Шесть струн

Гитара,
и во сне твои слёзы слышу.
Рыданье души усталой,
души погибшей
из круглого рта твоего вылетает,
гитара.
Тарантул плетёт проворно
звезду судьбы обречённой,
подстерегая вздохи и стоны,
плывущие тайно в твоём водоёме
чёрном.

Перевод М.Самаева;

От гитары
грёзы пускаются в плач.
Рыдания душ
пропащих
из ея рвутся круглой
па(ст)щи.
И, будто тарантул,
звезду выплетает она:
на вздохи охотится,
что плавают в её чёрном
нутре деревянном.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Танец
(В саду петенеры)

В ночи сада,
выбеленной мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.

В ночи сада...
Розаны и маки
в их венках крашенной
бумаги.

В ночи сада...
Будто плямя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.

В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят, неба
достигая.

Перевод М.Самаева;

В ночи сада
шесть цыганок
одетые в белое
пляшут

в ночи сада,
коронованы
розами из бумаги
да диким укропом.

В ночи сада
чьи зубов перламутры
в пепле сумрака
блещут-горят?

А ещё в ночи сада
удлинняются тени цыганок,
даже неба касаясь,
фиолетовы.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы;

Смерть петенеры

В белом домике скоро отмучтся
петенера, цыганка-разлучница.

Кони мотают мордами.
Всадники мёртвые.

Колеблется, догорая,
свеча в её пальцах нетвёрдых,
юбка её из муара
дрожит на бронзовых бёдрах.

Кони мотают мордами.
Всадники мёртвые.

Острые чёрные тени
тянутся к горизонту.
И рвутся гитарные струны
и стонут.

Кони мотают мордами.
Всадники мёртвые.

Перевод М.Самаева;

В домике белом умирает
разлучница людская.

Сотня пони вольтирует:
всадники их мертвы.

На колтунах овчины
отвратительных
юбка муаровая подрагивает
меж медных ляжек.

Сотня пони вольтирует:
всадники их мертвы.

Длинные тени явились
компанией
с туманного горизонта-
и басовая струна гитары
рвётся.

Сотня пони вольтирует:
всадники их мертвы.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы.

Замуруй меня в стене
Так чтоб намертво и глухо
Так чтоб больше я тебе
Не крутил словами ухо
Чтобы глаз мой острый нож
Не порезал тебе брюхо
Чтоб в штанах твоих всегда
Было чистенько и сухо
Обвяжи цепями руки
Чтобы строки не писались
Чтобы темы как огнем
Тебя больше не касались

28.03.2009

Источник: Замуруй меня в стене
Читайте мои стихи на stihi.lostclus.kiev.ua

 Умереть 
    Багровая листва и стылая вода.
    Равнина в красной мгле мала и незнакома,
    Огромный вечер, там, над краем окоема,
    Выдавливает сок из тучного плода.
    И вместе с октябрем лениво умирая,
    Пылающую кровь роняет поздний сад,
    И бледные лучи ласкают виноград,
    Как четки в смертный час его перебирая.
    Угрюмых черных птиц приблизился отлет.
    Но листья красные сметает ветер в груду,
    И, длинные усы протягивает всюду.
    Клубничные ростки кровавят огород.
    И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа
    Все ближе, но пока проходит стороной.
    А лес еще богат звенящей тишиной
    И злата у него побольше, чем у Креза...
    Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть -
    В наплыве дум, лучей и терпких ароматов,
    Храня во взорах кровь и золото закатов
    И гибнущей листвы торжественную медь!
    О, умиреть, истлеть, как слишком налитые
    Огромные плоды; как тяжкие цветы,
    Повисшие теперь над краем пустоты
    На тоненькой своей зелено-желтой вые!..
    Для жизни на земле мы непригодны впредь.
    В спокойствии немом лучась багряной славой,
    Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
    Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть.
    Как осень, плоть моя, как осень - умереть!

  Исступленно 
    Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли
    И так мрачна! - но все ж, препятствия круша,
    Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли,
    Скачи, во весь опор скачи, моя душа!
    Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный,
    Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь!
    Лети, кипя, храпя, зализывая раны,
    Скользя и падая, и поднимаясь вновь.
    Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же!
    Ярится ненависть под шпорами судьбы;
    Еще ты не мертва, еще в последней дрожи
    Страданье под хлыстом взметнется на дыбы.
    Проси - еще! еще! - увечий, язв и пыток,
    Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг,
    И каждой пОрой пей, пей пламенный напиток,
    В котором слиты боль, и ужас, и восторг!
    Я надорвал тебя в неистовой погоне!
    О кляча горестей, топча земную твердь,
    Мчи одного из тех, чьи вороные кони
    Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!
(Перевод М.Донского)

Не знаю, где 
    Это где-то на севере, где, я не знаю,
    Это где-то на полюсе, в мире стальном,
    Там, где стужа когтями скребется по краю
    Селитренных скал, изукрашенных льдом.
    Это - холод великий, едва отраженный
    В серебряном зеркале мертвых озер:
    Это - иней, что точит, морочит - бессонный,
    Низкорослый, безлиственный бор.
    Это - полночь, огромный скелет обнаженный
    Над серебряным зеркалом мертвых озер,
    Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,
    Но раздвинуть руками гигантскими хочет
    Холодный и звездный простор.
    В далИ полуночной безвольной
    Это смолкнувший звон колокольный,
    Это убранный снегом и льдами собор.
    Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,
    Литургия Великого Холода в мире стальном.
    Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!
    Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!
(Перевод В.Брюсова)

Из цикла "Часы"
    Вечерние часы
    ***
    Касаньем старых рук откинув прядь седую
    Со лба, когда ты спишь, и черен наш очаг,
    Я трепет, что всегда живет в твоих очах
    И под ресницами теперь, целую.
    О, нежность без конца в часы заката!
    Прожитых лет перед глазами круг.
    И ты, прекрасная, в нем возникаешь вдруг,
    И трепетом моя душа объята.
    И как во времена, когда нас обручили,
    Склониться я хочу перед тобой
    И сердце нежное почувствовать рукой -
    Душой и пальцами светлее белых лилий.
    (Перевод А.Гатова)
    ***
    Когда мои глаза закроешь ты навек,
    Коснись их долгим-долгим поцелуем -
    Тебе расскажет взгляд последний, чем волнуем
    Безмерно любящий пред смертью человек.
    И светит надо мной пусть факел гробовой.
    Склони твои черты печальные. Нет силы,
    Чтоб их стереть во мне. И в сумраке могилы
    Я в сердце сохраню прекрасный образ твой.
    И я хочу пред тем, как заколотят гроб,
    С тобою быть, клонясь к подушкам белым.
    И ты в последний раз прильнешь ко мне всем телом
    И поцелуешь мой усталый лоб.
    И после, отойдя в далекие концы,
    Я унесу с собой любовь живую,
    И даже через лед, через кору земную
    Почувствуют огонь другие мертвецы.
    (Перевод А.Гатова)
    ***
    Нет, жить тобой душа не уставала!
    Ты некогда в июне мне сказала:
    "Когда бы, друг, однажды я узнала,
    Что я тебе мешаю, тяжела, -
    С печалью в сердце, тихом и усталом,
    Куда неведомо, но я б ушла".
    И тихо лбом к моим губам припала.
    И потом:
    "Дарит разлука радости живые,
    И нужды нет в сцепленье золотом,
    Что свяжет, как у пристани, кольцом
    Две наши тихие ладьи земные".
    И слезы у тебя я увидал впервые.
    И ты сказала,
    Ты еще сказала:
    "Расстанемся во что бы то ни стало!
    Так лучше, чем спускаться с вышины
    Туда, где будням мы обречены".
    И убегала ты, и убегала,
    И вновь в моих объятьях трепетала.
    Нет, жить тобой душа не уставала!
    (Перевод А.Гатова)

Осенний час 
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    Под гнетом северным хрипят и стонут ели,
    Повсюду на земле листвы металл и кровь,
    И ржАвеют пруды и плесневеют вновь, -
    Деревьев плач - мой плач, моих рыданий кровь.
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    Под гнетом холода кусты оцепенели
    И вот, истерзаны, торчат в пустых полях
    Вдоль узкой колеи, на траурных камнях, -
    Их рук - моих, моих печальных рук размах.
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    В промерзшей колее колеса проскрипели,
    Своим отчаяньем пронзая небосклон,
    И жалоба ветвей, и карканье ворон -
    Стон сумрака - мой стон, затерянный мой стон.
(Перевод Г.Шенгели)

Исступленно 
    Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли
    И так мрачна! - но все ж, препятствия круша,
    Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли,
    Скачи, во весь опор скачи, моя душа!
    Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный,
    Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь!
    Лети, кипя, храпя, зализывая раны,
    Скользя и падая, и поднимаясь вновь.
    Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же!
    Ярится ненависть под шпорами судьбы;
    Еще ты не мертва, еще в последней дрожи
    Страданье под хлыстом взметнется на дыбы.
    Проси - еще! еще! - увечий, язв и пыток,
    Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг,
    И каждой пОрой пей, пей пламенный напиток,
    В котором слиты боль, и ужас, и восторг!
    Я надорвал тебя в неистовой погоне!
    О кляча горестей, топча земную твердь,
    Мчи одного из тех, чьи вороные кони
    Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!
(Перевод М.Донского)

 Умереть 

    Багровая листва и стылая вода.
    Равнина в красной мгле мала и незнакома,
    Огромный вечер, там, над краем окоема,
    Выдавливает сок из тучного плода.
    И вместе с октябрем лениво умирая,
    Пылающую кровь роняет поздний сад,
    И бледные лучи ласкают виноград,
    Как четки в смертный час его перебирая.
    Угрюмых черных птиц приблизился отлет.
    Но листья красные сметает ветер в груду,
    И, длинные усы протягивает всюду.
    Клубничные ростки кровавят огород.
    И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа
    Все ближе, но пока проходит стороной.
    А лес еще богат звенящей тишиной
    И злата у него побольше, чем у Креза...
    Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть -
    В наплыве дум, лучей и терпких ароматов,
    Храня во взорах кровь и золото закатов
    И гибнущей листвы торжественную медь!
    О, умиреть, истлеть, как слишком налитые
    Огромные плоды; как тяжкие цветы,
    Повисшие теперь над краем пустоты
    На тоненькой своей зелено-желтой вые!..
    Для жизни на земле мы непригодны впредь.
    В спокойствии немом лучась багряной славой,
    Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
    Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть.
    Как осень, плоть моя, как осень - умереть!
(Перевод Ю.Александрова)

Сново весеений день сменился звездным закатом,
Ну а за стеклами вновь, снег чуть заметно идет...
То что ушло не держи, время течет безвозвратно...
И весениий закат украсил снежинок слет.
Да так бывает подчас,зима завьюжит рассветы,
Весеннее солнце еще никак не вступит в права,
Наших сердец тепло было потеряно где- то,
К счастью души,увы,быльем поросла тропа.
Мы заблудились в глуши темного леса грусти,
Кто нам поможет бежать от одинокой тоски!?
Ангел -хранитель опять крылья свои опустит...
Мысли наши мечты вновь сжимают в тиски.
Ты протяни же руку пусть незнакомый друг мне,
Словом согрей, улыбкой,большего я не прошу..
Пусть же за окнами полночь гулко часами стукнет
И лунную ночь весны с рассветом я провожу...

Пищали мыши. Домовой гнилые зубы скалил,

кричал на непонятном языке,

нескромных чужаков пугал воняя

мочой и древностью музейной.

А Депутат с фонариком включённым,

в колясочную дверь открыв собственноручно

ключом заржавленным обёрнутым в батист

платка голландского с кружавчиками в розах,

всмотревшись в кучу пыльного хламья,

искомое узрел -и прослезился.

Стоявший за спиной Милицанер

наморщил лоб и, хищно принв стойку,

потрогал кобуру чтоб обернувшись

затылком к заду Депутата,

прикрыть Народного Любимца. В Риме так

два гладиатора встречали львов голодных.

"Старшой, бомжа бы пристрелил?

Татарский недоносок, мелет что-то..."

"Избранник, вы толкаете меня

на преступленье!...Может, инвалид,

или психический больной, убогий,

житвёт в каморке?..." "Под замком?"

"А хоть и так: заложник мафиози?!

Я вызову по рации наряд.

Задержим старика, проверим" Депутат,

припомнив годы молодости, палку

покрепче выбрал: брус сосновый,

фонарик выключил и бережно убрав

с платочечком заветным во кармашек,

подарочек министра уложив,

без промаху разбил яичный череп

несчастного хозяина. Визжа

свалился Домовой на бюллетени

украденные грязным Татупедом.

Петрович, обернувшись, прорыдал:

"Слуга единственный, Избранник ненаглядный,

рукою, что не крала отродясь,

да умолчим о диких девяностых,

когда развёрзся ад и клёкот гарпий

глушил напевы лиры златострунной

подобного Орфею Терджимана,

туманив наши квёлые рассудки,

ты, мой Единственный, убил!

С собой покончить мне? А что с женою?"

"Возьму в гарем. Петрович, передумай,

прошу тебя, мой страстный избиратель.

Жизнь хороша, а будет веселей.

Богаче мы не станем, это точно..."

Петрович ,плюнув в сторону, привстал

на цыпочки...сверкали голенища

из кожи лучшего быка Тавриды

в лучах сентябрьского солнца...Милитон

устами прикоснулся к тёплой длани

Любимого и вымолвил сипя:

"Возьми жену, детей, и дом, и скот мой.

Дай бюллетень святой - я гряну кровью,

мозгами серыми забрызжу девью гладь.

Проголосую напоследок, для расписки..."

и выстрелил себе в упорный лоб,

да во второй, и в третий раз...готово.

........................................................

Раздался вой сирены. Издаля

наряд спешил Петровичу на помощь.

А Депутат промолвил :"Сука, бля.

Какой мужик был. Жалко, плохо кончил"

Лицо изранено годами,

И волосы редеют, как друзья.

Морщинки появились над губами,

И многое уже теперь нельзя.

Здоровье, словно девушка шальная,

То поцелует, то ударит по лицу,

То приголубит, пожалеет, как родная,

То "огрызнется": "Так и надо подлецу".

Глаза поблекли ,выцвели, потухли,

Уже не виден в них задорный огонек.

Ладыжки от ходьбы припухли -

Не человек, а будто бы пенек.

Подруга-старость, прочие болячки

Напоминают чаще о себе:

То в холод бросят, то замучают в горячке,

И врядли кто поможет уж в беде.

С тоскою в сердце и с неистовой досадой

Осталось - что и делать - вспоминать

Младую жизнь за юности преградой,

И лихом никого не поминать.

 

(Писалось в 1995 г еще при жизни папы.)

Стреляют пушки, пулемёты,
Ракеты с бомбами летают,
А в небе храбрые пилоты
Друг друга мастерски сбивают.

Пылает пламя, рвутся мины,
Лежат повсюду трупов горы,
И танки смертоносным клином,
Сминают мирные заборы.

А полководец взявши ластик,
Склонился над военной картой:
"Вот это понимаю - ПРАЗДНИК!!!
Не то что блин 8-е марта."

Однажды на корабль грамматик сел учёный,
И кормчего спросил сей муж самовлюблённый:

"Читал ты синтаксис?" - "Нет",- кормчий отвечал.
"Полжизни жил ты зря!"-учёный муж сказал.

Обижен тяжело был кормчий тот достойный,
Но только промолчал и вид хранил спокойный.

Тут ветер налетел, как горы, волны взрыл,
И кормчий бледного грамматика спросил:

"Учился плавать ты?" Тот в трепете великом
Сказал: "Нет, о мудрец совета, добрый ликом".

"Увы, учёный муж!- промолвил мореход.-
Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идёт!"