Мать мира сего неисчерпаемого,
почти мой гимн, ведь я всегда
любил тебя, одну; я тень твою
следил, шагов отзвучьям внемля,
а сердце пристально дивилось
во глубь чудес твоих. Я ночевал
на костниках, гробах, где смерть черна
трофеи до`бытые у тебя считает;
надеясь утолить искания о нашем ,о тебе,
я принуждал смурного духа-одиночку,
посланца твоего заметку передать
о том, что`  мы. В пору тиху`ю,
когда только тьма исторнет странный зуд,
я что алхимик ишущий, пропащий,
ради надежды зыбкой жизнь кладя на кон,
смешав ужасный толк и взоров жадность
с невиннейшей своей любовью, ждал, пока
мой странный плач и шёпот поцелуев
сольются с ночью чар,
чтоб сказ мой передать... и пусть пока
святилища ты мне не отворила,
довольно грёз несказанных ,и полуснов рассветных,
и дум полу`денных глубоких ты сдарила мне,
зарю душе тому, кто ныне одинок
и недвижи`м; оставленная лира
подвешенная в нише одинокой
какого-то заброшенного храма;
я жду, Сверхмать: твой вздох--
и зазвучу я шёпотами ветра,
и шу`мами лесов, морей,
и ропотом живья, плетеньем гимнов
дня, ночи, сердцем искренним мужским.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    Прими же, мать миров неизмеримых,
                    Мой строгий гимн; моя любовь была
                    Верна тебе всегда, и созерцал
                    Я тень твою, тьму мрачную, в которой
                    Ты шествуешь, а сердце заглянуло
                    В глубь тайн твоих глубоких; я ложился
                    И в склеп, и в гроб, где дань твою хранит
                    Смерть черная; так жаждал я постичь
                    Тебя, что мнил: быть может, утолит
                    Посланец твой, дух одинокий, жажду
                    Мою, поведать принужденный силой,
                    Кто мы такие. В тот беззвучный час,
                    Когда ночная тишь звучит зловеще,
                    Я, как алхимик скорбно-вдохновенный,

                    Надежду смутную предпочитал
                    Бесценной жизни; смешивал я ужас
                    Речей и взоров пристальных с невинной
                    Любовью, чтоб слезам невероятным
                    И поцелуям уступила ночь,
                    С тобой в ладу тебя мне выдавая;
                    И несмотря на то, что никогда
                    Своей святыни ты не обнажала,
                    Немало грез предутренних во мне
                    Забрезжило, и помыслы дневные
                    Светились, чтобы в нынешнем сиянье,
                    Как лира, позабытая в кумирне
                    Неведомой или в пустынной крипте,
                    Я ждал, когда струну мою дыханьем
                    Пробудишь ты, Великая Праматерь,
                    И зазвучу я, чуткий, ветру вторя
                    И трепету дерев, и океану,
                    И голосу живых существ, и пенью
                    Ночей и дней, и трепетному сердцу.

перевод  К. Бальмонта

 Nondum amabam, et amare amabam, quaerbam quid amarem, amans amare.
                                                         Confess. St. August

                                             Я еще не любил, но любил любовь и, любя (скорее "жаждя, ища любви",-- прим.Т.К.) любвовь, искал, что бы полюбить.
                                                      Исповедь св. Августина

Земля, и океан, и воздух, братья любы!
Коль Мать великая мне в дар дала
природную способность воспринять
любовь семейную, чтоб нею вам ответить,
коль росная заря, и душный полудЕнь,
и вечер, и закат с его парадом царским,
и полунощный тих-взорвись покой...
коль причты осени в сухом лесу,
и перемена платья зимняя седой траве:
снег чист да звёздна льда короны;
коли одышка страстная весны,
что исторгает сладость поцелуев первых,
былИ мне дОроги; коль я
ни птицу вольную, ни мошки, ни зверей меньшИх
не обижал умышленно, любя к тому же
их добротой дарил, то вы простите
мне похвальбу, братьЯ возлюбленные,
благоволенья вашего мне не урезав.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    Сначала добрые умрут,
                    А тот, кто сух и вспыльчив, словно трут,
                    Дотла сгорает.
                    Земля, вода и воздух, вы союз
                    Возлюбленных, когда бы наша мать
                    Великая позволила ответить
                    Взаимностью на вашу мне любовь;
                    Когда заря, благоуханный день,
                    Закат в сопровожденье слуг блестящих
                    И трепетная тишь глубокой ночи,
                    И вздохи осени в сухих ветвях,
                    И щедрая зима, чье облаченье
                    Лучистое седой траве идет,
                    И поцелуи первые весны
                    В чарующем пылу мне были милы,
                    Когда ни пташки, ни зверька, ни мошки
                    Я не обидел, бережно любя
                    Сородичей своих, тогда простите,
                    Возлюбленные, вы мне похвальбу,
                    Не обделив меня привычной лаской!

                    перевод  К. Бальмонта

              1      Earth, ocean, air, beloved brotherhood!
              2      If our great Mother has imbued my soul
              3      With aught of natural piety to feel
              4      Your love, and recompense the boon with mine;
              5      If dewy morn, and odorous noon, and even,
              6      With sunset and its gorgeous ministers,
              7     And solemn midnight's tingling silentness;
              8      If autumn's hollow sighs in the sere wood,
              9     And winter robing with pure snow and crowns
            10     Of starry ice the grey grass and bare boughs;
            11      If spring's voluptuous pantings when she breathes
            12     Her first sweet kisses, have been dear to me;
            13      If no bright bird, insect, or gentle beast
            14      I consciously have injured, but still loved
            15     And cherished these my kindred; then forgive
            16     This boast, beloved brethren, and withdraw
            17     No portion of your wonted favour now!

P.B. Shellеy

 ПРЕДИСЛОВИЕ

Поэма, озаглавленная "Аластор", может считаться аллегорией одного из интереснейших вариантов развития людского духа. "Аластор" демонстрирует чувственно неиспорченного, юношу в пору духовных стремлений, ведомого воспламенённым о очищенным посредством интима со всем первосходным и величественным воображением к созерцанию универсума. Он жадно впитывает бьющие источники знания, и всё жаждет. Величие и краса внешнего мира глубоко запечатлеваются в его восприятии, предлагая переменчивостью своею бесконечный простор творчества. Пока желания позволяют ему увлечение будто бесконечным и безмерным, он весел, и спокоен, и в ладу с собою. Но настаёт пора, когда эти вещи перестают удовлетворять его. Его рассудок (тж. дух, his mind,-- прим. перев.) ,наконец, внезапно пробуждён и жаждет общения (интимного, to intercource,-- прим.перев.) с себе подобным разумным существом. Он воображает себе Существо, любимое им. Насыщенное спекуляциями самых возвышенныи и совершенных натур, его видение сочетает всё чудесное, или мудрое, или прекрасное, что способен изобразить поэт, философ или влюбленный. Интеллектуальные способности, воображение, разнообразные не лишены понятных притязаний на симпатию и взаимность соотвествующих им даров иных человеческих существ. Поэт представлен связующим эти притязания и замыающим их на единственном образе, чей прообраз тщетно ищет. Сокрушён обманутой надеждой, он сходит в безвременную могилу.
     Картина не лишена наставлений современнику. Эгоцентрический удел Поэта был покаран яростью (фуриями) неодолимой страсти, гнавшей Его на скоропостижную погибель. Однако, та Сила , которая поражает внезапной тьмой и угасанием светила мира, будя в них слишком обострённую восприимчивость к Её велениям, обрекает на медленный и отравляющий упадок меньшие души, не признающие Её владычества. Их
жребий тем подлее и бесславнее, чем презреннее и пагубнее их провинность.
Те, кто не одержимы благородной ошибкой, не клеймены святой жаждой спорного знания, не обмануты знаменитым суеверием, ничто земное не любят, и не воспаряют надеждами, при чём чураются влечений своего рода, не разделяя ни радостей, ни печалей людских, тем и таким же ,как они выпадают проклятия по заслугам. Они слабеют (тоскуют, томятся по...-- прим.перев.), ведь никто не чувствует себя сродни им. Они морально мертвы. Они не друзья, не любовники, не отцы, не граждане мира, не благодетели своего края. Среди тех, кто  пытается существовать без людской симпатии, чистые и нежные сердцем гибнут по причине настойчивости и страстности поисков своих общностей, когда внезапно ощущают праздность собственного духа. Все остальные, самоуверенные, слепые и тупые, суть те необозримые множества (или толпы, multitudes, любимое слово Шелли,-- прим.перев.), что учреждают, вместе и поодиночке, довлеющую нищету и одинокость мира (не мiра! the world-- прим. перев.) Не любящие ближних (fellowbeings,-- прим.перев.) тянут бесплодные жизни и готовят жалкую могилу собственной старости.

"Добрые умирают первыми, а те, чьи сердца сухи, что летняя пыль, горят дотла!"

перевод с английского Терджимана Кырымлы

 
                     ПРЕДИСЛОВИЕ

     Поэма,  озаглавленная  "Аластор",  может рассматриваться как аллегория,
обозначающая  одну  из  интереснейших  ситуаций  человеческого духа. В поэме
представлен  юноша, отличающийся свежестью чувств и порывистостью дарований;
воображение,  воспламененное и очищенное общением с величием и совершенством
во  всех их проявлениях, уводит его к созерцанию вселенной. Он вволю пьет из
источников  знания,  однако жажда не утихает. Великолепие и красота здешнего
мира   глубоко   затрагивают  систему  его  воззрений,  являя  неисчерпаемое
разнообразие  своих  модификаций.  Пока  его желаниям продолжают открываться
объекты,  столь  же  бесконечные  и  безмерные,  он весел, спокоен и владеет
собой. Но приходит время, когда эти объекты перестают удовлетворять его. Его
дух,  наконец,  внезапно пробужден и жаждет общения с разумом, ему подобным.
Он  воображает  себе  существо,  которое  он  любит.  Причастное  умозрениям
тончайшего  и  превосходнейшего,  видение,  в  котором  он олицетворяет свои
собственные  чаяния, сочетает все чудесное, мудрое или прекрасное, что может
представить  себе  поэт,  философ  или  влюбленный. Интеллектуальные данные,
воображение,  издержки  чувствительности  не  лишены известных притязаний на
взаимность  соответствующих  способностей  в других человеческих суще ствах.
Поэт  представлен  соединяющим эти притязания и относящим их к единственному
образу.  Он  тщетно ищет прообраз воображаемого. Сокрушенный разочарованием,
он сходит в безвременную могилу.
     Картина  не  отказывает  современному  человечеству  в назидании. Фурии
неодолимой  в  страсти карают эгоцентрическую замкнутость поэта, навлекая на
него   быструю   погибель.  Однако,  поражая  светочи  мира  сего  внезапным
помрачением  и  угасанием  через  пробуждение  в  них  слишком  обостренного
восприятия собственных влияний, та же сила обрекает медленному, отравляющему
распаду  тех,  менее одаренных, кто дерзает не признавать ее владычества. Их
жребий тем бесславнее и ничтожнее, чем презреннее и пагубнее их провинность.
Кто  не  одержим никаким великодушным обольщением, не обуян священной жаждой
проблематичного  знания,  не  обманут  никаким  блистательным предрассудком,
ничего  не  любит на этой земле, не питает никаких надежд на потустороннее и
при  этом  чуждается  естественных  влечений,  не  разделяет ни радостей, ни
печалей  человеческих,  тому  на  долю выпадает и соответствующее проклятие.
Подобные  субъекты изнывают, ни в ком не находя естества, сродного себе. Они
духовно мертвы. Они не друзья, не любовники, не отцы, не граждане вселенной,
не  благодетели  своей  страны.  Среди  тех,  кто  пытается существовать без
человеческой  взаимности,  чистые  и  нежные  сердцем гибнут, убитые пылом и
страстностью  в  поисках  себе  подобных,  когда духовная пустота вдруг дает
себя   знать.   Остальные,   себялюбивые,   тупые  и  косные,  принадлежат к
необозримому  большинству  и вносят свое в убожество и одиночество мира. Кто
не  любит себе подобных, тот живет бесплодной жизнью и готовит жалкую могилу
для своей старости.

Перевод К.Бальмонта

Я был в фондЕ, и ел фондю

Всё было чики

Как вдруг орут вокруг: "Пердю"

Пропал, мол, Мики

Ушёл в двенадцать на массаж

Без задней мысли.

С тех пор незрим его визаж

ну, рыло в смысле

не звОнит. Даже не звонИт

сэмэс не пишет

а у меня нервозный вид

и едет крыша

но тут блаженная мысля

в мозгу рыгнула

нейроны в шоке: "О-ля-ля!" -

и я со стула... 

сожру ка, думаю ка я

стакан аджики

И фонд создам из нихуя -

"Спасите Мики"

 Мол, не пропал он, а попал -

Опали груди...

И, жалость не сочтя за кал,

Помогут люди.

Афиш развесим сто пятьсот

И в интернете

сопливый коммент. Разворот

В ручной газете

Сто тридцать выходов в эфир,

На всех бигбордах 

висеть он будет, как кефир,

с прокисшей мордой  

Я фотку микину возьму

И в фотошопе

Соплей навешу бахрому,

Бугор на жопе 

Несчастный глаз, унылый нос

В морщинах плечи 

Диагноз подпишу: "Понос.

У нас не лечат"

А лечат только не у нас

И в той юдоли

Дают...ну, может, ОДИН шанс

На жизнь без боли.

"Подайте, люди, кто могёт

Немного У.е.

Тут человек вот-вот умрёт,

В говне бунтуя" 

***

Сожрал аджику - Фонд создал

Борьбы с недугом

И потекло от всех, кто дал,

Бабло для друга

Не так уж беден наш народ 

Как оказалось. 

И в фонде тысяч "сто пятьсот"

Насобиралось

Я был в фондЕ, и ел фондю

Всё было чики

И не орёт никто: "Пердю"

Мол, нету Мики...

Ушёл в двенадцать на массаж

Весны в разгаре

Ушёл, неся с собой визаж,  

Ну, в смыслю, харю... 

Уже весне набила бланж

Бухая осень...

Ушёл в 12 на массаж.

...

Вернулся в восемь.

Поговорили, то да сё - 

Благие вести! -  

И с человеком -  "харасё"

И фонд на месте

Действие четвёртое

(Тридцатилетний мужчина, среднего роста, круглолицый, черноглазый, почти красавец- только губы толстоваты и кривоваты. Во фраке. Жена его, двадцатисемилетняя, суха, слаба, долгошеяя и сутулая, бледноликая, в сером платье)

Он:
Призна`юсь, жена моя Ма`ра
         учёна весьма и весьма...
                  Но не молода...
                  Тым-тра-ла-ла...
         Но страшненькая, тонковата,
         сухая и коротковата,
         как розга она простовата,
         горбата, каналья, гусыня,
         а шея! а глазки- косые...
                   Тым-тра-ла-ла-ла....
         Злодей я :мне жена не нравится.
         Я красоту ценю повыше разума...

Она:
Что ты хихикаешь, Иван,
и брови хмуришь? Нешто пьян?..

Он:
Наук не надобно прелестных мне
         да от супруги,
но -сала на груди у ней.
         Вон: рёбра- дуги...

Она:
Орёл лихой, закончив круг,
         сдружился с воробьихой-
таким мне видится супруг,
         его боится лихо...

Он:
Я предпочтенье отдавал
чертам изящным, мощным грудям,
селянок звал на сеновал-
от них ,толстушек, не убудет
(знавал кухарок: кто осудит?).
Но Эвридипа и Софокла,
но Милля, Спенсера и Бокля,
(корсеты, обмороки, вопли...)
не выношу, увольте, нет!..
Да, таково мужское сердце!..
В супруги женщину хочу,
да с милым личиком румяным,
да с поцелуем свеже-пьяным-
не филозо`фа без усов,
не многоумную дурнушку...
Науки- мёд, но сладко кушать
жену красивую взасос...

Оркестр:
       Тодоре,
       Тодоре,
девки продаются!
       Олеле,
       олеле,
дёшево даются!

Она:
        Весёлые лица,
улыбки, музы`ка
        сердца утоляют!
О, зимние ночи,
        приятны бывают!
        Ти-ри-ри-ти...

Он:
Что за жена!.. Что ты ко мне привязалась,
                  дурнушка?!
Чьи вы тут, милые? В этом-то зале
                  есть лучшие!

Она:
           Дан-ду, дан-ди...
Ангел любящий кадриль
выдумал... нет, сочинил...
           Дан-ду, дан-ди...

Оркестр:
Кто кому по нраву-
да соединятся!

Он:
Я ,так любви и не познавший,
         зачем связался с домовой?
Пусть с домовым она попляшет:
         ей нужен сле`пенький, хромой!
Нет, я не в силах к ней привыкнуть!
         Меня обвил и душит гад!
Её увидеть- оку пытка,
         поцеловать- пригу`бить яд!..

Она (мужу своему) :
Иван мой, душка, милый, сладкий,
пора ль нам с танцами расстаться?

Он (сердито) :
Что торопишься... Что гонит?!
Мы тут не шашлык готовим?*

Она:
Любимый мой, ты мной сердит?..
Вглядись в меня и погоди!

Он:
О чём шипишь ты, не поёшь?!
Ищу тут... не тебя, рабу!
Терпенье кончилось моё...
Иди... уйди куда-нибудь...

Она (в слезах) :
Невесты, младые красотки,
румяные девы и жёны,
старухи с годами под сотку,
вам миленьким и измождённым:

любви вы как смерти боитесь,
мужей хомутами зажав,
а сами от страху дрожите:
а вдруг не удержит вожжа?

Вы сплетничать, знаю искусны,
тиранить своих битюгов,
блаженны в супружеской грусти:
да не упустить своего... 

Сестрицы, простите злодейку:
         люблю я супруга!... Кому
любовь- преступление: здесь вам.
         Верна я ему одному...

Проступок мой хуже напа`сти:
         не знаю, как вышло со мной!
Желала я вечного счастья-
        а стала злосчастной женой!
. . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . .

Оркестр:
Бей меня, муже, убей:
обменяй, да смелей,
     уточку
     на гусочку;
рви да лей
     кофеёк
     из джезвы`,
а цветы- из травы!

Он:
Нет, эта тварь тебе опасна:
         она- зараза, пекло, бред!
Судьба к бедняге безучастна: 
         с женой-страшилой счастья нет!
Да, пугало она средь сада
         весны житейской моего,
мой амбары жадным гладом
         опустошает ...Для чего?!
......................................................

Но, впрочем, я такой мужчина: 
         в тоске не опускает рук!
Он управляется с кручиной, 
         он ищет в женах красоту!

Жена -змея, не коромысло,
         стряхни с плеча её, Адам.
Отрава яду ненавистна-
         гадюке злом за зло воздам!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я кончу с ней! ...Она противна мне,
         не то,что та вон, милая. Забор
передо мной -супруга: застит день
         весны моей, она- "законный" вор!

Я кончу с ней!.. Ярмо натёрло шею.
        Свободу незаконно обрету:
рукой вот этой довершу затею,
        рукой коварной- ну и пусть...  

Смерть:
А эти глубокие, зоркие очи,
        закроются скоро уже навсегда;
а эти уста, слов разумных источник,
        сегодня бурлят, но иссякнет вода!

Завтра утром, в три часа,
эта плоть оцепенеет;
эти юные мяса
с сердцем хладным онемеют...
Ему, убийце,
младой бедняжки,
три дня слезиться.
Свиные ляжки
три дня поплачут,
а на четвёртый
на бал поскачут...

------------------------------------------------------------------------------------------
Примечания переводчика: * кашкавал- белый сыр, еда бедняков.
продолжение следует
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Темно.. под шум дождя и ветра песню
Я вновь вхожу в твой мрачный дом.
Ты спишь, тебе не интересно
Что происходит день за днём.
Раздался гром, в груди мгновенно
Мелькнула от испуга дрожь.
И боль пронзила резко нервы,
Как будто в сердце острый нож.
Чтоб успокоиться на время
Я выпила глоток вина.
В висках пульсировали вены,
Унять свой страх я не могла.
Вдруг из моих воспоминаний
Всплыл очень давний эпизод:
Как ты привёл меня в сознанье,
Играя музыку без нот.
Тогда одна совсем случайно
Пришла в твою обитель я.
Твой голос, странная улыбка, -
Пленили навсегда меня...
Ты почему-то был растерян,
Свою любовь осознавая.
Ты до конца себе не верил
И проклинал себя без края.
Я ничего не понимала, пока однажды ночью вновь
По парку медленно гуляла, -
В твоих устах блеснула кровь.
Той ночью ты сказал мне много,
В глазах всё мигом потемнело,
Очнулась я от клавиш звона,
Казалось, -я сама летела...
Но вот мелодия прервалась,
И ты сказал, не повернувшись:
"Уйди, оставь меня, быть может
Спасешься ты, домой вернувшись
Войдя в мой дом позавчера
Ты умереть была обречена,
Или в вампира превратиться
И с жаждой крови примириться.
Я не могу тебя убить.. или в вампира превратить..
Но ровно в полночь, через год,
Когда весна опять придёт, -
Отправлюсь в путь вслед за тобой
И завершу обряд я свой.."
Но год спустя сама пришла я
Ведь так хочу с тобою быть!
Свой смысл жизни проклиная,
Весь светлый путь хочу забыть.
Сквозь ночь, подолы разметая,
Я прохожу к роялю в холл,
И звуки полные отчаянья
Вновь наполняют старый дом.
На клавиши бросая тени
Деревья гнутся за окном,
Но боль развеяла сомненья,
Необьяснимый страх ушел...
Часы пробили ровно полночь:
Но вот и всё -ты снова жив.
Теперь не жду от Бога помощь
Я обуздала свой порыв.
Шаги?...Нет-нет, мне показалось...
Я, кажется , схожу с ума...

Теперь я слышу- ты проснулся,
Я наблюдаю за тобой:
Ты взял свой плащ и улыбнулся
Так грустно, буд-то сам не свой.
Ты очень долго сомневался,
Решался, стоя у окна.
Но в темноте вдруг звук раздался:
"Не надо, я уже пришла."
Ты обернулся очень нервно,
В глазах твоих мелькнула боль.
И двинулся ко мне несмело,
Ты был горячий, как огонь.
"Что за агония, мой мальчик?"
"Зачем пришла ты, Боже мой!?
Я мог бы в муках жить и дальше,
Я не пошел бы за тобой!...
Зачем?!" - ты крикнул, и ворвался
Холодный ветер сквозь окно, -
Как будто зверь с цепи сорвался,
Мне стало страшно: "Ну за что?".
"Прости, не бойся.. всё в порядке
Я просто так тебя люблю!..
Я очень долго сомневался, -
Но ты нашла свою судьбу..."
Обнявшись, долго мы стояли
В холодной комнате одни,
Стена дождя собой скрывала
Вдали зловещие огни.
"Всё, наконец-то я готова
Во век рабой твоею стать."
Ты опустил глаза, -напрасно
Твой взгляд пыталась я поймать...
В секунду боль сковала шею,
Ты нежно руку мою сжал.
Всё кончено, - не сожалею,
Что сердце ты моё украл...
"Меня покинули все силы..
И холод проникает в тело.
Так почему же я ,мой милый,
В пример тебе не стала зверем?"
Замедлились сердец биенье,
Свет мой угас, как свет звезды..
"Жизнь иногда страшнее смерти" -
Подняв глаза ответил ты...

* * *
Холодный дождь стучит по окнам...
Темно. И нет надежды на рассвет..
Здесь птицы навсегда умолкли,
И дети не смеялись много лет...
Стоит перед камином кресло,
В нём бледный юноша сидит,
И мир ему не интересен, -
Он только на неё глядит,
Упав от горя на колени,
Мир утонул в потоке слёз,
И лишь луна уныло светит
На прядь златых её волос...
Вампиром девушка убита...
Вокруг- увядшие цветы,
В её глазах навек застыло
Отображение луны...

бывали времена, когда из носа

я выковыривал по тонны две соплей,

но пострадал мой череп от износа -

и сопли сами лезут из ушей

бывали времена, когда из уха

я серы залежь пальцем доставал

но пострадали ухи от разрухи -

теперь там  сопли, суки,  правят бал

бывали времена, когда из попы...

а впрочем, просто - "были времена"...

нет в попе залежей - одни микробы,

что лепят - сука -  пулю из говна

бывали времена, когда спросонья

я целовал себя самим собой

и думал ласково, что может конь я,

беспечный жратель травки луговой

а может, я усталый путник Вася,

что у ручья укакался в ночи?

а может, мне доярка отдалася,

на летнем взморье, за стакан мочи

в моей судьбе одно меня тревожит:

спросонья утром, письку теребя,

себя целуя, я - без всяких "может" -

всё думаю: "Ну кто я без тебя"?

Выходи за меня!