этой бумажке известно правительству, знают о ней банкиры. Она вполне законна и дееспособна. Её могут принять в любом банке или магазине… если у владельцев будет достаточно средств, чтобы выдать сдачу. Я спонсирую издание ваших книг. Мало того, я даже закажу съемки фильма по ним. И даже более того: вы получите миллион долларов на устройство личной жизни. Вы ещё познаете, что такое слава и деньги, известность, популярность… Но всё это состоится лишь при одном условии: вам следует взять эту купюру, уволиться с работы, прожить три месяца, не отказывая себе ни в чём и, вместе с тем, ухитриться не разменять её.

     -- Иными словами, не истратить ни одной гривны? – с ноткой разочарования произнёс Николай, готовый встать и уйти. – Но это немыслимо: в нашем мире за каждую мелочь нужно платить…

   -- В тот-то и суть, -- хитро и многозначительно улыбнулся Фомин. – Ну как, согласны?

     -- Простите, но… А вам-то какой с этого прок?

    -- О, если бы вы только знали, дорогой Николай Иванович, какой тут предвидится гешефт!..

     «Да это же невозможно! – едва не простонал Изюмский. – Ничего с этого не получится…»

     Тем не менее, смутная надежда велела протянуть руку и принять купюру…

     В течение нескольких дней он, насколько мог, существовал на остатки своих отпускных, опасаясь даже показывать злосчастную бумажку на свет божий. Потом проголодал три дня. Можно было бы попытаться одолжить у знакомых несколько сотен  гривен, но их не было дома. В разгар летнего сезона люди путешествуют, ездят к тёщам, на море. К этому моменту квартирантов у Николая уже не было, а следовательно, и никаких дополнительных доходов. Как на беду, порвалась обувь.

   -- Вот досада! – с ужасом произнёс он.

  Выхода не оставалось. Сама судьба подталкивала его к действиям.

    В животе подозрительно заурчало.

-- Эх, да чёрт с ним! – выругался он и, схватив купюру, выбрался из своего логова. Через дорогу от дома находился магазин, специализирующийся на торговле итальянской обувью. Самые простые туфли здесь стоили от трёхсот долларов. Ещё несколькими днями раньше его бы шокировали такие цены, но сегодня, доведённый до отчаяния, он вошёл в салон с подчёркнуто самоуверенным видом. Продавцы-консультанты, привыкшие к состоятельным посетителям, конечно, взирают на него оценивающими взглядами. Ну и шут с ними! Пусть думают, что угодно…

Выбрав пару обуви, он с невозмутимым видом подошёл к кассе и протянул деньги. Дама, чуть было не уснувшая от скуки, увидев купюру, едва не слетела со стула. Побледнев, она раскрыла рот, пытаясь что-то сказать, но сумела лишь жестом пригласить администратора. Спустя минуту тот, побледнев не меньше подчинённой, угодливо изогнулся:

-- Простите, но в нашем заведении не найдётся сдачи… И вообще… Наш салон будет рад преподнести вам эту пару в качестве сувенира.

Его не только провели к двери, но даже сопровождали по улице ещё шагов сто…

Ошалевший от удачи и волнения Николай даже позабыл о голоде. Но, покинув магазин, снова почувствовал его безжалостную хватку. Рядом находился ресторан, откуда доносились приятные ароматы. Не помня себя, он поднялся по степеням и распахнул дверь. Швейцар попытался остановить странного посетителя в шикарных туфлях, но изрядно поношенных брюках, но пока он размышлял о своих действиях, Николай уже входил в зал.

Официант, -- по виду продувная бестия, -- мгновенно оценил вошедшего и сдержанно предложил покинуть заведение.

-- Видите ли, наш ресторан обслуживает только состоятельных клиентов…

-- Да откуда ты можешь знать, состоятелен ли я? – с оттенком надменности посмотрел ему в глаза Николай. – Так… Я хочу пообедать. Изволь принести всё вон к тому столику…

Властность – черта, которая даётся не всякому. Официант, наученный опытом, понимал эту истину.

Спустя несколько минут на столике появились осетринка, фаршированный угорь, салат из каких-то невиданных ингредиентов, а тот же официант с самым угодливым видом интересовался почти интимным шёпотом:

-- Кагор, Кортон, Шато-Лароз?

До того дня Изюмскому редко приходилось употреблять крепкие напитки. Ещё в студенческие годы, попробовав обычную «Золотую осень» магазинного варианта он зарёкся выпивать. Но здесь предлагались совершенно иные вина, а сама форма ёмкостей, в которых оно сохранялось, свидетельствовала об их подлинности.

-- Кагор, -- кивнул он, налегая на душистого угря.

После нескольких глотков благородного французского вина в глазах Николая блеснули искорки, жизнь показалась более многокрасочной, нежели накануне, а в сознании начали вырисовываться неопределённые планы на будущее.

Подали десерт в виде торта с диковинным названием. Когда посуда опустела, Николай с чувством исполненного долга оглянулся в поисках официанта. Протянув ему купюру, он с выражением абсолютного спокойствия наблюдал за его реакцией.

-- Простите, -- едва не задыхаясь, промычал парень. – Но…

Для разрешения вопроса здесь тоже понадобился администратор, вслед за которым почти женскими шажками приплёлся и хозяин заведения. Узнав на купюре портрет, он побледнел и деланно улыбнулся:

-- Что вы, что вы! – радушно воскликнул он. – Какие деньги?! Да мы рады были просто доставить вам миг удовольствия. Мало того, мы приглашаем вас всегда питаться в нашем ресторане, и совершенно бесплатно!..

К вечеру существо Николая было настолько переполнено впечатлениями, что он долго не мог уснуть.

Прошла неделя, вторая… Наш герой жил припеваючи, не переставая удивляться превратностям судьбы. Но, как учит христианство, по обе стороны души человеческой всегда находятся два ангела – светлый и тёмный. Они наблюдают за его мыслями и поступками, подталкивают к тем или иным действиям, а потом их записывают в специальные блокноты: один – радуясь, а другой – злорадствуя. Так было и в случае с Изюмским. Где бы он ни был, что бы ни делал, за ним наблюдали как люди Фомина, так и люди Бернштейна. В то время, как первый испытывал радость по поводу успехов своего подопечного, второй нервничал, измышляя способы для выигрыша пари.

Что значит быть богом? Для этого вовсе не обязательно обладать сверхъестественными способностями, витать в заоблачных далях и управлять мистическими субстанциями. В земном смысле достаточно иметь возможность управлять случаем. До определённой степени это удавалось как Фомину, так и Бернштейну. Когда истекла вторая неделя, последний задумался. Это великая способность – уметь думать. Она помогает выжить и добиваться удобного для себя исхода. Не каждому из мира живых это дано…

«Этот Изюмский простак и глупец, -- размышлял он. – Нормальный человек, вдруг обретя возможность зажить на широкую ногу, начинает чего-то желать, чтобы компенсировать былую ущемлённость. Нормальный человек обязательно стремится приобрести лучшую квартиру, машину, поехать на какие-нибудь Канары, обзавестись любовницей, которой требуются дорогие подарки. А этот – экий идиот! – этот довольствуется самым необходимым. Он ни разу, даже из любопытства, не зашёл в автосалон, не провожал жадным взглядом красавиц, не попытался купить импортную мебель. Неужели ему вообще ничего не хочется? Надо бы пробудить в нём самые низменные желания, иначе придётся отдать свой бизнес этому выскочке.»

Начиная со следующего утра, Николай заметил, что около него присутствуют какие-то странные личности. Они пристально смотрят, как он выбирает покупки, как ест, какие блюда заказывает, как отдыхает. Спустя несколько дней, выходя из библиотеки, он чуть не столкнулся с миловидной блондинкой лет тридцати. Рядом с ней стояла девочка младшего возраста и плакала. По всей вероятности, матери не удавалось её успокоить. Увидев мужчину интеллигентной наружности, выходящего из храма знаний, она одарила его  красноречивым взглядом выразительных голубых глаз. От этой красоты Изюмский едва не тронулся умом. А если мужчине очень нравится женщина, он ни в чём не откажет и её ребёнку – таков закон природы. Употребляя всю чувственность и врождённые способности, Николай заговорил с девочкой, и вскоре та уже улыбалась.

-- Какое милое дитя! – восхищённо воскликнул он, будучи не в силах оторвать взгляд от глаз женщины.

-- У вас очень добрые глаза, -- мягким, нежным голосом ответила она.

«Я ей понравился! – ликовал он. – Я ей понравился!»

Они познакомились, потом долго бродили по городу. Изюмский даже не заметил, что больше говорит он; она же придерживалась тактики более мудрой и надёжной – выслушивала. Слушать ещё надо уметь, не каждому это дано. Есть люди, которые слушают, почти не задавая вопросов, в нужный момент одаривая собеседника нужным взглядом, пожатием руки, якобы непроизвольным жестом, восклицанием. И эти взгляды, жесты и восклицание действуют получше слов – человек открывается, как книга. К вечеру молодой человек и не заметил, что Неля знала о нём почти всё, в то время, как он о ней – ровным счётом ничего. А ещё он совершенно забыл о некой сельской Офелии, по которой совсем недавно многозначительно вздыхал…

«Завтра мы снова встретимся, -- подавляя ускоренное сердцебиение, размышлял Николай. – Завтра… Как долго ждать! Это такая женщина, такая!.. Господи, за что же мне выпало такое счастье? Ещё недавно я был безвестным нищим неудачником, а сегодня, пожалуй, не нашлось бы людей, которые не пытались бы угадать мои желания и не исполнили бы моих капризов. Да ещё Неля… Какой подарок судьбы!..»

Войдя в свою квартиру, он был несказанно удивлён, заметив, что окна наглухо зашторены. Он отчётливо помнил, как на рассвете самолично их раскрывал. Подчиняясь неведомому инстинкту, сердце замерло в груди.

-- Проходите, Николай Иванович, -- прозвучал чей-то приглушенный голос.

В кресле у самой стены сидел мужчина неопределённого возраста.

-- Свет, пожалуйста, не включайте, -- предостерегающе добавил он. – Конспирация…

Понемногу приходя в себя, хозяин уселся в другое кресло.

-- Я от вашего хорошего знакомого, -- отрекомендовался гость. – Фомина…

-- А…

-- Вам от него большой привет. Он хвалит вас за сдержанность и хочет предостеречь от кое-каких ошибок.

-- Я внимательно слушаю.

-- Кое-кому было бы очень выгодно, если бы в вас вдруг пробудились нездоровые желания. У вас могут завестись новые знакомые… Вы ведь должны знать древнюю истину: друзья притягиваются деньгами, а враги – завистью. Войдя к вам в доверие, нечистые на руку люди могут увлечь вас игрой или вредными привычками. Бывают ещё роковые встречи с нехорошими женщинами. У таких ангельское личико, но чёрная душа…

-- Да, я понимаю… Впрочем, на сей счёт господин Фомин может оставаться спокойным. У меня не возникает желания покупать автомобиль, кататься по заграницам, заводить любовниц. Алкоголем, наркотиками и игрой никогда не увлекался.

-- Господин Фомин будет рад это услышать, -- улыбнулся краем рта новый знакомый. – Ну что же… Желаю вам удачи…

Почему этот человек пришёл в гости столь странным образом? Почему именно сегодня? Да и выражался как-то расплывчато… Сложилось впечатление, будто он явился сюда не для наставлений, а просто чтобы посмотреть на него.

Машина Изюмскому была действительно не нужна, поскольку он не имел ни прав, ни желания её водить. Путешествия ему никогда не нравились, поскольку его неизменно укачивало; да и перемен он не терпел. Игры… Это вообще не вписывалось ни в какие рамки… Он с нетерпением дожидался наступления утра. В полдень он снова встретится с Нелей. Она обещала прийти без дочери и весь день посвятить ему. Какая женщина!..

За весь следующий день он узнал, что Неля разведена, живёт в пригороде у родителей. Да это для него не играло никакой роли. Какое дело ему до её родителей или загородного дома? Главное, что она свободна и дарит свои лучшие часы именно ему. Ему одному…

На следующий день она пригласила его в ресторан. Если приглашает дама, это далеко не всегда означает, что и платить собирается она. Естественно, что расплачивался Николай…снова показав стомиллионную купюру… Ему показалось, что Неля как-то слишком внимательно относится к его вкусам, выбору блюд и одежде.

-- Коля, завтра мне предстоит встретиться с некоторыми старыми знакомыми, -- заявила она. – Они будут с мужьями…

-- Ну и…? – непонимающе уставился на неё Изюмский.

-- Ты не мог бы составить мне компанию?

-- О, с удовольствием!

-- Я знала, что ты мне не откажешь, -- улыбнулась она (ох, уж эта очаровательная и неповторимая её улыбка!). – Только… Понимаешь, там особенное общество… Они будут все во фраках…

-- С пресловутыми бабочками? – не без презрения улыбнулся он.

-- Да, с бабочками… Тебе нужен такой костюм… Но если у тебя его нет, я могу купить…

Разве может настоящий мужчина позволить даме сердца тратиться на него? Николай уже успел привыкнуть к тому, что ему дарят просто так – костюм, обувь, обеды, -- потому не сомневался, что и на этот раз всё получится.

-- Кроме того, нам нужен транспорт… Они все приезжают на дорогих машинах…

-- Ну…решим мы и этот вопрос.

-- И… мне нужны украшения – таковы неписанные правила этого круга людей.

-- А у тебя нет драгоценностей? – опешил Изюмский. – Чтобы у такой красивой женщины и не было какого-то колье или броши – уму непостижимо…

-- Увы… При разводе бывший муж всё отнял, -- печально вздохнула Неля.

-- Нелли, я всё решу… Даже если мне придётся разориться. Будет у тебя и колье, и машина, и всё, что пожелаешь.

-- Спасибо, -- потупила взор женщина. – Ты настоящий рыцарь…

-- Мне хотелось бы посвятить жизнь служению тебе, я хочу всегда находиться рядом с тобой… Нелли, выходи за меня замуж!

Она подняла взор и долго смотрела ему в глаза, словно любуясь или изучая.

-- Скажи, Неля, я тебе хоть немного нравлюсь? Ты пойдёшь за меня?

Вместо ответа она поднялась на цыпочки и одарила его скромным, невинным поцелуем.

-- Неля! Это означает «да»? – вскричал Николай. – Да я ради тебя всё сделаю!

-- Да, да…  -- улыбалась она в ответ.

Спустя полчаса женщина распахнула резную дверь, оберегавшую вход в изящный двухэтажный дом. Его можно было бы назвать пустым, если бы в гостиной не находился мужчина, одетый в летний костюм.

-- Ну, как дела? – без вступлений поинтересовался он.

-- Сейчас расскажу, -- выдохнула Неля, падая в удобное кресло. – Дай-ка мне чего-нибудь выпить.

-- Может, тебе лучше водки?

-- А, давай водку. С этими романтиками стоит лишь связаться: даже не выпьешь ничего, потому что всё время приходится разыгрывать из себя порядочную. Итак… Могу тебя обрадовать, папа: он наш.

-- Наш? В каком смысле?

-- Я в течение последних дней только и делала, что прислушивалась к его словам, изучала привычки, вкусы и прочее. Он, в принципе, человек толковый, способен к преданности. В общем, муж получился бы хоть куда.

-- Ты так полагаешь?