Одинокая птица над полем, кружит.

Догоревшее солнце уходит, с небес.

Если шкура сера и клыки что ножи,

Не чести меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока, 

А не крови, бегущей из порванных, жил. 

Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, 

Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул, 

Забывая, каков над землей небосвод. 

Там я собственной крови с избытком хлебнул – 

До чужой лишь потом, докатился черёд.

Я сидел на цепи и в капкан попадал, 

Но к ярму привыкать не хотел и не мог. 

И ошейника нет, чтобы я не сломал, 

И цепи, чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца 

И следов, что навеки ушли в темноту. 

И ещё не бывает, чтоб я стервеца 

Не настиг на тропе и не взял на лету.

Я бояться отвык голубого клинка 

И стрелы с тетивы за четыре шага. 

Я боюсь одного — умереть до прыжка, 

Не услышав, как лопнет хребет у врага.

Вот бы где-нибудь в доме светил огонек, 

Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке... 

Я бы спрятал клыки и улёгся у ног. 

Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Искал стихи Марии Семеновой; попутно нашел вот это: Котёнок Когда во дворе появился котёнок — Белей, чем на белом снегу молоко, — Мы все, от бульдогов до важных болонок, Немедля утратили сон и покой. «Не смей подходить!..» — завизжала левретка. Огромный мастиф посулился, что съест. Свирепый кавказец на верхнюю ветку Едва за котёнком с разгону не влез. «Не тронь наши миски! — ворчали овчарки. — Ещё раз увидим — пеняй на себя!» И даже дворняга в сердцах из-под арки Брехала, замшелую кость теребя. Котёнка облаивал пудель весёлый, Он лаек-охотниц тревожил во сне... «Я, может, и добрая, — фыркала колли, — Но лучше, приятель, не суйся ко мне!» Ротвейлер с работы притопал устало: Всю ночь сторожил в магазине меха. Котёнка увидев, клыки показал он И коротко рыкнул: «Уйди от греха!» Но тот же ротвейлер на помощь сорвался, А с ним и последний безродный барбос, Как только за нашим котёнком погнался Какой-то чужой невоспитанный пёс! За пятку схватила обидчика такса, За шкирку злодея тряхнул азиат: «А ну, поживей со двора выметайся! Ты нам тут, любезный, не брат и не сват!» От лая трещали в ушах перепонки, Врага кобели помножали на нуль, А колли в углу утешала котёнка, И шёрстку вылизывал рыжий питбуль... ...Сегодня засыпало снегом дорожки, Но вы не ленитесь к нам в гости зайти — Взглянуть на красивую белую кошку, Что спит у кавказца в мохнатой шерсти. Она из любой угощается миски, Собачьих носов не боясь никогда. А кто зарычит или гавкнет на киску, Тот живо забудет дорогу сюда ************************************ Один был громаден, другой был мал. Тот чёрен, а этот — бел. Один уже всё о жизни узнал. Другой — узнать не успел. Состарился пёс — хранитель двора, Утратил прежнюю прыть. Подумал хозяин: пришла пора Юнца на смену купить. Пошёл на базар и принёс щенка: «Воспитывай, куцый хвост. Чтоб мог возле печки ты греть бока, Ему передав свой пост!» Малыш подружился со стариком Природной семьи тесней. И очень способным учеником Себя показал к весне. За домом растаял последний снег, Когда на хозяйский двор Вломился чужой и злой человек, В руке он держал топор. «Тебя не пущу к родному крыльцу!..» — Послышался лай щенка. Но много ль такому надо бойцу? Вполне хватило пинка... И всё же не даром короткий миг Держался его заслон. Сорвавшись с цепи, налетел старик, Он всё ещё был силён. Хоть старость затмила его зрачки, Умерила резвость ног, На горле врага сомкнулись клыки — Топор уже не помог... Вот так и ушли в тот же день и час, На соловьиной заре: Старик на крылечке тихо угас, Малыш уснул во дворе. Один был громаден, другой был мал. Тот чёрен, а этот — бел. Один уже всё о жизни узнал. Другой — узнать не успел. Немало воды утекло с тех пор, Но люди навряд ли лгут: По-прежнему крепко стоит тот двор. Два пса его берегут. Спёрто здесь - http://semenova.ru/forum/index.php?showtopic=1272 А это уже - Марии Семеновой

Из-за пазухи вынув щенка-сироту, Обратился Хозяин со словом к коту: «Вот что,- серый! На время забудь про мышей: Позаботиться надобно о малыше.

Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?» — «Мур-мур-мяу!» — согласно ответствовал кот. И тотчас озадачился множеством дел — Обогрел, и утешил, и песенку спел.

А потом о науках пошёл разговор: Как из блюдечка пить, как проситься во двор, Как гонять петуха и сварливых гусей... Время быстро бежало для новых друзей.

За весною весна, за метелью метель... Вместо плаксы щенка стал красавец кобель. И, всему отведя в этой жизни черёд, Под садовым кустом упокоился кот.

Долго гладил Хозяин притихшего пса... А потом произнёс, поглядев в небеса: «Все мы смертны, лохматый... Но знай, что душа Очень скоро в другого войдёт малыша!»

Пёс послушал, как будто понять его мог, И... под вечер котёнка домой приволок. Тоже — серого! С белым пятном на груди!.. Дескать, строго, Хозяин, меня не суди!

Видишь, маленький плачет? Налей молока! Я же котику дядькой побуду пока...

Это было давно, Да запомнилось людям навек. Жил в деревне лесной Старый дед с бородою как снег.

Кособочился тын Пустоватого дома вокруг: Рано умерли сын И невестка, но радовал внук.

Для него и трудил Себя дед, на печи не лежал, На охоту ходил И хорошую лайку держал.

Внук любил наблюдать, Как возились щенки во дворе: Чисто рыжие — в мать И в породу её матерей.

Но однажды, когда По-весеннему капало с крыш, Вот ещё ерунда! — Родился чёрно-пегий малыш.

«Знать, породе конец! — Молвил дед. — Утоплю поутру...» Тут взмолился малец: «Я себе его, дед, заберу!

Пусть побудет пока, Пусть со всеми сосёт молоко...» Но пронять старика Оказалось не так-то легко.

Вот рассвет заалел... Снились внуку охота и лес, Дед ушанку надел И в тяжёлые валенки влез.

Снился внуку привал И пятнистая шёрстка дружка... Дед за шиворот взял И в котомку упрятал щенка.

«Ишь, собрался куда! Это с пегим-то, слыхана речь! Что щенок? Ерунда! Наше дело — породу беречь.

Ну, поплачет чуток, А назавтра забудет о нём...» ...И скулящий мешок Канул в воду, покинув плечо...

«Вот и ладно...» Хотел Возвращаться он в избу свою, Тут внучок подоспел — И с разбега — бултых в полынью,

«Что ты делаешь, дед! Я же с ним на охоту хотел...» Внук двенадцати лет Удался не по возрасту смел.

Только ахнул старик... Не успел даже прянуть вперёд, А течение вмиг Утянуло мальчонку под лёд.

Разбежались круги В равнодушной холодной воде... Вот такие торги И такая цена ерунде.

Без хозяина двор, Догнивает обрушенный кров... ...А в деревне с тех пор Никогда не топили щенков.

Одинокая птица над полем, кружит. Догоревшее солнце уходит, с небес. Если шкура сера и клыки что ножи, Не чести меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных, жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул, Забывая, каков над землей небосвод. Там я собственной крови с избытком хлебнул – До чужой лишь потом, докатился черёд.

Я сидел на цепи и в капкан попадал, Но к ярму привыкать не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сломал, И цепи, чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца И следов, что навеки ушли в темноту. И ещё не бывает, чтоб я стервеца Не настиг на тропе и не взял на лету.

Я бояться отвык голубого клинка И стрелы с тетивы за четыре шага. Я боюсь одного — умереть до прыжка, Не услышав, как лопнет хребет у врага.

Вот бы где-нибудь в доме светил огонек, Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке... Я бы спрятал клыки и улёгся у ног. Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Я бы верно служил, и хранил, и берёг — Просто так, за любовь!. — улыбнувшихся мне... . ..Но не ждут, и по-прежнему путь одинок, И охота завыть; вскинув морду к луне.