Это конечно только для эстетов.... грусть продолжаецо...

Сверху Зигет.... я старался..

и к чему пришли?

В последнее время много было разговоров о том, что Сергей Шнуров, он же Шнур, совсем уже не тот. Мол, главный «алкоголик и придурок» российского шоубизнеса остепенился: почти завязал с алкоголем и даже вроде бы собирается отправиться в загс со своей возлюбленной – Еленой Мозговой, известной в питерской тусовке как Матильда. Что тут правда, а что нет, «ЖГ» решила выяснить у самого Сергея Шнурова. В загс не спешим, нам и так хорошо – Мы только что с самолета, летали с Матильдой в Таиланд, – начал разговор Сергей. – Все спонтанно вышло. Я, честно говоря, перемещаться вообще не люблю – полжизни провел в самолетах и поездах. Поэтому ни в какой Таиланд не собирался. Барышня моя просто замучилась, сдавая сессию, вот и выказала желание посетить эту экзотическую страну, а я составил ей компанию. Провели там неделю, дольше отдыхать я не умею. У меня вообще нет понятия отдыха, я ведь не работаю. А вот Матильда была счастлива, но, увы, завтра ей снова в институт! – Кстати, говорят, что с появлением Матильды ты стал спокойней и рассудительней? – Мне кажется, совершенно глупо делать в 36 лет то же самое, что ты делал в 25. Это просто невозможно в силу объективных физиологических причин (смеется). – Печень не выдерживает былых нагрузок? – Почему? Литр я могу употребить до сих пор и совершенно этого не стесняюсь. Просто если раньше меня можно было застать пьяным в компании малознакомых людей в каком-нибудь клубе, то сейчас я себе этого не позволяю. Предпочитаю выпивать с друзьями. Есть довольно узкий круг близких людей, с которыми мне всегда интересно, а тратить короткую жизнь на общение с фиг знает кем нет ни желания, ни времени. – В последнее время много пишут, что вы с Матильдой собираетесь пожениться и даже завести ребенка. – Интернет такая штука, которая без новостей существовать не может. Там все время должно что-то происходить, а если ничего нет, то нужно это придумать. Вот люди сидят и сочиняют всякие небылицы. А нам с Матильдой и так хорошо. Живем мы вместе, но в загс пока не собираемся. Я вообще не вижу в этом смысла. Да и Матильда тоже не грустит пока без штампа в паспорте. Во всяком случае, явных признаков печали по этому поводу я не замечал (улыбается). – Раньше твоя квартира по дизайну напоминала гостиничный номер, а Матильда, говорят, переделала ее в уютное семейное гнездышко. – Она ничего не переделывала. Мы просто купили другую квартиру, и там Матильда с нуля сделала все так, как ей хотелось. Я в процесс не вмешивался, предпочитаю не лезть не в свои дела. Получилось действительно очень уютно. Песок из меня высыпался – остались камни – Сергей, ты успешный музыкант, пишешь музыку для кино, на телевидении много работаешь, а в детстве кем мечтал стать? – Не могу сказать, что у меня было какое-то особое желание кем-то становиться в жизни. Правда, в детском саду я собирался стать дипломатом. Знал, что дипломаты ездят за границу и там могут купить жвачки сколько душе угодно. А жвачки в ту пору очень хотелось (смеется). Позже в школе очень захотелось играть в рок-группе на гитаре, потому что музыкантов девушки любят. Мы и сейчас-то выходим на сцену с группой «Рубль», чтобы доказать себе, что и в 36 лет чего-то можем. Песок, конечно, уже высыпался почти весь, но остаются камни. – «Рубль» уступает по популярности «Ленинграду». Может, зря ты устроил старой группе харакири? – Судя по тому, как легко пишутся песни для «Рубля», это было правильное решение. Возможно, не всем нравится то, что мы сейчас играем, но вкус – дело такое. Что касается «Ленинграда», никакой грусти по поводу его безвременной кончины у меня нет. К тому же я не говорил, что «Ленинград» умер навсегда. Если захочется почувствовать то состояние кутежа, которое было в коллективе, я его вновь соберу. – А что с проектами на ТВ? – В марте на канале СТС выходит многосерийная передача «История российского шоубизнеса». Это псевдоисторическая, псевдоаналитическая и псевдонаучная программа, где рассказывается обо всех персонажах странного явления, называемого русским шоубизнесом. Я в проекте выступаю в качестве такого «очень субъективного эксперта», который говорит в кадре то, что ему взбредет в голову. Есть еще какие-то задумки, связанные с телевидением, но пока говорить о них рано. – В свободное время чем любишь заниматься? – Никаких патологических склонностей к собиранию бабочек или прочим хобби у меня нет. Дома телевизор смотрю, книги читаю, иногда музыку слушаю, если попадается интересное что-то. Еще люблю ловить рыбку, но выбраться на водоем удается крайне редко. На рыбалку ж просто так, с кондачка, не поедешь. Туда собираться нужно, а мне лень. Но иногда все же выбираюсь к другу, который в Краснодаре живет. Он вывозит меня на какие-то лиманы. Рыбалка там просто шикарная. – Раз ты такой рыбак заядлый, похвастайся каким-нибудь невероятным трофеем. – Не-не, я не из этих. Меня результат не сильно интересует, процесс гораздо важнее. К тому же нашу речную рыбу я не очень люблю. Единственное исключение – это вяленая таранька с пивом. Это святое!

sobesednik.ru

Сергей Шнуров: «В „Ленинграде“ всем было весело, теперь должно стать интересно»

Сергей Шнуров о новой группе, большой славе, русском кино и превращениях постмодерна Сергей Шнуров со своим новым проектом «Рубль» только что закончил запись нового альбома. Работа шла на студии в Хельсинки. Сразу из Финляндии Сергей прилетел в Минск, где снимается в новом проекте Владимира Карабанова в роли водителя-дальнобойщика. Перед съемками Шнуров рассказал корреспонденту «РГ» о том, почему был закрыт «Ленинград», в чем разница между ним и «Рублем», и почему русское кино еще не совсем в гробу. Музыка Российская газета: Сергей, обычно наши музыканты ездят записываться в Лондон или работают дома, в Санкт-Петербурге. Почему вдруг Хельсинки, такой нетипичный для питерцев пункт в рабочей географии? Сергей Шнуров: Глупость неимоверная в Лондон ездить записываться. В Хельсинки у нас была огромная студия, которая в итоге обошлась нам дешевле, чем могла бы стоить в Питере. К тому же, там был кондиционер. Ну и заграница, все-таки, жены-дети не беспокоят, работается легче. Погрузили оборудование и поехали. Все очень прозаично, как видите. РГ: Последний концерт «Ленинграда» происходил в варшавском клубе Stodola. «Рубль» же одно из первых своих заграничных выступлений будет давать на фестивале пост-советского театра в городе Люблин. Что связано у вас с Польшей? У вас там своя публика или, может быть, среда, в которой ваш звук лучше разносится? Шнуров: Да все просто довольно-таки. Польша зажата между Россией, Украиной и, вдобавок, Германией, где «Ленинград» в свое время был группой, можно сказать, культовой. А теперь представьте, что они эту музыку слышат уже тьму лет с четырех сторон. Прибавьте к этому очевидный интерес поляков к нашей культуре. РГ: То есть, вы надеетесь на то, что и новый ваш проект будет там хорошо принят. Шнуров: Да как вам сказать. «Ленинград» был группой отчетливо русской. «Рубль» — вещь куда более странная. Это затея настолько для себя, что это может вообще никому не интересно. Ни немцам, ни полякам, ни москвичам, ни питерцам. Космополитизм сейчас вообще никого не интересует. РГ: «Рублю» больше полугода — вы можете пожаловаться на падение интереса к вашему творчеству? Шнуров: Я вообще не люблю жаловаться. «Рубль» — это попытка делать в нашей стране чистый рок. В том понимании, в каком это было в 1969 году в Вудстоке. Чистый рок, чистую человеческую энергетику. РГ: Вы — в общем, единственный человек, кто слышал новый альбом «Рубля». Вы можете в одной-двух фразах описать, о чем это? Шнуров: Могу. Это — попытка поймать время за яйца. Не факт, что удачная, но мы хотя бы попытались. РГ: В свое время вы довольно открыто говорили о том, что «Ленинград» был неким проектом, который существовал для обоюдного развлечения музыкантов и зрителей, и который нельзя было воспринимать серьезно. Можете про «Рубль» сказать то же самое? Шнуров: Если в «Ленинграде» всем должно было быть весело, то теперь должно быть интересно. Так или иначе, нельзя добиться того, чтобы слова в точности соответствовали тому, что внутри — но надо стремиться попасть хотя бы в десятку. В моем понимании, достичь этого показателя удавалось… только Бродскому, наверное. Но надо хотя бы попытаться — даже рабочий с отбойным молотком своей подруге всегда пытается сказать что-то… ну, не своими словами, поймать из воздуха что-то. Но в «Ленинграде», уже на последней фазе его существования, весело уже не было — это было объединение людей с разными вкусами, устремлениями и жизнями, которых держало вместе… не совсем понятно что. А «Рубль» — это группа, в которой всем интересно заниматься тем, чем они занимаются. РГ: Но публика все равно воспринимает любой ваш проект как «Шнур плюс кто угодно». Шнуров: Публика — дура, и неважно, как она это воспринимает. Важно, как это готовится — это влияет на результат. Конечно, песни пишу я — но на репетициях с ними происходит некая химия, и песни трасформируются неожиданно и… приятно. Именно поэтому мы записывали альбом живьем, без наложений — чтобы атмосферу эту передать. РГ: Разве этого всего не было в «Ленинграде»? Вы бы никогда не стали популярны без этого куража. Шнуров: Ключевое слово — «было». РГ: А «Ленинград», по вашему, умер своей смертью — или он надоел лично вам, а группа могла бы и дальше творить? Шнуров: «Творить», ага. Знаете, это стало похоже на нефтяную вышку, вокруг которой толкутся бригады вахтовиков. Подошли, выкачали, заработали — отошли. Потратили, подошли, выкачали и так далее. РГ: Ну, если вы намекаете на корпоративные выступления, то ведь «Рублю» поступает предложений не меньше, чем до того поступало «Ленинграду». Шнуров: Ну, когда группа твоя еще молодая, ты еще по крайней мере не понимаешь, как симулировать искренность. Как только научился — так сразу шли такой проект подальше. Если мы и в «Рубле» до этого дойдем, то и его мы тоже пошлем туда же. Кино РГ: У вас уже солидная фильмография — и сейчас вы снимаетесь в очередном фильме. Шнуров: Сам удивляюсь — уже полноценное резюме есть актерское. Притом, что я стараюсь не смотреть русское кино, потому что оно ужасно. РГ: Зачем вы в нем снимаетесь тогда? Шнуров: Пытаюсь его спасти. Своим присутствием. РГ: Вы серьезно относитесь к своему актерскому труду? Шнуров: Я не актер, и это, быть может, и позволяет мне заниматься этим так увлеченно. Но из того, что мной в кино сделано, мне не нравится ничего. Можно было лучше сделать. РГ: Вы чувствуете, что пора выходить на другой уровень профессионализма в актерском мастерстве? Шнуров: Глупо заниматься чем-то и не пытаться делать это лучше. Даже бульдозерист должен за несколько лет свою канаву рыть ровнее и правильнее. РГ: А где для вас точка сборки музыкантского труда и актерского? Что общего в том, чтобы выходить на сцену и в кадр? Шнуров: Я бы так сказал — есть определенное очень сильное подобие между записью альбома и создание фильма. А именно — монтаж. Песня — или сценарий — сначала сочиняется. Потом подбираются актеры — или инструменты. Далее — монтаж. А потом уже сборка. А выступление на сцене больше похоже на театр или на футбол, спорт — потому что в кино время другое. В театре, на футболе, на концерте — ты здесь и сейчас, и таким больше никогда не будешь, двух одинаковых концертов или спектаклей не бывает. Кино можно показать тысячу раз, и оно не изменится. РГ: А для вас что важнее — правильно смонтировать жизнь, или оказаться «здесь и сейчас» на сцене перед людьми? Шнуров: Это несравнимые вещи. Театр, концерт, футбол — это создание кармы. Кино, запись альбома — это ее коррекция. РГ: При всем уважении к вашему подходу к российскому кинематографу, неужели вы никак не знакомитесь с контекстом отечественного кино? Нельзя же сказать, что его нет. Шнуров: К сожалению, я видел в основном то, в чем сам принимал участие — Дыховичного, Соловьева. Из остального — ну, мне очень нравится все, что делает Борис Хлебников. Но в принципе, кино, как и музыка скоро умрут, и мы на пороге этого. РГ: Зачем же вы занимаетесь мертвыми делами? Шнуров: Я скорее бы сказал, что учу мертвые языки. Если бы я владел ими в совершенстве, я мог бы сказать, что я занимаюсь кино. Или музыкой. А так мне помогает то, что мне есть еще что учить и учиться. РГ: Ну хорошо, представьте себе, что вам представилась возможность поехать в Голливуд и поработать там в любом, качестве, каком захотите — актером, режиссером, кинокомпозитором… Шнуров: А Голливуд в моем понимании мало чем отличается от «Мосфильма». Вот Скандинавия или континентальная Европа — там все немного по другому. А что здесь, что в Америке — один и тот же конвейер, более или менее бездарный. Тарантино вот нового, например, я даже смотреть не пойду. Я бы с Триером бы поработал, вот это да. РГ: Странно, мне казалось, что между вами и Тарантино есть определенное родство — в энергетике, что ли. Шнуров: Оно и было, пока был «Ленинград». И Тарантино съела ровно та же проблема, которая «Ленинград» прикончила. РГ: Какая? Шнуров: Постмодерн вошел в кровь, как зараза, из игрового приема превратился в суть. Когда оболочка становится сутью, за этим наблюдать уже попросту страшно. Алексей Крижевский, «Российская газета»

Зачем орать в задницу Голливуда? Сергей Шнуров - о России, дураках и кризисе



В последнее время Сергей Шнуров, лидер скандальных групп «Ленинград» (ушедшей в небытие) и «Рубль» (ныне здравствующей), противоречит сам себе


Во-первых, практически всегда трезв. Во-вторых, снялся сразу в двух фильмах, которые уже осенью выйдут в прокат, - «2-Асса-2» Сергея Соловьёва и «Европа - Азия» Ивана Дыховичного. Хотя сам же утверждал, что с российским кино лучше дела не иметь.

В кино попал по дружбе


- Сергей, что с вами такое случилось, что вы вдруг нарушили собственные принципы?

- К российскому кино я относился и отношусь точно так же, как к отечественным автомобилям: я понимаю, что машины у нас есть, но лучше на них всё-таки не ездить. А почему с кино связался… Потому что с Иваном Дыховичным я дружу очень давно и доверяю ему. Как и Сергею Александровичу Соловьёву. Так что в кино я попал по дружбе!

- Чего, на ваш взгляд, нашему кино не хватает, чтобы его начали воспринимать всерьёз не только в мире, но и в своей же собственной стране?

- Мне кажется, что кино наше во многом стало русскоязычным, перестав при этом быть русским. Раньше оно было советским, и тебе, когда ты его смотрел, было понятно, что оно советское. У него были свой стиль, свои мысли, своя идеология. А русского кино мы пока так и не нашли. Мы почему-то производим бесконечные ответы Голливуду. При том, что Голливуд вообще-то у нас ничего не спрашивает. Он стоит, повернувшись к нам задницей. А мы в эту задницу что-то орём, пытаясь ответить на незаданные вопросы.

Россий - много!

- Героиня Татьяны Лазаревой в «Европе - Азии» восклицает: «Как же можно жить, если ты всё время стоишь раскорячившись: одна нога на одном континенте, а другая - на другом?» Вы для себя как на этот вопрос ответите: мы всё-таки больше кто - европейцы или азиаты?


- Это такая нелинейная история. Мы то больше к Европе склоняемся, то к Азии. На данном этапе Азия, конечно же, захватывает всё. И Москва мне сейчас больше всего напоминает Бомбей, где на улицах одного квартала можно встретить и нищих, и шикарные автомобили.

Россия - она же всегда разная. И Россия Достоевского сильно отличается от России Лескова, хотя оба этих писателя жили в одно и то же время. Россий - много. Это особенно хорошо заметно изнутри. Поэтому попытка властей построить некий имидж России по определению обречена на провал. Нет имиджа у этой страны!

- А вам какая Россия ближе - Достоевского или Лескова?

- Мне, наверное, ближе Россия Пушкина. Такая, как в «Евгении Онегине». Хотя и её тоже нет, этой страны. Она безвозвратно потеряна, и мы её никогда не вернём.

- Как же вам тогда в принципе удаётся жить в государстве, которого нет?

- Ну недаром же группа, которой уже тоже нет, называлась именем города, которого нет, - я имею в виду «Ленинград». У меня, кстати, в паспорте до сих пор написано: «Место рождения - город Ленинград», хотя этого города нет ни на одной карте уже давно. Так мы и живём! И слово «абсурд» больше всего подходит к описанию нашей жизни.

Не рокер и не бунтарь

- «Кризис» - это слово сегодня лидер по частоте упоминания. Звучит оно в разных контекстах. В том числе и в положительном: мол, сейчас он, как отрезвляющий холодный душ, приведёт нас в чувство, покажет, как неправильно мы до этого жили. На ваш взгляд, это реально?


- Не думаю, что кризис на что-то повлияет. Ведь для того, чтобы строить дороги, нужны асфальт и рабочие руки. И вещи эти мало зависят от количества вращающихся в экономике денег. Сколько ты их ни напечатай, песок всё равно останется песком, битум - битумом, а уж рабочих рук в нашей стране так просто в избытке. Хотя нас пытаются уверить в обратном - что рабочих рук нет. А разговаривая о кризисе, все при этом ничего не делают и прекрасно себя чувствуют. Сегодня очень часто звучит эта уже затёртая и от этого переставшая быть смешной или грустной формула о том, что у нас две главные беды - дураки и дороги. Но почему-то никто и никогда за последние 20 лет не пытается вложить серьёзные деньги ни в образование, ни в строительство дорог.

- Вы остались одним из немногих рокеров, у которого нет виллы в Испании, собственного бизнеса, телепроекта или ещё какой-нибудь финансовой подпорки. Ваши коллеги по цеху давно сытно и спокойно живут, а вы всё бунтуете.

- Во-первых, я не бунтарь.Во-вторых, я не рокер. В-третьих, я очень хорошо отношусь к вилле в Испании. Теоретически. Потому что на практике у меня её нет. Так что против виллы в Испании я не протестую.

- Я не про Испанию говорю, а в целом про тот образ жизни, который сегодня ведут рок-музыканты.


- Я так не думаю. У меня вообще какой-то свой путь. И меня не смущает ни отсутствие дома в Европе, ни собственной телепрограммы. Потому что вилла в Испании не сделает меня другим человеком. И это самое главное. Ведь это же всё - вопрос вкуса. Предположим, мне нравится определённый сорт виски. И я буду пить именно его.
И выбор мой не зависит от количества денег у меня в кармане. Если вдруг денег у меня станет больше, я не перейду на более дорогой сорт. Мне как нравились штаны «Ливайс», так я их и ношу. И мне не важно, могу я себе позволить Версаче или не могу. Это не мой вопрос! Всё!

Досье

Сергей Шнуров родился в 1973 г. в Ленинграде. Учился в Ленинградском инженерно-строительном институте, реставрационном училище, в религиозно-философском институте. Работал грузчиком, столяром, сторожем детского сада. В 1991 г. создал свою первую музыкальную группу, в 1997 г. появляется группа «Ленинград», которую в конце 2008 г. сменила группа «Рубль». Не женат. Пока.

Автор:
Юлия Шигарева

Статья из номера:
АИФ №33
от 12 августа 09

В любые эпохи и при любых правителях появляется вдруг человек, которому дозволяется выкрикивать то, о чем думает народ. Как бы их ни называли – юродивыми, шутами, бунтарями-футуристами, а то и «совестью нации», молвят они не в бровь, а в глаз. Рок-музыкант Сергей Шнуров хорошо известен публике как лидер группы «Ленинград», орущей благим матом о социальных проблемах, а с декабря 2008 года – как создатель новой группы «Рубль». Этот «Рубль» уже «нарубил» диск и виниловую пластинку с полдюжиной текстов, сопровождаемых утробным ревом психоделического гаражного рока. В новую группу Шнур позвал всего двух человек из старой команды: звукорежиссера, севшего за ударную установку, и трубача, вставшего за клавишные. Порой участвует в концертах гитарист «Ленинграда» Константин Лимонов. Несмотря на столь «экономичный» и антикризисный состав «Рубля», рубленые нецензурные строки мгновенно разнеслись по Интернету и цитируются от Владивостока до Калининграда. О своей новой группе, о творческой концепции в частности и о жизни в России вообще Сергей ШНУРОВ рассказал в интервью «Новым Известиям».

– Первые статьи музыкальных критиков о вашей новой группе «Рубль» дышат разочарованием. Общее мнение – это ребрединг группы «Ленинград». Как вы к этому мнению относитесь?

– Я всегда полагал, что критики дураки. Поэтому – никак. Я занимаюсь тем, что мне интересно на данный момент. А что думают критики – мне не интересно.

– В чем концепция «Рубля»? Это более жесткий рок?

– Концепция «Рубля» – это просто мне захотелось поиграть на гитаре до отвала. Вот и вся концепция.

– По некоторым вашим высказываниям, это финансовый проект, совпавший с мировым экономическим кризисом. Вы надеетесь на нем заработать?

– Если бы я хотел заработать, я бы не распускал «Ленинград». Верно же?

– Да, «Ленинград» был раскрученным и прибыльным.

– Ну да. Ну, зачем мне еще что-то нужно, если я хочу заработать?

– Все-таки ваш «Ленинград» был запрещен Лужковым на больших столичных площадках как неприличный, потому и ушел в гламурную корпоративную тусовку, в закрытые клубы. Чиновники задавили?

– Не знаю насчет их запретов… Мы давали два концерта подряд в самом крупном клубе Москвы, до нас это делал только Мэрилин Мэнсон! Причем это были аншлаги. И черед две недели я распустил «Ленинград».

– Особый шик – уйти на пике?

– Не то чтобы на пике. Но это я к тому, что финансовая составляющая в моем решении была как раз минимальная. Честно говоря, мне сложно себе представить, что группу «Рубль» будут приглашать на корпоративчики или там на свадьбу.

– Так это уход от корпоративов? Уж слишком вас полюбили олигархи – Потанин, Чичваркин, политики, «белые воротнички».

– Да кто сейчас заказывает корпоративки? И где сейчас Чичваркин? Мне кажется, олигархам не до того.

– Ну почему же, недавно прошла информация о том, что Олег Дерипаска пригласил Майкла Джексона за три миллиона долларов.

– Наверное, что-то у них еще есть. Мне не интересен ни Дерипаска, ни Майкл Джексон, ни миллионы. Все эти три позиции мне вообще не интересны.

– А почему вы охотно соглашались ездить на гламурные тусовки? Скажем, выступать в Куршевеле для обитателей Рублевки?

– Да нет, просто, если ты назвался артистом, тебе в принципе без разницы – петь в переходе или в Кремле. Если ты артист с большой буквы «А». Для меня вопрос «где выступать» не имеет абсолютно никакого значения. Для меня Куршевель это просто географическая точка. «Ленинград» стоил в Куршевеле столько же, сколько и в Киеве. Может, со стороны кажется, что петь там – это какой-то другой смысл?

– Очень даже кажется. Может, это способ посмеяться над жирующей публикой? Обругать ее так, чтобы она и не поняла? Например, вы в Куршевеле Ксюшу Собчак нецензурно «обложили».

– Нет, ни у кого не было такой задачи – обидеть Собчак.

– Сколько просуществует, на ваш взгляд, «Рубль»?

– Не знаю. Пока не надоест.

– Аудитория у «Рубля» другая – не «ленинградская»?

– Сложно мне о них судить. Кто выживет! (Смеется.)

– Как-то вы сами заявили, что группа «Ленинград» – порнофильм. Каково же быть порнозвездой? Не слишком приятное амплуа?

– Почему же? Можно честно играть в порнографии. А можно ее снимать. Вот мне кажется, что наш Первый канал – это абсолютная порнография. Самая настоящая, причем, знаете, такая – некрасивая. А «Ленинград» все-таки был красивой порнографией.

– А скажите, пожалуйста, почему вы не любите русский рок?

– Не нравится по мелодике. Не нравится его пафос. Почему я не люблю русские автомобили? Потому что они плохо ездят. Русский рок по тем же причинам мне не нравится.

– Может быть, потому, что он у нас прекраснодушный?

– Нет. Потому что он плохо ездит.

– Недолюбливаете питерских кумиров Шевчука и Гребенщикова. Как-то песню о них колкую сочинили.

– Да нет, по большому счету я люблю всех. Но меня пугают люди, которые слишком серьезно относятся к себе.

– Вы против «гуризма»?

– Да я не то чтобы против. Кто-то хочет быть гуру. Мне это забавно.

– Разве хороший рок – это просто дикие эмоции?

– Не знаю, какой рок хороший и какой плохой. Рок либо есть, либо его нет. Группа AC/DC – это понятно, что рок. А группа «Аквариум» – это понятно, что не очень. Вот и все.

– Говорят, вы однажды были в смятении после выступления в Москве Rolling Stones. Это ваша «группа крови»?

– Да, Rolling Stones мне нравится. Но ранний. Я не являюсь поклонником британской музыки. Мне больше нравится американская. Или в случае с AC/DC – австралийская.

– А Оззи Осборн?

– Оззи? Вы имеете в виду период группы Black Sabbath или какой?

– И Sabbath, кажется, вам созвучен, и поздний Осборн.

– Ну, не знаю. Мне больше нравились Led Zeppelin, хотя они англичане.

– Неистовый хард-рокер Осборн, разрывающий зубами живую птицу, вам не по душе?

– Ну, насчет птицы – это легенды. Про меня можно тоже много чего услышать, чего я не делал.

– Как вы определяете свою роль в среде и судьбе русского рока?

– Могильщика!

– А почему ваша ярость, социальный протест выражается в радикальной нецензурной форме, а не участием в политических акциях? В маршах несогласных?

– Мне не нравится компания маршей несогласных. Мне не нравятся вожди этого племени. Мне вообще вожди не нравятся. Я свободный человек в свободном мире.

– Вы когда в последний раз были на баррикадах?

– Каждый день. Просыпаюсь – и на баррикаду! (Смеется.)

– Говорят, вы в 1991 году на баррикадах у Мариинского дворца готовились встречать танки из Москвы?

– Собирался. Я был молод. Дело не в танках, а в необразованности. И дело в лености людей.


– Нынешние «протестанты» – скажем, из запрещенной партии нацболов – очень даже образованны. И протестуют всерьез. Против вороватых людей.

– Понимаете, демократия возможна только в обществе, где люди пытаются думать. Дело даже не в образованности. Как можно ратовать за демократию, если большинство людей не думают? А что делать потом, когда они все порушат?

– Может быть, надо ратовать не за демократию, а за коммунизм или за диктатуру, за царя?

– Знаете, мне любые «измы» не по душе.

– Но свободный человек не может жить без свободного государства?

– У меня государство начинается и заканчивается в паспортном столе и в ЖЭКе.

– Вы рождены в Ленинграде и не можете не думать о том, что в нем, снова ставшим Петербургом, происходит.

– Я вижу, что в нем происходят чудовищные вещи. Я вижу, что мой город уже совершенно не мой. Я вижу, что города, в котором я родился, уже фактически не существует.

– И что? Мучает легкая ностальгия?

– Нет, это не ностальгия. Но глупо плакать о Римской империи или о Древней Греции – совершенно замечательных цивилизациях. Их не стало. Сейчас мы живем в то время, когда старое рушится. А поддерживать падающую скалу это глупо, согласитесь.

– «Перемен, мы ждем перемен»? И это вас не печалит?

– Я не за то, что все должно поменяться. Но оно все равно меняется. А плевать против ветра – зачем?

– Просто надо примириться с новой жизнью?

– Кто-то примиряется, кто-то нет. Это выбор каждого.

– Ваша музыка, особенно тексты к ней, – это то, против чего протестует масса приличных людей. Вы матом портите поколение – победили, можно сказать, ратующую за чистоту русского языка Людмилу Вербицкую – ректора питерского университета.

– Ну как вы думаете, могу ли я испортить своими песнями целое поколение?!

– Вы недооцениваете свое влияние на молодежь.

– Я думаю, вряд ли я испортил поколение. А, как говорил Ницше, падающего – подтолкни. Если поколение готово упасть, значит, оно испортилось, если не готово, значит, оно не испортится.

– Это эксперимент – насколько глубоко можно пинать окружающих вниз?

– Нет, это не эксперимент. Никого я вниз не пинаю. Попытка разбудить человека, и все. Очень много спящих.

– Да, надо признать, что последние ваши «рублевые» тексты, если убрать мат, – это жесточайшие памфлеты. Куда же может пойти после концерта ваш слушатель? Если это не «белый воротничок», то он «заведется» и способен на социальный, а то и политический протест?

– Ну как они начнут чего-либо требовать, если все чуть ли не единогласно еще позавчера голосовали за Путина? Себя им нужно менять!

– Глядя на публику, понимаешь, что они поддерживают гнев, бросаемый вами в зал.

– И одновременно идут и голосуют за тех, за кого им велят.

– Для вас это тоже странно?

– Для меня это не странно. Потому что любые социальные потрясения – на самом деле зло. Лучше, если каждый будет заниматься мелким, но реальным делом, как то: подметать двор, красить дверь, чинить забор. Лучше делать эту ерунду, от которой жизнь непременно станет лучше, нежели пытаться поменять все и сразу.

– То есть каждый должен заниматься своим, пусть маленьким, делом, а не бороться за счастье человечества?

– Да. Мне кажется, что наша страна переживает какое-то странное время, когда все вдруг, ни с того ни с сего, стали великими геополитиками. Даже дворники рассуждают о подковерной борьбе, о теневых влияниях, о давлении монополии американцев, о влиянии Китая. Господи Иисусе! А дворы не метены, понимаете?!

– Так это наша народная забава! И в советские времена, когда вы были малышом, у пивных ларьков за кружкой «Жигулевского» народ спорил о политике партии, о влиянии решений съездов КПСС на жизнь трудящихся Анголы.

– Не только о политике, а об империализме! (Смеется.) Анекдоты про Брежнева рассказывали! Я помню те времена. Но где теперь Советский Союз? Так вот его и проговорили.

– Россию тоже можем проговорить?

– Думаю, что да. У меня все меньше и меньше сомнений.

– А почему у вас в последние годы появилась большая тяга к респектабельности?

– А у кого ее нет, этой тяги?

– Вы даже как-то сказали: «Хватит петь, пора заняться бизнесом».

– Я бы с удовольствием занялся бизнесом. Но «бизнес» в переводе на русский – это всего лишь «дело». А у нас делом никто не занимается. И потом, смотря что понимать под «респектабельностью». Это как? Это чисто одетый? Не в дырявых носках? Тогда я респектабелен.

– Ну, все-таки это уход от того, что называется в народе «гопотой», а научно – маргинальностью. Другой уровень, другой социальный слой.

– Да нет у нас людей разных уровней. Всего лишь 20–30 лет назад все были пионерами и октябрятами. Какой тут разный уровень? Все от сохи!

– На вас обратили внимание режиссеры. Понравился ли вам летний проект с Андреем Могучим?

– Понравился.

– Это был разовый эксперимент?

– Видимо, да.

– Продолжится сотрудничество?

– Это был концерт группы «Ленинград», которой уже нет. В декорациях Могучего.

– А с «Рублем»?

– Группа «Рубль» – очень камерный коллектив, который на большие площадки пока не претендует и под них не «заточен».

– В 2008 году для вас была написана драматическая роль в новой постановке классической оперы «Бенвенуто Челлини». Ваше имя теперь связано с Мариинским театром. Вам это понравилось?

– Не понял вопрос…

– Ну, все-таки с именем Сергея Шнурова связан скандал, эпатаж, разрушение морали. Другой репертуар…

– Сергей Шнуров также связан с фильмом «Ленинградский фронт» о блокаде! Сергей Шнуров ассоциируется как киноакадемик и получатель «Ники»! Ассоциируется с телепроектом НТВ «Окопная жизнь»! Имя Сергей Шнуров много с чем ассоциируется!

– Да, несомненно, и с режиссером Сергеем Соловьевым – скоро выйдет фильм «Асса-2» с вашим участием. А если закрыть проект «Рубль»? Не хотелось бы вам насовсем сменить амплуа – стать артистом театра и кино, которого бы все воспринимали как уважаемого и очень интересного человека?

– Дело в том, что если мне чего-то хочется, то я это делаю.

– Продолжите гулять – от низкого до высокого?

– Не бывает ни высокого, ни низкого. Бывают вещи актуальные, сильные и глубокие. А то «высокое и низкое», что вы имеете в виду, наверное, было в Советском Союзе.

– Недавно в обществе обсуждали нашумевший, извините, заголовок: «Эра потреблятства закончилась». Вы согласны с тем, что эра разнузданного потребления закончилась и нужно что-то другое играть, по-другому думать, жить, петь другие песни?

– А знаете, вот эти массированные разговоры в русской прессе о том, что закончилась эра потребления – в иностранной прессе я что-то их не встречал, – говорят о том, что нас готовят к голодухе. Где тут у нас в России было это самое «потреблятство»? Может быть, процента два в нем «прозябали». А все остальные – что? Мне бы, конечно, было интересно посмотреть, если бы вся Россия в излишнем потреблении «погрязла». Нет, это нам естественным образом «компостируют» мозги: мол, ребята, вот вы ели мясо – может, вдосталь, в первый раз за всю историю России, а теперь вы снова будете есть хлеб с кашей. Вот и все.

– Поразительная у вас прозорливость: недавно главный санитарный врач России Геннадий Онищенко действительно рекомендовал населению экономный рацион питания.

– Думаю, те, кто разрабатывают эти рационы, их не придерживаются.


Новые Известия

Шнурову тридцать семь. Но кажется, что он, как покрытая патиной туба, гудел и жарил вечность. Он поставил свой копирайт на том настроении, которое наши мужские люди ловят на похоронах и пьяных танцах. Если бы он не был русским, то родился бы, наверное, интеллигентным Гораном Бреговичем. И тогда его музыку весело и эстетично исполняли бы цыгане. Но он русский, похмельный, бородатый философ, придумывающий такие неувядающие рингтоны, как «www.leningrad» или «Бумер», а еще убивающие сознание (пусть всего на несколько минут) песни вроде «Дня рождения» или «Ду ю лав ми». Его задиристое ска действует как прививка. У одних от нее случается аллергия, у других – наступает отторжение, у третьих она вызывает тяжелые осложнения на несколько дней. И все же медики от шоу-бизнеса прописывают его процедуры в профилактических целях каждому успешному господину. Шнур, как Чумак – защищает яппи от витающего в воздухе вируса обстоятельного загула и еще от решительного упадка сил, также передающегося воздушно-капельным путем. Он принимает на грудь и в голову за каждого из нас и при этом ничуть не стареет душой. Свое настроение Сергей Владимирович, как ни странно, черпает в классике и трудах хард-рокеров 70-х.

– Вам действительно так нравится Jimi Hendrix?

– Мне вообще-то мало что нравится. Hendrix, Zeppelin, AC/DC, Prodigy…

– На возрожденные составы ходите?

– На Led Zeppelin вот не полетел в Лондон. Я хотел бы там побывать, но не получилось. А остальное меня мало интересует. А кто там еще возродился? Police меня не волнует – это какая-то псевдомузыка. Smashing Pumpkins – тоже не нравится.

– А в поп-музыке?

– Популярная музыка всегда была черт знает чем. От Марлен Дитрих до сегодняшних дней. Просто, мне кажется, не нужно в куче говна искать гусиную печень. Поп-музыка на то и поп-музыка, что настроена на потребление массами. А массовая культура – не прорыв в метафизические глубины бытия, а всего лишь фон. В отличие от того же Jimi Hendrix.

– Но гусиная печень в поп-музыке все же есть?

– Да не особенно. Хотя, если покопаться, найти можно. Но там нет метафизики – это точно. Вся беда так называемого русского рока, который, по-моему, окончательно загнулся, в том, что ребята с помощью шлягера пытаются объяснить смысл бытия. Шлягер – неподходящая субстанция. Это все равно что на «Жигулях» пытаться выиграть гонку «Формулы-1». Одно к другому не имеет никакого отношения.

– А в чем метафизика вашей популярности в 1997-м, в 2000-м, в 2010-м?..

– «Ленинград», «Рубль» – как фирма Adidas, мы актуальны всегда. Пока есть футбол, есть фирма Adidas. Футбол – это надолго. Мои группы и футбол – это параллельные события. Вон у нас какая команда большая. Но мы не задумываемся, актуальны мы или нет, – просто играем от души.

– У вас еще, знаете, особенный зритель. Вроде бы разные люди, но их всех что-то объединяет. Наверное, они могли бы вот так, без подготовки вместе выпивать!

– «Ленинград» – это спонтанная фигня, как кутеж. Вот собираются четыре взрослых человека за бутылкой водки, а потом это перерастает в недельную пьянку. А вообще-то они хотели просто посмотреть футбол. Но вот закрутилось, разразился ураган и докрутил до двух разграбленных ларьков. Так и у нас. Никто специально не готовится к концерту – не бреется, не надевает брюликов, чтобы блеснуть ими и нас увидеть.

– Серьезная взрослая публика, которая вас слушает, позволяет вам быть успешным?

– Да.

– Не припоминаете, с какого времени?

– Да мне кажется, я был успешным уже в детском саду. Как-то так сложилось. Когда мы сидели в сугробах: вот они – «фашисты», а мы – «русские», и нужно было поднять парней в атаку – поднимал всегда я.

– Вы всегда были за «наших»?

– Нет, «фашистом» я тоже был. Кто из нас не был «фашистом» в детском саду?!

– Вы прошли большой путь от командира в детском саду через студента религиозно-философского института при духовной академии до панк-ска…

– Институт я не окончил – до сих пор в академическом отпуске. А путь к музыке – действительно сложный. Скорее всего, через прочитанного философа Шестова. Шестов обратил мое внимание на другого философа – Фридриха Ницше. И через Ницше я вышел на Бодрияра. Вот так.

– Пост соблюдаете?

– Нет. Путешествующие не постятся. А мы все время в пути.

– Вы вообще верующий человек?

– Мне не нравится это слово. Нет неверующих. Одни верят, что Бог есть, другие – что Бога нет.

– Ну, платите десятину, в конце концов?

–  Я не считал. Может, больше трачу, а может – меньше. Мне кажется, отношения с Богом должны немного отличаться от сотрудничества с налоговой инспекцией.

– От вас вечно что-то этакого ждут. С ума можно сойти – все время стараться не облажаться…

– Мне вечно пытаются приплюсовать чужие качества. Например, скандалиста. Я никогда не скандалил. Положим, то, что было мне интересно в 29 лет, письку, там, показать, – в 37 уже не интересно. Я думаю, мало кого моя писька сейчас удивит. Мы сейчас больше думаем об аранжировках. Интересно стало выступать – вот так, прозаично, без сисек-писек. Хотя сиськи-письки тоже присутствуют в нашей жизни.

– Так что от вас теперь ждать?

– А хрен его знает. Если бы знал, было бы совсем скучно жить. План есть только у Путина. А я без плана живу. Мне так лучше.

– Похоже, на выборы вы не явились?

– Нет. Мне не нравится… Вот летишь в самолете, предлагают пепси или колу – а мне хочется томатного сока.

– Ну а план Медведева захватывает? План Путина убеждает?

– Я не очень разбираюсь в плане Путина. Да и план Медведева мне не ясен. Вся эта ситуация мне напоминает мультфильм моего детства «За 80 дней вокруг света». Там был такой персонаж, который вечно спрашивал: «Мистер Фикс, у вас есть план?» Вот и у нас какие-то вечно меняющиеся планы. Я не вижу вот этого инновационного развития России. Не слышу о вложениях в развитие инфраструктуры. Не вижу развития дорог. Я много чего не вижу. Вижу, что открывается множество магазинов, в которых продают китайские товары. Сама страна ничего не производит. Меня это пугает.

– Вы, как философ, наверняка знаете особый путь России. Или его нет?

– Порой мне кажется, что стабильность – это когда человек стоит по горло в дерьме. Еще чуть-чуть, и захлебнется. Так вот стабильность – это не призыв разгрести все это, а надежда, что не поднимется волна.

– Как получилось, что к вам, вполне удачливому и образованному человеку, приклеился образ вашего персонажа – тунеядца и алкоголика?

– Образ придумывают люди, слушатели. И как он складывается, это одному Богу известно. Я живу так, как я живу. Хочу – пью, хочу – не пью. И вот сейчас никто меня не заставит махануть перед концертом стакан водки. Пусть кто-то скажет: «Да, блин, а Шнур-то уже не тот!» Да нет, братцы, я просто не хочу. Я всю жизнь делаю то, что я хочу. Чем выгодно, кстати, отличаюсь от депутатов.

– Мне кажется, ваши озорные песни всегда агитируют присоединиться – замахнуть стаканчик, затянуться вкусной сигаретой…

– Ерунда. Сколько импотенту ни показывай порнухи, у него все равно не встанет. И Черчилль курил, и Сталин. Ну и что?

– Маме, наверное, неловко, что вы со сцены матом ругаетесь…

– Ну, мама до сих пор переживает – как мама. Ей бы, конечно, хотелось, чтобы я был первой скрипкой в Мариинском театре. А мне этого не очень хочется. Мне там скучно. Да и если все время оглядываться на маму… Я думаю, Хендрикс на свою не особенно оглядывался.

– А ведь когда-то вы были мирным офисным работником!

– Был, а что еще делать? Человек оканчивает институт – а заводы стоят, наука никуда не двигается. Что ему делать? Продавать китайские железки, понятное дело! У него выхода другого нет.

– Так это китайцы виноваты в том, что у нас расплодился офисный планктон?

– Дурацкое словосочетание. Мне кажется, сегодня менеджеры являются передовой частью общества – каким при Ленине был пролетариат. Менеджеры посидят вот так в интернете, уткнувшись в свои odnoklassniki.ru или youtube.com, и в конце концов внесут какой-то вклад в историю и искусство. Просто перевернут этот мир. Потому что они ничем не заняты. А люди, которые ничем не занимаются, очень опасны. Хотя среди журналистов и музыкантов тоже хватает… (Шнур смачно выругивается. – А. В.)

– Вы могли бы предупредить нас, что это будет за революция?

– Я не знаю. Скорее всего, она будет завязана на технологиях.

– Война миров? Высокие технологии погубят человечество?

– Не погубят. На самом деле, как говорил Хайдеггер, атомная бомба взорвалась в трудах Парменида. Человечество уже давно погублено.

– Кстати, что вас в последнее время потрясло в науке? Или, может быть, какой-то гаджет изменил вашу жизнь?

– Потрясло то, что математик-петербуржец отказался от Нобелевской премии, послал всех на… (в шнуровских матерках словно бы материализуется его тёмная энергия. – А. В.) и выключил свой компьютер. Вот это гениально. Это было давно, но ярко.

– А вы бы смогли отказаться? Ну, хотя бы от приглашения играть в тьмутаракани?

– Это разные вещи. На концертах мне важен звук. Остальное – не важно. А какая разница? Мне что Куршевель, что Гатчина – это же всего лишь географические точки.

– Вспомните самый маленький населенный пункт, куда вы приезжали с концертом.

– Этот пункт называется Новосадовая – бывшая зона, где нет электричества, живут всего четыре человека. И там я как-то оказался у костра с гитарой. Это было давно… Жуткий замес!

– Был аншлаг?

– Были все.

– После этого пельменями олигархов вас уже не удивишь…

– Они бросались потому, что у меня не получилось выступить, – я перенервничал.  Правда, я тоже кидался – так что неизвестно, кто кого закидал. Ну и потом, это все же очень положительный, глубоко личный опыт. Положительный – в том, что вседозволенность этого коллектива фактически не имеет границ.

– А вы сами как относитесь к олигархам?

– Я – наверное, не отношусь. Не владею такими активами. У меня в основном пассивы. Так ничего толком и не работает. К олигархам нормально отношусь, как ни странно. Мне кажется, это все дутая история. Одна из болезней российского общества в том, что к богатым и успешным людям принято относиться плохо. Почему такая фигня?.. (Задумчиво чешет «репу». – А. В.) Вот если ты чуть поднимаешь голову, тебе начинают по ней бить.

– У вас все будет хорошо. Вы вот и линию обуви выпустили – Jump&Шнуров…

– Идея пришла российскому представительству американской фирмы Jump.

– На эмблеме белка – символ белой горячки?

– Каждый видит в ней что-то своё. Иногда мне тоже кажется, что речь идет о «белочке», но нечасто. Там еще год моего рождения есть – 1973, рыбы…

– А шнурки?

– Они присутствуют в каждом ботинке.

– Извините за прямоту, а вы на футбол летаете?

– Нет. Да я и в Питере не особенно хожу на стадион. Мне нравится смотреть повторы. А на стадионе если ты не вовремя отвернулся, то все – капут.

– Дома смотрите или в клубе?

– Дело в том, что я люблю разговаривать с телевизором – как Фантоцци. Мне этого общения, кстати, хватает. Мне очень нравится, что телевизор мне ничего не отвечает. А в клубе все же нужно какой-то диалог вести.

– Правду только телевизору и рассказываете?

– Телевизор – он не ждет правды. Я от него, кстати, тоже.

– У вас большой экран?

– У меня разные квартиры, а в них разные экраны.

– А в самой большой квартире?

– Ну, вот такой, наверное. (Шнур показывает, похоже, диагональ в 82 сантиметра. – А. В.)

– Книгу про вас одобряете?

– Книга гениальная. «Музыку для мужика» написал не просто наш поклонник, а великий журналист и музыкальный критик Максим Семеляк. А недавно мы получили сообщение от великого кинокритика Ростоцкого: «Читаю пятый раз. Плачу».

– А вы от чего плачете? Например, от какой музыки?

– Дома я стараюсь ничего не слушать. Музыка меня отвлекает. А если я что-то слушаю, то делаю это осознанно. Скорее всего, это будет Рахманинов. Второй концерт, наверное. Может быть, Led Zeppelin – мне сейчас сделали отличный подгон на DVD. Я все это, конечно, видел. Но могу посмотреть еще раз сто.

– Вас мучает, когда где-то поблизости звучит рингтон вашей песни?

– Мне сын вот сюда (Шнур демонстрирует свой мобильник. – А. В.) поставил мотивчик из «Бумера». Мне кажется, отличный ретромотивчик.

– А у него что стоит вместо звонка?

– Слушай, или Puff Daddy, или 50 Сent. Что-то такое слушает. Eminem еще.

– У вас с сыном хороший контакт?

– У нас замечательные отношения. Я не воспитываю его, он не воспитывает меня. Мы оба – состоявшиеся личности. Воспитывать нас уже поздно.

– Для его одноклассников вы – большой человек?

– Одноклассники? Не знаю. Я их не видел, слава Богу. У него есть круг общения – какие-то корешки. Но они не вместе учатся. Мне вообще не нравится вся эта истерия по поводу «Одноклассников». Я ни разу не был на этом идиотском сайте, и нет у меня большого желания видеть своих однокашек. Это какая-то «недожизнь». Если жизнь пустая, ее наполняют вот такими мыльными пузырями. А у меня она как свежий факт – только жарить и жарить.

– Одноклассники звонят? Пытаются использовать старые связи?

– Откуда они знают мой телефон? Да и нет у меня настолько старых знакомых. Все мои знакомые вон там сидят. (Шнур кивает в сторону музыкантов своей группы. – А. В.) Да и как можно воспользоваться моими связями? Ну что?!

– Все же популярность, шоу-бизнес…

– Ну и кто я в шоу-бизнесе? У меня же нет своей программы «Две звезды».

– А вдруг будет!

– Тогда буду выдвигать своих корешков, которые даже петь не умеют, – ну все как в телевизоре.

– А может такое случиться?

– Я думаю, нет. Телевизором правят… (Последнее нецензурное словцо звучит как-то устало, выстраданно. Похоже, интервью окончено…)

Автор: Антон Веселов

Российкий дзен .

Хто Ви? Песиміст чи оптиміст?

<...> В.ДЫМАРСКИЙ: Так что вечеринка? Мало ли их, этих вечеринок? Нормально, что она была на крейсере «Аврора»? А.ТРОИЦКИЙ: Думаю, что то, что она была на крейсере «Аврора», это совершенно нормально. То есть, имеется крейсер «Аврора», который давно превращен в коммерческий объект – там и музеи, какие-то забегаловки, и прочее, и билеты за деньги продаются. В.ДЫМАРСКИЙ: Это то, что сказал Колесников - мы не первые, - говорит. А.ТРОИЦКИЙ: В этом смысле он абсолютно прав, так что я не считаю, что было чудовищное святотатство в том, чтобы устроить вечеринку на крейсере «Аврора». Я считаю, что конечно, это отдает дурным вкусом – вкус дурной. В.ДЫМАРСКИЙ: Но коммунисты, и не только, очень многие люди, пытаются из этого раздуть целый скандал. А.ТРОИЦКИЙ: Думаю, что и коммунистам и другим людям надо было бы найти какие-то более серьезные поводы для того, чтобы раздувать скандал, тем более что таких поводов огромное количество. Что касается до этой вечеринки, то мои друзья туда пошли, меня тоже зазывали, но у меня были другие интересы и другие маршруты по Питеру, а потом они мне все дружно перезванивали и говорили, что вечеринка – полный отстой, - ну, естественно, помимо «отстой» употреблялись и другие слова. В.ДЫМАРСКИЙ: Поскольку на этой вечеринке выступал Шнур, то можно себе представить, какие слова употреблялись. А.ТРОИЦКИЙ: Понятно, да. Думаю, что вполне «шнуровые» слова употреблялись. Никому там не понравилось, люди оттуда просто уходили, что касается до выступления Шнура, то его новая группа «Рубль» - это такой же отстой, как вечеринка на крейсере «Аврора», так что думаю, что одно другого стоило. В.ДЫМАРСКИЙ: Алексей, «транспорт, Москва»: «Не повезло нам в этом году на Евровидении – может, на следующий год Шнура туда отправить?» А.ТРОИЦКИЙ: Ради бога. Думаю, что Шнур это вообще такой парень, который за пару лишних – не то, чтобы долларов, а пару лишних десятков тысяч долларов. Отправится хоть на Евровидение, хоть в президентскую администрацию, хоть куда. Так что вполне возможно, что у нас начнется какая-нибудь анти-попсовая кампания – выступит президент или премьер, и скажет: что-то какое-то засилье низкопробной музыки у нас на телеканалах, а где наши рокеры, наши социально-музыкальные активисты, и прочее? - и начнется: тут же выступит какая-нибудь «хард-группа «Пилигрим» с песней «Слава, России», и так далее. И на волне этой кампании тов.Шнурова с партийным заданием отрядят на конкурс Евровидения. Где, кстати говоря, у него есть все шансы, поскольку Шнуров Серега парень талантливый, при вей его аморальности, беспринципности прочем, - вполне может выиграть. <...> Эхо Москвы С выделеным нельзя не согласиться....