Как одно мгновение промчались десять лет счастья. Будто вчера мы только встретились с Димой и решили навсегда быть вместе. А на самом деле прошло уже почти шесть лет, как беда разлучила нас и я услышала в телефонной трубке слова, которые до сих пор возвращают меня в те дни: «Погибли они...»

Помню, как стояла я перед иконой Николая Чудотворца, старой, моей первой и самой любимой иконой, и твердила: «Скажи, батюшка Николай, миленький, скажи. Он жив? Ведь жив, правда?» И будто слышала в ответ: «Жив».

Восемь часов спустя, в той же комнате на полу у моих ног лежала груда фотоальбомов. И я перелистывала страницы, всматривалась, вглядывалась в наши лица, в лица наших детей. В те дни боль не оставляла меня даже ночью, и я спала тревожно, урывками. Да что я.  Дети. «Нашего папу
забрал Бог?» Каждое  утро в детской я замечала отодвинутую занавеску.  Так засыпала моя старшая дочь, в надежде увидеть за окном папу.

Тогда я долго и много думала: неужели наша встреча с Димой, наше счастье, все, что было с нами, — напрасно, и теперь нужно просто научиться существовать в этом мире? Без любимого человека невозможно жить, без него можно только существовать. Миллион вопросов в голове. И я как заведенная задавала их себе вновь. Сердце не верило и кричало: «Все неправда, у Бога не может быть так. У Него все правильно. У Него все так, как должно быть...» Но с каждым новым вопросом я шаг за шагом впадала в трясину уныния. Оно стало для меня болезнью, тяжелой и затянувшейся, с которой быстро свыкаешься, которую принимаешь как нечто естественное и нормальное. Болезнью, в которой главное — научиться противостоять и найти утешение...

Говорят, скорбь приближает человека к Богу. И хотя я с детства ходила в церковь, именно в скорби Господь открылся для меня по-новому. Я сама открылась для Него по-настоящему. И никогда раньше Бог не был так близок для меня.

В Евангелии, в словах святых отцов я находила ответы на свои вопросы, мысли, чувства. Утешалась этим. И тогда же утешением для меня стали стихи, которые рекой лились из моего сердца. Мне было о чем рассказать. Думаю, что для каждого человека, который переживает разлуку с любимым,
очень важной становится именно любовь того, с кем ты разлучен, ощущение этой любви. Я всегда чувствовала, как Димина душа приближалась к моей, когда мы вместе радовались, грустили, молились. Мне было важно не утратить эту связь. И Господь открыл тогда для меня непостижимые горизонты Любви и научил верить в то, что Дима жив, что он есть и будет.

Было много людей, которые окружили меня своей заботой и поддержкой. Мои друзья стали частью моей семьи. Они не только не оставили меня, они пережили мое горе вместе со мной. Один человек в буквальном смысле вернул меня к жизни, спасал и спасает теперь. Мой духовник.

Однажды отец Алексей подарил мне книгу Николая Пестова «Жизнь для Вечности» со словами: «Обязательно прочтите». Помню, как увидела там строки из проповеди отца Павла Флоренского, которые готова перечитывать до сих пор снова и снова. Каждый раз, когда, вспоминая, повторяю их, мою душу переполняет радость. Радость грядущего Воскресения!

«Тогда слезет шелуха с твари, растает образ тленности ее от лика Христова, как туманная мглистость рассеивается перед взором восходящего солнца.

Уйдет все немилое, уплывет все ложное, унесется в потоках воды живой, и тварь освободится, наконец, от рабства тления. Отдаст земля тех, которые в ней спят, и прах тех, которые молчаливо в ней обитают. Тогда ототрет Бог всякую слезу с очей, смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни не будет, ибо прежнее прошло. Вновь составившееся тело наше преобразуется, высвечивая благодатностью. Одухотворенными встретятся близкие и любящие, обнимутся после многолетней разлуки, расправляясь после лежания в тесных могилах.

И не смогут наглядеться в глаза друг другу, пожимая руки с детской улыбкой, молча. Будут в общении с Христом Господом, Которого «не видев любят», светлою радостью Которого радуемся мы в предчувствии. И не будет уже ничего нечистого в тот великий праздник Восстания милых, в великую Пасху мировую, но Бог будет во всех и во всем.

Ей, Господи, гряди!

Аминь».



Именно тогда я осознала, что Господь плачет вместе с нами, когда плачем мы. Страдает, когда мы страдаем. Его Любовь так сильна, что Ее не может вместить наше маленькое сердце. Но стоит только сердцу открыться, как эта Любовь касается нас. И это ни с чем не сравнимое счастье. Никогда бы я не хотела, чтобы Господь был для меня даже чуть-чуть дальше, чем Он есть сейчас, сегодня.

Но преодоление не бывает простым. Оно, как мозаика, складывается из мыслей, поступков, встреч. Меня спасла моя вера. А еще ...

Дети. Они не позволяли забыться. И не только потому, что маленькие требовали к себе еще большего внимания. Они учили меня радоваться вместе с ними их радостям, когда прибегали с первыми пятерками, смешными рисунками, законченной вышивкой или выученными стихами. Они помогли мне понять слова «Будьте как дети», когда, видя мои слезы, садились рядом и искренне, как будто точно-точно знают, говорили: «Мамочка, не плачь, ведь папа с нами».  Со смирением и без ропота они приняли новые условия, в которых им теперь предстояло  жить. Мне нужно было только однажды сказать им: «Папа всегда с нами», и они поверили в это навсегда.

Меня спасли...

Воспоминания. Дима был очень нежным и трогательным человеком. Он вечно оставлял мне рифмованные записки. Их можно было найти где угодно, хоть в сахарнице. И я писала ему в ответ стихи.

Он был начитан и любознателен. Окончив исторический факультет, он не стал профессиональным историком, но вечерами наша кухня превращалась в читальный зал. Стол был завален книгами, атласами, географическими картами, документами. Он мог разбудить меня среди ночи, чтобы рассказать о каком-нибудь открытии, которое он сделал за чтением. А еще он мечтал о книге и часто говорил: «Я не могу просто так уйти, я должен написать книгу». Все эти годы после его гибели вместо него писала я. Я писала стихи, которые помогли мне преодолеть горечь разлуки, через них я
научилась ценить минуты, проведенные рядом с дорогими моему сердцу людьми. Стихи собрались в книгу «Как близко Небо...», опубликованную в декабре 2010 года по благословению протоиерея Алексия Емельянова. Это книга о том, что для настоящей любви смерти нет. И мне почему-то
кажется, что через нее сбылась Димина мечта.

Моим утешением стала...

Работа. Нет не сразу, потому что сначала, чем бы я ни пробовала заниматься, все казалось бессмысленным. Но однажды я оказалась в Благотворительном фонде. И здесь Господь посылал мне встречи с людьми, пережившими еще более тяжелые испытания. Когда ты переживаешь горечь другого, то забываешь о своей и видишь, как тяжел может быть иной Крест по сравнению с твоим.

Я сумела вынырнуть из болота отчаяния и понять, как милостив Господь, только с Ним можно пережить любую беду. Я верю, что Господь забрал моего мужа, потому что иначе было нельзя. Я принимаю это. Он сделал нас счастливее, потому что уже тогда знал, что я буду благодарить Его за
каждую секунду своей жизни. И я благодарю.

рисунки В. Макрушина, К. Наумовой

16.06.201

ФОМА

Предлагаю два стихотворения из книги Юлии Хохряковой «ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ МОЯ. Книга для тех, кто ищет утешения в скорбях»

* * *
Я думаю о лете,
О том, как в ранний час
Проснутся наши дети,
Похожие на нас.

Твой нос, моя улыбка,
Мои твои глаза…
И мы такими были
С тобой ещё вчера…

В наш сад, смеясь, помчатся,
Чтоб с солнцем поплясать.
Нет, не иссякло счастье!
И счастьем полон сад…

Как близко Небо…

Как близко Небо,
Господи, как близко,
Когда я в ризе радости святой,
Когда моя душа полна молитвы,
Надежды вечной – быть всегда с Тобой.
И покаянье это не унынье –
Борьба, благословлённая с Небес,
Когда без ропота в душе несу я
Тобою данный нетяжелый Крест.
Как близко Небо,
Господи, как близко!
Дотронуться бы до Него рукой,
И поскорее в Небе очутиться
И быть всегда наполненной Тобой.



Общероссийская "Православная газета для простых людей", № 2 (86), 2011 г. - http://www.eparh33.ru /news/Vishel_v_svet_vtoroy_nomer_obshcherossiyskoy__Pravoslavnoy_gazeti_dlya_prostih_lyudey__/

Святой Иоанн Златоуст говорил: «Дайте мне одно поколение хороших матерей-христианок, и я изменю мир!» История христианства явила миру множество матерей, вырастивших своих детей с любовью, самопожертвованием, мудростью и в надежде на Бога, ставя на первое место христианское воспитание. Эмилия – мать святителя Василия Великого, Ирина – мать святителя Фотия Великого, Марфа – мать святого Симеона Столпника – являют собой лишь несколько примеров матерей, достойных подражания,  которые  по высоте своей жизни сами вошли в святцы. Если мы внимательно посмотрим вокруг себя, то увидим людей, стремящихся уподобиться древним святым. Жительницу Сучавы Аглаю Михок Бог благословил десятью детьми – шестью сыновьями и четырьмя дочерьми, и теперь ее называют своей матерью и бабушкой десятки священников в Румынии. Все ее сыновья закончили богословские факультеты и были рукоположены в священный сан, а трое из четырех дочерей стали женами священников. Для испытания веры старицы Аглаи Бог призвал к Себе двух ее детей – отца Константина в 2009 году и отца Виорела в нынешнем. В свои 90 лет Аглая Михок – умудренная старица. Она может многое рассказать о тех бедах и трудностях, через которые ей довелось пройти. Она часто ходит в храм, читает Священное Писание и другие духовные книги, и молитва не покидает ее уст и души.

***

– Скажите, каково вам было вырастить десятерых детей?

– Это было прекрасно! Я очень радовалась детям, радовалась, глядя на то, как они растут друг за дружкой. Когда они были маленькие, это были мои самые лучшие годы. Бывало, взропщу иногда: «Господи, уж слишком много детей Ты даешь мне!» А теперь каюсь, что судила Бога. Если бы Он дал мне еще парочку деток, я вырастила бы и их – и сейчас было бы на двое больше тех, кто заботится обо мне. Очень несчастен человек, у которого нет детей! У кого нет детей, те потом, в старости, поймут, как это тяжело: некому будет открыть им дверь, когда они будут лежать больными, и некому будет помочь, когда они попадут в беду. Я неделю была больна, и дети постоянно наведывались ко мне узнать, как я и в чем нуждаюсь.

– Кто вам помогал вырастить их?

– Бог помогал! Вспоминаю, как мне нужно было ходить косить, чтобы прокормиться. У меня тогда было трое детей: отец Георгий, Мария и отец Василий. Василия, который теперь профессор в Сибиу, я оставляла дома одного. Тогда ему было несколько месяцев. Я уходила из дому, запирала дверь и вверяла его Матери Божией, говоря: «Матерь Божия, позаботься о нем!» Приду в полдень, покормлю его грудью и опять уйду в поле на работу. Старшеньких, Георгия и Марию, я отсылала с коровой. Мне боязно было оставлять их вместе с Василием. Я опасалась, что они оставят дверь открытой, и куры могут зайти к маленькому. Соседи даже спрашивали меня, куда я деваю маленького. А я отвечала им, что оставляю его на попечение Матери Божией. Я его хорошо кормила, и он был очень спокойный. Детей теперь холят и лелеют, но они растут не лучше моих. Родителям следовало бы возлагать на Бога больше надежды, заботясь о своих детях!

– Вы застали войну. Как пережили ее?

– Было тяжело. У меня тогда было двое детей – Георгий, которому было несколько годочков, да Мария, ей было несколько месяцев. Нас эвакуировали. Я уехала к маме, она жила в городе. Вспоминаю множество людей, ютившихся в повозках, и все время кто-то умирал от тифа. Когда мы вернулись домой, у нас не было ничего. Оставалась лишь одна хворая корова, а все остальное прибрали: мебель, даже постельное белье. Но Бог заботился о нас, и мы засучили рукава и восстановили все, что у нас было. И вот дети выросли, а мы состарились.

– Как вы думаете, в чем предназначение женщины?

– Предназначение женщины – растить своих детей. Это самое великое предназначение. Но сегодня некоторые матери не очень осознают это, и их больше занимает работа, карьера. А когда они плохо воспитывают своих детей, то ничего от них не получают взамен и тогда очень сильно страдают. Я могла устроиться в больницу – тогда ведь открыли больницу – и работать в ней. Но я сказала себе: «Не оставлю своих детей ради работы!» И я стала работать в колхозе, хотя так мне было тяжелее. Работала с утра до вечера, но была рядом с ними, знала, что они делают. Когда приходила домой, кормила и затем ставила их на молитву. Зарплата, которую я получала, была маленькая, и ее не хватало. Но у меня был ткацкий станок, и я ткала для людей. Так я зарабатывала деньги, чтобы было, на что одеть деток. Было тяжело. Но мы с мужем были молоды и радовались тому, что нам удавалось каждый день.

– Расскажите, а какие отношения были между людьми в то время.

– Нам нравилось принимать гостей. Дом, в котором мы жили, стоял у дороги. Это было шоссе, которое вело в горы. Люди шли в Сучаву[1] на базар продавать, что у кого было, и останавливались на ночь у нас. Соседи не очень-то принимали посторонних. А наш дом был открыт для всех. Дети сильно радовались, когда приходил кто-нибудь, потому что им рассказывали всякие сказки, шутили с ними. И, глядя на их радость, радовалась и я.

– Что люди тогда считали особенно важным?

– Люди думали больше всего о еде, потому что ее трудно было добывать! Тогда очень старательно трудились на земле. Сейчас землю оставляют пустовать, ее не обрабатывают. Вспоминаю, как я сеяла коноплю и шила платьица для девочек, носочки и одежду для мальчиков. Дети носили домотканую одежду. Тогда человек был рад, если достанет килограмм мяса или немножко растительного масла и керосина. Сейчас же есть все, а человек не рад! И человек недоволен, потому что его место – не здесь. Человек здесь, на земле – странник, пусть даже у него и будет все…

– Почему Бог посылает нам испытания?

– Он должен посылать их нам по нашим грехам. Никто не свят на земле. Есть люди святой жизни, но их мало. И у них тоже имеются свои грехи. Есть очень много таких людей, которые творят зло, и как же тогда Богу не обращать Свой гнев на нас?! Хорошо еще, что у нас есть еда. И воздадим славу Богу за это и за все, что у нас есть! Помню, как во время голода я шла по полю, и ко мне подходили люди и просили поесть: «Дай мне поесть, прошу тебя, я умираю с голоду, я два дня не ел. Я буду копать тебе до вечера!» А я говорила им: «Оставайся и ешь с нами! Не надо работать на меня за это!»

– Как вы прошли через тяжкое испытание, выпавшее на вашу долю с уходом отца Константина к Господу?

– Сегодня в храме читали об Аврааме – как Господь призвал его на гору Мориа, чтобы он принес в жертву своего сына. Я подумала, что у меня столько детей, а Авраам ведь пошел со своим единственным ребенком, чтобы заклать его! У Авраама был один-единственный ребенок, которого он очень сильно любил, но он был готов сделать, как сказал Господь. Мы же не сделали бы того, что нам велит Вышний, потому что очень слабы в вере. Великое дело – иметь упование на Бога! Знаю, что и волос с головы нашей не упадет, если Бог не пожелает этого. Что делать, если Бог пожелал забрать его…

– Что вы просите у Бога в молитве?

– Я молюсь о моих детях и внуках, да даст им Бог здоровье! И прошу Его простить мне грехи. Потому что за свои 90 лет мне было когда совершить их… Знаю, что диавол не дает покаяться так, как хочешь. Я читала в «Патерике», как диавол и монахам тоже не дает быть святыми. Он очень сильно мучает и их, пребывающих вдали от мира, в молитве. Куда уж нам! Мы спим, а он ведь не спит никогда. Я говорю ему иногда: «Исчезни с глаз моих!» – но он снова приходит. Вся моя надежда – на одного только Бога и на Матерь Божию, ибо с помощью свыше мы можем победить лукавого.

– Сколько человек в вашей семье?

– Дети принесли мне более 60 внуков и 70 правнуков.

– В свои 90 лет вы часто ходите в храм. Почему?

– Прекрасна молитва дома, но прекраснее в церкви! А потом ведь в храме на святом престоле находятся Кровь и Тело Господни! Церковь у меня рядом с домом. Если случится пару дней не сходить в церковь, то на третий я все равно пойду. Иначе верх возьмет какая-то лень, особенно сейчас, на старости. Моя мама очень сильно любила храм и священство. Она и мне передала эту любовь. Думаю, поэтому Бог и дал нам так много священников в семье. Мы были люди бедные, даже и не думали сделать их священниками. Старший мальчик стал священником, а его братья пошли следом за ним. Я не хочу видеть их богатыми, потому что богатство не имеет никакой ценности пред Богом!

Бог посылает мне радости через моих детей, потому что я вижу их всех верующими и мы ладим друг с другом. Они были послушными сызмальства, хотя мы их никогда не били. И с невестками я тоже очень хорошо лажу. Я не держу плохих мыслей ни на одного человека. Если ты постоянно думаешь о плохом и окучиваешь в сердце своем зло, тогда неоткуда взяться добру. От мыслей переходишь к делам и уже хочешь совершить зло. И это не угодно Богу! Нам все время нужно иметь хороший помысл и желание делать добрые дела.

Приснопамятный отец Константин Михок имел обыкновение рассказывать в проповедях о людях из того села, в котором он жил, о твердой вере своих односельчан. Когда он был маленьким, на него произвел сильное впечатление мужчина, всегда ходивший босиком, даже зимой. Удивленный, он спросил отца: «Папа, а почему этот человек всегда ходит босиком?» И тот рассказал: «Однажды зимой у него произошел спор с сектантом о том, какая вера истинная. И человек этот сказал сектанту, что докажет ему, что одна только православная вера истинная, тем, что пойдет босиком в церковь, простоит там всю службу и не заболеет. И хотя зима в том году стояла очень лютая, а церковь не отапливалась, но человеку этому, с помощью Божией, удалось сделать то, что он сказал! С тех пор, чтобы воздать славу Богу, он решил ходить все время босиком».

Видя жизнь людей, твердых в вере, последуем и мы их примеру и станем исповедовать Христа делом, чтобы стяжать рай еще здесь, на земле.

АРХИЕПИСКОП ЛУКА ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКИЙ. СВЯЩЕННИК, ИСПОВЕДНИК, ХИРУРГ, УЧЕНЫЙ

(в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий; 27 апреля (9 мая) 1877, Керчь — 11 июня 1961, Симферополь)

Эту необычную фамилию я впервые услышал в 70-е годы в институте. Запомнились (и я их даже записал) слова доцента, читавшего лекцию: "Если кто-то из вас пойдет по нелегкой стезе хирурга, и вам удастся найти блестящую и очень редкую книгу "Очерки гнойной хирургии" профессора Войно-Ясенецкого, вы будете одним из счастливейших хирургов на свете: превзойти талант этого врача, бывшего одновременно епископом, до сих пор, мне кажется, никто не смог". Это был талант от Бога. По времени это событие совпало с изучением нами курса "научного" атеизма. Не знаю, как большинство, но я с интересом слушал лекции: для кого-то они были молотом, кующим безбожников, но в то же время для меня это был единственный, пожалуй, официальный источник, где можно было почерпнуть крохи знаний о религии, В.Ф.Войно-Ясенецкий. 1910. об истории Церкви, о Боге.

Найти "Очерки" оказалось возможным, но я бросился на поиски сведений о человеке, который так странно сочетал в себе несовместимое для нас: профессию врача (материалиста!) и священнический сан (не иначе как мракобеса в "свете" атеистической премудрости). Знакомые, к кому я обращался с вопросом, задумчиво повторяли "Войно-Ясенецкий?.. Епископ?.. нет, не слышали..." Работавшая в библиотечной системе не рядовым служащим родственница ничем помочь не смогла, и я, помнится, даже немного обиделся на нее, не доверяя и не понимая - "как это так - нет?..". Только в 1989-м я встретил первое для себя в светской периодике "Воспоминание о профессоре В. Ф. Войно-Ясенецком" академика АМН СССР И. Кассирского. В своих воспоминаниях о враче-архиепископе он недоумевает, как это так "религиозность никогда не заглушала в нем великий голос совести врача, ученого и гуманиста"? Чудачеством называет он неизменный обычай В. Ф. Войно-Ясенецкого перед операцией сотворить короткую молитву, перекрестить больного и обязательно начертить иодом на теле пациента крест. Верующие, да еще с образованием, для мира были "буiи" - ненормальные, безумные, темные...

Следуя логике неверия, задаешься вопросом: насколько же "ненормален" был этот человек, совмещавший в себе целителя душ и телес, не просто образованный верующий, но талантливый ученый-хирург с мировым именем и архипастырь? Святым Пантелеимоном нашего времени называли архиепископа Луку православные священники в зарубежье, и это сравнение было пророческим: 11 июня (н.ст.) 1996 года он был прославлен как святой, в Земле Русской просиявший. Как же смог он совместить "несовместимое"? На вопрос этот ответил он сам словами из Псалма 50: "Се бо, истину возлюбил еси; безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси".

Древний род Войно-Ясенецких известен с XVI века, но к тому времени, когда в 1877 году родился будущий святитель Лука, семья их жила небогато. Однако, отец его, владевший аптекарским магазином, смог дать своим чадам хорошее образование. Переезд Войно-Ясенецких из Керчи в Киев, а точнее, близость святынь Киево-Печерской Лавры, повлияла на становление веры юноши Валентина. Способствовала этому и глубокая религиозность родителей, любовь к благотворению матери, но более всего - особая благочестивость отца-католика, Феликса Станиславовича. После получения аттестата зрелости, Валентин с небывалыми до того усердием и серьезностью прочитал подаренный ему директором гимназии Новый Завет, который произвел на молодого человека впечатление, на всю жизнь определившее его отношение к Православию. Он выбрал трудный жизненный путь исповедника православной веры.

Не сразу определился он с учебой. С детства имея талант художника, Валентин, закончивший вместе с гимназией художественное училище, пытается поступить в Академию художеств, но любовь к гуманитарным наукам приводит его на юридический факультет. Желание быть полезным простому народу и мудрый совет директора народных училищ определило, наконец, его судьбу: Валентин Войно-Ясенецкий в 1898 году становится студентом медицинского факультета Киевского университета им. св. князя Владимира.

Таланты даром не пропадают. Дарованные Богом и родителями, он не только сберег, но и приумножил: "Умение весьма тонко рисовать и моя любовь к форме перешли в любовь к анатомии... Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии". Перед молодым врачом открываются неплохие перспективы, но желание помогать и любовь к бедным людям, приводят его в медицинский отряд Красного Креста. Здесь, во время русско-японской войны, выпускник университета сразу же становится начальником хирургического отделения, а это - возможность самому распределять обязанности, и Войно-Ясенецкий берет на себя самое трудное, сразу же он начинает оперировать, и операции, как замечали сослуживцы, проходили безупречно. Не только на войне, но и в больницах многих небольших городков, где впоследствии работал талантливый хирург, он не старался стать, как теперь говорят, узким специалистом. Он применял свои таланты во всех областях медицины, оперируя, практически, на всех органах с одинаковым блеском: операции на суставах, костях, позвоночнике и головном мозге, почках, желчевыводящих путях, глазные и гинекологические... Сейчас такое и представить невозможно!

Бедность земских больниц заставила столкнуться с проблемой наркоза, а последняя явилась толчком для научной деятельности - разработки нового метода обезболивания - регионарной анестезии, которую увенчала степень доктора медицины. Но особую любовь питал Валентин Феликсович к гнойной хирургии - в те трудные времена гнойные осложнения травм и воспалительных заболеваний были правилом. Как часто страдал ими простой трудовой народ, ради которого оставил в начале своего пути возможную научную карьеру будущий профессор. Как часто видишь брезгливо отворачивающихся от гнойной смердящей раны студентов, и даже некоторых врачей, так трудно представить эту особую любовь к "грязной работе" утонченного интеллигента. Может я преувеличиваю, не так уж и часто?.. Но никто кроме него не написал "Очерков гнойной хирургии", ставших не только классикой современной медицины, но и выдающимся художественным произведением. Никто другой не готов так публично исповедать свои грехи и ошибки, обвиняя себя в непрофессионализме, и перед аудиторией в 60000 человек (таков был тираж книги) сознаться: да, я - причина той или иной смерти. И это - в назидание другим... "Пожалуй, нет другой такой книги, которая была бы написана с таким литературным мастерством, с таким знанием хирургического дела, с такой любовью к страдающему человеку" - вот оценка труда ученого-хирурга одним из коллег Центрального института травматологии и ортопедии.

Работа над книгой продолжалась многие годы трудных для Войно-Ясенецкого испытаний: во время войн, эпидемий, допросов и ссылок. Немало искушений претерпел уже Владыка Лука, недопустимо, как ему иногда казалось, сочетавший работу в морге и в гнойно-хирургическом отделении с архипастырским служением. Но Господь открыл ему, и Владыка пишет в мемуарах: "... мои "Очерки гнойной хирургии" были угодны Богу, ибо в огромной степени увеличивали силу и значение моего исповедания в разгар антирелигиозной пропаганды", "Священный Синод... приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению, и возвел меня в сан архиепископа". Даже богоборческая власть не смогла не оценить великого таланта: вызволенному из третьей ссылки Владыке предложили работу в крупном эвакогоспитале, а после войны в 1946-м он получил за свои "Очерки" Сталинскую премию 1-й степени.

Прочитав написанное выше, можно подумать: речь идет о каком-то идеализированном недосягаемом образе, даже упоминания о нелегких годах жизни тонут в восторгах и восхвалениях. А он во многом был как все: жил заботами о семье, в поте трудился, грустил и радовался, уставал, терпел обиды и стойко, как многие из наших соотечественников, переносил начавшиеся глумления и откровенные издевательства над самым дорогим - верой, Царем и отечеством. Свершилось страшное - вздыбленная, израненная революцией Россия стонала; в Ташкенте, где к тому времени Валентин Феликсович получил должность хирурга и главного врача большой городской больницы, стреляли. Чудом избежав смертного приговора "тройки", любые трудности он переносил спокойно и стойко. Работа в запредельном режиме не для выгод, во имя любви к ближнему, и неугасающая молитва, а значит, и помощь Божья, не позволяла озлобиться, сломаться. Смерть жены ненадолго выбила из колеи. Оставшись с четырьмя детьми, он просит помощи у Бога, и Тот посылает доброго помощника, ставшего второй матерью для детей, бездетную вдову, операционную сестру Софию Сергеевну. Много домыслов и подозрений витало вокруг семейства, но в мыслях и отношении своем к Софии Сергеевне В. Ф. Войно-Ясенецкий был чист. Он трудится дни и ночи, пишет, молится. Он становится организатором Туркестанского университета, где на медицинском факультете занимает должность профессора, заведующего кафедрой топографической анатомии. Мало того, участвует в заседаниях церковного братства, не пропускает воскресных и праздничных служб, выступает на диспутах, защищая чистоту Православия от живоцерковной ереси, которой безбожная власть пыталась заменить веру отцов. По окончании одного из диспутов, Владыка Иннокентий, присутствовавший на собрании, сказал Валентину Феликсовичу: "Доктор, Вам надо быть священником". Вскоре это свершилось, вызвав сенсацию в Ташкенте, бурю разнообразных чувств среди студенческой молодежи и профессуры, негодование и злобу властей.

Он не страшится пострадать за веру, терпит нападки атеистов, непонимание со стороны безбожных коллег и учеников, оскорбления и угрозы представителей новой власти. На подмостках театров страны играется чудовищная в своей лживой сути пьеса, где в одном из персонажей можно узнать Войно-Ясенецкого, как врага советской власти, как тормоз в развитии передовой пролетарской научной мысли. Два известных советских писателя дерутся и судятся между собой, оспаривая приоритет авторства. Приоритет подлого доноса! Но, совмещая труд врача, ученого и пастыря, он читает лекции по анатомии в рясе с крестом, не начинает операцию, не помолившись перед иконой, которая всегда перед ним в операционной. И только высочайший талант хирурга, профессионализм, честность, требовательность к себе и подчиненным, долгое время защищает его от репрессий. "Работа должна выглядеть, как бриллиант, куда его ни повернешь, он блестит". Вот так блестел в работе выдающийся хирург-ученый, так блестела и вера православного пастыря. Он не мог быть незамеченным, он должен быть продолженным, его путь должен был быть непростым и долгим, и закончиться только тогда, когда он выполнит до капли отмеренное ему на земле предназначение.

Еще во время работы в земской больнице Переславля, когда молодой доктор задумал написать книгу по гнойной хирургии, он с удивлением замечает появление в себе неотвязной мысли: "Когда книга будет написана, на ней будет стоять имя Епископ". Это и произошло, но только издатели слово "епископ" опустили.

Во время раскола, когда против Патриарха Тихона восстало поддержавшее Живую Церковь духовенство, отец Валентин Войно-Ясенецкий становится епископом Лукой. Вскоре - первый арест, обыски, подвалы ГПУ, ссылки. Около двенадцати годов тюрем и ссылок: Красноярск, Архангельск, Большая Мурта Красноярского края, Енисейск, Туруханск... Из жаркого Ташкента к вечной мерзлоте. Никакие обстоятельства не могут сломить архиепископа Луку - он ни на минуту не оставляет своей врачебной практики, он и в ссылке Архиепископ. Унижения, сырые камеры, бессонные ночи, допросы конвейером, не умаляют его любви к ближнему: однажды подаренный им полуголому, дрожащему от холода шпаненку тулупчик, спасает Во время арестов и ссылок. Владыку от неизбежных издевательств уголовников на этапах: вежливо они приветствуют его, называя "батюшкой". Любой вор и бандит, как убедился Владыка, чувствует и ценит простое человеческое отношение.

В начале Великой отечественной войны народу и властям потребовался уникальный хирургический талант Владыки. Он возглавляет крупнейший госпиталь, консультирует, оперирует и одновременно, спасая солдат, участвует в работе Священного синода, несет наитруднейшее церковное служение - управляет Красноярской кафедрой, затем, с 1944 года - Тамбовской. Имя хирурга-архипастыря становится известным во всем мире. Десятки наименований научных трудов и книг, 11 томов духовных произведений, проповедей оставил после себя Владыка Лука, избранный в 1954 году почетным членом Московской духовной академии. Классическими стали "Очерки гнойной хирургии" (первое издание в 1936г.) и только недавно увидевший свет в России богословский труд "Дух, душа, тело", где анатом и хирург, проведший неисчислимое количество операции и вскрытий, пишет о сердце, как о вместилище нематериальной души, как органе Богопознания!

Пятнадцать последних лет жизни архиепископа Луки (с 1946 по 1961) прошли в Симферополе, где, занимая архиерейскую кафедру, он не оставляет научную и практическую деятельность врача вплоть до того момента, пока перенесенная в 20-е годы болезнь не привела его к полной слепоте. Там в голодные послевоенные годы на кухне архиерея всегда готов, пусть немудреный, обед для нескольких человек: "На обед приходило много голодных детей, одиноких старых женщин, бедняков, лишенных средств к существованию. Я каждый день варила большой котел, и его выгребали до дна. Вечером дядя спрашивал: "Сколько сегодня было за столом? Ты всех накормила? Всем хватило?" (Из воспоминаний В.Прозоровской, племянницы Архиепископа Луки). Владыка консультирует приезжающих издалека больных, ставя диагноз, устраивая на лечение и операцию... Но слепота не стала помехой в служении Церкви и в оказании помощи людям. При совершении богослужений, находящиеся в храме не подозревали, что служит слепой епископ. А Бог в его немощи дал ему новую благодатную силу для лечения болезней.

Каждый, оценивая происходящее, имеет в основе суждения свой опыт, вкладывающиеся в него воспитание, образование души и ума, привитое мнение близких людей и любимых авторитетов: в литературе, в культуре, в науке, в вере. В безверии, в том числе. Понятие чуда, поэтому, для кого-то - совпадение, для кого-то - просто бабушкина сказка, для кого-то - нераскрытая закономерность, для кого-то - продукт больного воображения. Так или иначе, необычайность, неестественность, а вернее, надъестественность чуда - в нарушении законов физического мира. Для верующего в Бога чудо ежедневно и повсеместно: почему Создатель мира и законов его не может нарушить привычный порядок для каких-то благих целей? Силу творить чудеса, или "дивные дела", дарует Господь людям обращенным к Нему, чистым нравственно, имеющим любовь к ближнему не меньшую, чем к самому себе.

Мария Митрофановна Передрий получила помощь от архиепископа-хирурга и при жизни, и после смерти. Еще когда был жив Владыка Лука, у Марии Митрофановны начала гноиться и болеть губа. Куда она ни обращалась, ни один врач не смог ей помочь. Тогда она обратилась к Владыке, и он вылечил ее. В 1989 году заболел ее муж Григорий. Она пошла к могиле святителя и слезно просила его о выздоровлении мужа. Пришла домой и удивилась, что муж поднялся с постели, начал ходить по комнате и впоследствии чувствовал себя хорошо.

Лариса Яцкова свидетельствует о том, что с лета 1993 года до весны 1994 года у нее сильно болел левый глаз. Боль распространилась и на левую часть головы. Особенно она усиливалась к вечеру. Мучимая тяжкими болезнями, она приехала на могилу святителя и получила исцеление. Это лишь некоторые из чудес святителя Луки, все их перечислить трудно. Преставился святитель Лука 11 июня 1961 года.

24-25 мая 1996 года в Симферопольской и Крымской епархии состоялось торжество прославления святителя Крымского Луки. "Церковь причисляет к лику святых подвижников веры и благочестия, исповедников1 и мучеников. И она сегодня прославила нового святого угодника, который отныне будет нашим молитвенником и покровителем..." - сказал после окончания службы Блаженнейший Владимир, митрополит Киевский и всея Украины.

Заканчивая краткое описание жизненного пути человека, как многие теперь из нас, верующего врача, мы видим: он был лучше нас, и видя в нем недосягаемую для нас святость, мы все же можем запросто обратиться к нему, как посреднику, ходатаю перед Богом, с просьбой освятить нашу жизнь, наши дела: "Святителю отче Луко, моли Бога за нас".

М. Волков

Михаил Юрьевич ВОЛКОВ (Кострома) - врач-рентгенолог, заведующий отделением крупного медицинского объединения города Костромы. Является членом Православного Кирилло-Мефодиевского братства при храме свв. Кирилла и Мефодия Костромской Государственной Сельскохозяйственной академии.

http://www.orthomed.ru/pms.php?id=library.article.0047

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%83%D0%BA%D0%B0_%28%D0%92%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%BE-%D0%AF%D1%81%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9%29

Сегодня исполняется 60 лет со дня смерти Святителя Луки (Войно-Ясенецкого). В эту  Троицкую родительскую субботу вспомним нашего великого соотечественника: "Святителю отче Луко, моли Бога за нас"      

Там, отче, латать уже нечего. Решето сплошное.

Впрочем, можно было и не говорить, священник и сам знал, что сгнило все, а ставить новую заплатку на старое само Евангелие запрещает.

Немногие благодетели прихода ныне переживали последствия кризиса, и подвигнуть их на изготовление новой крыши было проблематично, да и просить батюшка толком не умел. Стеснялся.

Если бы на храм, то в любой бы кабинет пошел, а здесь ведь себе, на дом надобно.

Выход конечно был. Со стороны кладбища огораживал священнический дом забор, из шифера сооруженный. Шифер хоть и почернел местами и зелеными слоями мха по ребрам покрылся, но все же, свою первоначальную кровельную цель выполнить еще мог.

Взял священник молоток да гвоздодер, позвал на помощь сердобольного соседа, перекрестился и преступил к аккуратному выдергиванию гвоздей, забитых еще в эпоху позднего социализма.

Гвозди поддавались плохо. Сосед неловко рядом крутился и больше руками махал, чем помогал. Крайний лист тронулся с места лишь тогда, когда его, вросшего в землю, обкопали вокруг. Поддался и глухо, по-старчески охнув, лопнул. Аккурат посередине.

Батюшка охнул тоже и окончательно расстроился. Сел на лавочку у ближнего кладбищенского холмика и загрустил. От греховного пребывания в унынии священника вывел густой женский голос:

Ты, мил человек, случаем, не поп?

Батюшка поднял глаза. Перед ним возвышалась дородная смуглая женщина в дорогом пестром одеянии, с многочисленными кольцами на руках и бусами на шее.

Священник я, священник. Ответил батюшка, а внутри раздраженно прозвучало. Цыганки мне только не хватало.

Да ты, поп, не огорчайся и забудь про меня плохо думать, продолжила цыганка, каким-то своим чутьем  читая  мысли  священника.  Я  цыганка  православная, крещеная и крест Божий на себе ношу. Тут она выудила из глубин обширной груди золотой крест на не менее золотой цепи и показала священнику.

Батюшка глянул на крест и подумал:

Ежели его продать, то на половину моей крыши денег хватит.

Подумать то подумал, а сам перекрестился и спросил у невесть откуда взявшейся цыганки:

Ну и что ты хочешь, раба Божия...

София, подсказала цыганка.

София? закончил вопрос батюшка.

Так у меня к тебе батюшка одно дело и один вопрос.

Начинай с вопроса, благословил священник ожидая просьбу о подаянии или предложения золотишко продать-купить.

Ошибся священник. Причем кардинально ошибся.

Цыганка посмотрела на раскоряченный с краю забор, зачем-то попробовала его покачать и спросила.

А для чего ты, служитель церковный, ограду кладбища ломаешь? Чтобы покойникам не мешала?

Батюшка даже смутился от неожиданности вопроса. Смутился так, что покраснел, а потом…. Потом его прорвало.

Высказал он цыганке, который никогда раньше знать не знал и видеть не видел, все свои страдания с этой прогнившей крышей, отсутствием денег, десятью старушками на приходе и требованием епархией средств на строительство очередного собора в элитном районе областного центра…

София, как то не по-цыгански, молча и внимательно, слушала, а потом взяла да сказала:

А давай, горемычный, тебе ромы помогут?

Цыгане? опешил священник.

Они, поп, они, ответствовала София. Только, чур, уговор. Мы тебе крышу ставим, а ты наших детей всех покрестишь да службу нам отслужишь. Так как, поп, устраивает тебя такая цыганская помощь?

Устраивает, махнул рукой батюшка и решил, что дальше разговора дело не пойдет.

Цыганка же развернулась и солидно, будто с офиса дорогого вышла, пошла к кладбищенским воротам.

На следующий день, только посерело тусклым осенним рассветом небо, священник открыл церковь, она напротив его дома располагалась, одел епитрахиль и принялся за утренние молитвы. До 50-го псалма лишь дочитал, как гул машинный помешал. К неказистой усадьбе деревенского батюшки подъехало около десятка легковых машин, а за ними затарахтели и две конные повозки, доверху груженные строительным материалом. Всей этой кавалькадой руководила его давешняя знакомая цыганка София.

Дальше было то, о чем лишь в сказках пишется: «Ни слова сказать, ни пером написать». Батюшка полдня крестил десятка четыре орущих, смеющихся, веселых и хмурых цыганчат, возрастом от двух недель до двадцати лет, а столько же взрослых представителей этой свободолюбивой нации шустро и качественно перекрыли ему крышу новым современным шифером.

А потом был общий молебен. И «Отче наш» пели все, кто как может и крест на себя накладывали, кто, как умеет, и плакали почти все, когда батюшка имена умерших ромов вычитывал.

Закончилось все обедом. Его цыганки в летней кухоньке приготовили. На всех.

Вот только одно смущает священника по день сей. Пятница это была. Кулеш же цыганский мясной. Какой цыган без мяса? А батюшка им и не сказал, что день постный…

Может, все же Бог простит?

29 Ноябрь 2010 17:38 Протоиерей Александр Авдюгин

ПРАВОСЛАВИЕ В УКРАИНЕ

Наверное, на любом приходе можно встретить прихожанку или даже прихожанина, которых так и именуют — «Божий одуванчик». Тихие, скромные, чистенькие, очень часто не заметные до той поры, пока не помрут. Несколько служб, место в храме, где обычно стоял такой одуванчик, остается свободным, его не занимают, потому что не представляется здесь кто-то иной. Да и вообще не складывается в понимании, как это взял и ушел навсегда. Вернее нет, не ушел, улетел. Вверх. Он ведь одуванчик. И в храме стало пусто.

Даже тогда, когда перекреститься и поклониться не просто от тесноты и многолюдья, все едино — пусто.

И что самое главное, ведь сколько лет такой одуванчик рядышком стоял, молился, вздыхал и плакал чаще, чем смеялся, а о нем ничего толком и не знаешь. Имя одно, да и то не всегда вспоминается. Только теперь становится понятно, что с одуванчиком этим Божьим улетело что-то очень нужное и насущно-необходимое.

Нашего приходского одуванчика звали просто — тетя Аня. Ее сверстницы уважительно и с умилительной улыбкой называли Аннушка, а внуки и правнуки бабулей. Да и муж ее, давно уже покинувший этот мир, помнится, отзывался о своей жене так задушевно и с такой почтительной любовью, что мне до дня нынешнего трудно похожий пример отыскать.

Супруга бабушки Анны я слабо помню. Это еще в первые годы священства было. Забылось уже. Божий же одуванчик неизгладимый след в памяти оставил. И не только из-за своей тихой веры, невидимой помощи и всегдашней молитвенной заботой. Есть и иная причина…

Бабушка Анна мне объяснила и раскрыла один крайне современный, регулярно возникающий и часто повторяемый богословский вопрос.

Как-то в канун праздника Вознесения Господнего или в сам праздник рассуждал я с амвона церковного о «Богооставленности». Причины ее определял, святоотеческие высказывания приводил, выводы формулировал и нравственно-православную оценку выставлял.

После проповеди в алтарь зашел удовлетворенный и даже отчасти восхищенный своей возросшей богословской «мудростью». Хотя, как всегда, лишь после завершающего «аминь» вспомнил, что вот «то-то» не сказал, а «вот этого» не подчеркнул.

Служба закончилась. Все к кресту подошли. Затем со старостой мелкие вопросы разрешили, крупные «надо» определили, чего купить и что сделать, наметили. Снял я облачение и домой засобирался. Уже выходил из храма и вдруг меня окликают. Тихим таким, извинительным голосом.

— Батюшка Александр?!

Оборачиваюсь — одуванчик наш. Я ее и не заметил, что она в храме осталась.

Удивился несказанно. Да никогда такого не было, чтобы Анна ко мне лично, кроме как на исповеди, обращалась. Мало удивился, дальше было уже потрясение, так как следующие слова ввергли меня в полный ступор:

— Хочу вам сказать, батюшка, что вы не правы были в проповеди своей.

Нет. Я не хочу утверждать, что меня не поправляли и со мной всегда соглашались раньше. Среди прихожан были и есть такие, кто любое мое слово отвергает, в штыки принимает и поспорить любит по каждому поводу. Но чтобы Анна решилась со мной не только заговорить, но даже покритиковать, это было выше понимаемого.

Первые мысли, естественно: это чего же я такого ляпнул? Вторая, не менее удивленная: почему никто слова не сказал, а Божий одуванчик в разряд ревнителей записался?

Воззрился я несказанно удивленным взглядом на Анну, а она ласково так, сочувственно и с такой любовью в голосе, которую я ни от кого из прихожан не слышал, говорит:

— Вот вы, батюшка, сказали, что оставляет нас Господь и плакать мы все должны из-за этой Богооставленности… А ведь это не так.

— Как так, не так? — удивился я.

— Это он апостолов на десять дней оставил, а нас не бросает.

Пока я собирал в уме возражения и составлял предложения, Анна продолжила:

— Вот я, дорогой батюшка, всегда на Вознесение причащаюсь, то есть самого Бога принимаю, правильно?

— Конечно, правильно, — естественно ответил я.

— Значит, вместе с Ним я и возношусь, — подытожила Анна.

Мне сказать было нечего. Тем более, что наш Божий одуванчик тут-же пригорюнился и добавила:

— Мне вот апостолов жалко. Целых десять дней без Бога. Бедненькие.

1 июня, 2011

Евгений Тучков

«Революцией призванный»

«Ведущий религиовед» ОГПУ родился в 1892 году в деревне Теляково Суздальского уезда Владимирской губернии. Рано осиротевшего Евгения воспитывала старшая сестра Анастасия – глубоко религиозная женщина, стремившаяся воцерковить брата. Окончив четырехклассную приходскую школу, Евгений «ушел в люди». В 1915-м призвался в армию, служил писарем при штабах на Западном фронте. (Интересно, что когда в 1916 году в императорской армии отменили обязательную исповедь, к ней добровольно приходило не более 16% солдат-православных. Вовсю вызревали духовные предпосылки грядущего масштабного кровопускания Гражданской войны…)

В октябре 1917 года избрался от гарнизона солдат членом Совета рабочих и крестьянских депутатов в городе Юрьеве-Польском, а через год по партийному набору попал на службу в ЧК Иванова-Вознесенска, где заведывал… юридическим отделом!

В 1919-м направлен на руководящую работу в Уфимскую губернскую ЧК, где сформировал отряд особого назначения, который принимал активное участие в жестоком подавлении Мензелинского крестьянского восстания в Башкирии (ранее крестьяне вилами перебили продотряд численностью в 35 человек). Как способный организатор, был назначен заведующим секретным отделом губернской ЧК.

На Урале же встретил подругу жизни – Елену Яковлеву. В Уфе у них родился сын, умерший во младенчестве. В браке прожили долгую жизнь, в Москве в 1923 году родился второй сын Борис, единственный ребенок, которого любил и баловал отец.

Летом 1921 года чекист Тучков отличился при изъятии церковных ценностей (официально – «в пользу голодающих»), и за рвение осенью того же года был переведен в Москву.

Инспиратор церковных расколов

По слову святителя Иоанна Златоуста, грех раскола Церкви не смывается и мученической кровью, ведь Церковь – живое тело Христа, и он же ее Глава.

В центральном аппарате советской спецслужбы ВЧК (с 1923 года – ОГПУ) «специализациею» Е.Тучкова являлась «церковная линия». Он стал сначала заместителем руководителя, затем – начальником 6-го отделения Секретно-политического отдела (СПО, борьба с идейно-политическими противниками, церковью и интеллигенцией) ОГПУ, а с сентября 1922 года – еще и ответственным секретарем Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) (координация антирелигиозной борьбы в СССР).

С весны-лета 1921 года начинается фронтальное наступление власти на Церковь как главную помеху овладения сознанием и душами людей. Е.Тучкову довелось сотрудничать по линии Комиссии с ведущими фигурами «ленинской гвардии» (и фигурантами процессов времен «Большого террора») – Н.Бухариным, А.Каменевым, Г.Зиновьевым, председателями ОГПУ Ф.Дзержинским и В.Менжинским.

Стратегию изощренного подрыва Церкви предложил в записке в Политбюро ЦК РКП (б) от октября 1922 года Лев Троцкий, глава военного ведомства Республики. Лев Давыдович рекомендовал инспирировать раскол Православной Церкви на лояльную власти, «обновленную», противопоставившею себя «патриаршей» («реакционной»). Главным инструментом раскола стали органы госбезопасности и репрессивные мероприятия. Тучков лично допрашивал патриарха Тихона, докладывая о результатах Л.Троцкому и восходящему лидеру партии И.Сталину. В 1923 году его за особые заслуги наградили именным «Маузером».

Вплоть до роспуска Антирелигиозной комиссии (АРК) в 1929 году Тучков ведал в ОГПУ СССР практически всеми «делами» Русской Православной Церкви (РПЦ), протестантов, мусульман, иудеев. Именно в недрах 6-го отделения в 1927 году сформировали организационную церковную структуру, в основных чертах сохранившуюся и по сей день.

«Игумен» из ОГПУ

В столице Тучков вместе с семьей и набожной сестрой поселился в Серафимо-Дивеевском подворье, где во главе сестер-монахинь стояла матушка Анфия. Получив отличные апартаменты и бытовые услуги сестер, «главпоп» весьма оригинально благодарил монахинь. Как пишет историк М.Губонин, получив от агентуры сведения о местах предстоящих торжественных богослужений Святейшего Патриарха Тихона или архиепископа Илариона (Троицкого), которого особенно любили верующие москвичи, монахини безбоязненно направлялись на службу. «Мы уж ему премного благодарны. А то ведь другой-то давно бы уж нас всех разогнал: кого-куды, и костей не соберешь» – говаривала матушка Анфия.

Технологию агентурно-оперативной работы по расколу РПЦ изложил сам Тучков на заседании АРК 31 октября 1922 года: «Пять месяцев тому назад в основу нашей работы по борьбе с духовенством была поставлена задача – борьба с реакционным тихоновским духовенством и, конечно, в первую очередь с высшими иерархами как-то: митрополитами, архиепископами, епископами и т.д. Для осуществления этой задачи была образована группа так называемая «ЖИВАЯ ЦЕРКОВЬ», состоящая преимущественно из белых попов, что дало нам возможность поссорить попов с епископами, примерно как солдат с генералами, ибо между белым и черным духовенством существовала вражда еще задолго до этого времени, так как последнее имело большое преимущество в церкви и ограждало себя канонами от конкуренции белых попов на высшие иерархические посты…»

С осени 1924-го «игумен» Тучков приступил к подготовке нового дела против Патриарха Тихона – создал агентурную разработку по т.н. «Шпионской организации церковников». В начале февраля 1925-го Тучков арестовал известного церковного историка профессора И.Попова, которому приписывалось «вхождение в группу», возглавляемую Патриархом. Лишь смерть владыки Тихона позволила ему избежать Соловков, регулярно пополняемых клиром РПЦ.

Разумеется, основным средством борьбы с Церковью была агентура в середе священнослужителей и мирян, хотя в то время отказ от сотрудничества мог стоить весьма дорого. Как докладывал Е.Тучков, по «церковной линии» количество секретных осведомителей («сексотов») с 400 в 1923 году до 1931-го выросло до 2500.

За полноту влияния на РПЦ Е.Тучкова часто сравнивали с обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым. Как отмечал известный перебежчик-«невозвращенец» из разведки ОГПУ  Георгий Агабеков (позднее ликвидированный бывшими коллегами), «работа по духовенству поручена шестому отделению ОГПУ, и руководит ею Тучков. Он считается спецом по религиозным делам и очень ловко пользуется разделением церкви на старую и новую, вербуя агентуру с той или с другой стороны».

Нередко выступал он и в советской прессе со статьями под псевдонимом Теляковский (по названию родного села), став автором 30 статей и трех антирелигиозных брошюр. Не сумев окончить МГУ, получил специальное образование в Высшей школе НКВД (1935–1939), хотя писал с массой орфографических ошибок.

В 1931 году готовя для начальника СПО ОГПУ Якова Агранова (позже расстрелянного) проект наградного листа на себя же, Е.Тучков так излагал свои «заслуги» на антицерковном фронте: «В настоящее время состоит в должности Начальника 3-го Отделения Секретно-Политического Отдела ОГПУ… В 1923–1925 гг. им были проведены два церковных собора (всесоюзные съезды церковников), на которых был низложен патриарх Тихон и вынесено постановление об упразднении монастырей, мощей, а также о лояльном отношении церкви к Соввласти. На протяжении ряда лет тов. Тучковым проводилась серьезная работа по расколу заграничной православной русской церкви. Блестяще проведена работа по срыву объявленного Папой Римским в 1930 году крестового похода против СССР… Благодаря энергичной работе тов. Тучкова была раскрыта и ликвидирована в конце 1930 и 1931 гг. Всесоюзная контрреволюционная монархическая организация церковников «Истинно-православная церковь», опиравшаяся в своей антисоветской деятельности на черносотенно-клерикальные круги. Организация имела множество своих филиалов – 300 повстанческих ячеек, огнестрельное и холодное оружие…».

Считалось, что сопротивление Церкви практически было сломлено, митрополит Сергий и его Синод стали карманными. Именно Тучков сфабриковал текст «Декларации 1927 года» о полной лояльности РПЦ власти и заставил мягкого митрополита Сергия подписать подложный документ.

Хотя Е.Тучков и получил орден Трудового Красного Знамени, с ликвидацией в 1929 году Антирелигиозной комиссии и приходом в 1934-м к руководству органами госбезопасности Генриха Ягоды начинается карьерный закат «игумена», пробавлявшегося теперь участием в кадровых «чистках» московских районных парторганизаций и ВУЗов. В «команду» расстрелянного в 1938-м Ягоды он не попал, что, видимо, и спасло «религиоведу» жизнь.

В последние годы работы в НКВД занимал должность уполномоченного по Уралу. В звании майора госбезопасности (что соответствовало армейскому комбригу) в 1939 году был уволен, занимался атеистической пропагандой, и в 1941-м стал ответственным секретарем Центрального Совета союза воинствующих безбожников, возглавляемого «старым большевиком» Емельяном Ярославским (Губельманом).

Плоды государственного богоборчества

Богоборчеству положил начало Декрет первого советского правительства «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Церковь утратила правовой статус государственного учреждения, право на распоряжение имуществом, защиту в судебном порядке, у нее изымались материальные ценности. Борьбу с самой верой Христовой В.Ленин в программной статье марта 1922 года «О значении воинствующего материализма» назвал «нашей государственной работой».

В 1932 году в СССР провозгласили начало «безбожной пятилетки», в ходе которой гонения на Православие приобрели всеобщий и систематический характер. Тогда же Союз воинствующих безбожников (СВБ) официально имел 50 000 первичных организаций, до 7 млн. членов, из которых 2 млн. входили в группы «юных воинствующих безбожников».

Конституция СССР 1936 года уже не включала положения о свободе религиозного исповедания, оставляя гражданам лишь право на «отправление религиозных культов», зато закрепляла право на «свободу антирелигиозной пропаганды». Преследования Православной Церкви повлекли и еще одно тяжкое последствие – оживление псевдоправославного сектанства, появление мистических течений, «подпольных групп».

Однако несмотря на почти полную административно-репрессивную ликвидацию Церкви, всесоюзная перепись населения 1937 года показала реальный уровень религиозности советских людей (вопросы о религиозных убеждениях в опросные листы внесли по личной инициативе И.Сталина). Из 30 млн. неграмотных граждан, старших по возрасту 16 лет, верующими объявили себя 84% (25 млн. душ), из 68,5% грамотных – 45% (свыше 30 млн.).

Антирелигиозная пропаганда, признавали власти, к концу 1930-х велась, в основном, пассивно, формально-казенно. В докладной записке отдела культпросветработы ЦК ВКП(б) от февраля 1937 года отмечалось, что из 13 антирелигиозных журналов закрыто 10, из них 6 на «национальных» языках, кино и радио антирелигиозной пропаганды не ведут, сеть первичек и районных организаций Союза безбожников почти везде развалилась, членские взносы Союза с 200 тыс. рублей в 1933-м сократились до 35 тыс. ежегодно, некоторые областные организации ударились в «сомнительные коммерческие махинации». Формально ячейки СВБ к 1941 году действовали только в 34% колхозов Украины.

Сам И.Сталин, видимо, не педалировал наступление на Церковь, хотя и имел безраздельную власть и мощный аппарат принуждения. Его отношение к религии определялось, скорее, политической конъюнктурой Д.Волкогонов в работе «Сталин и религия» приводит слова вождя – отбирая литературу для дачной библиотеки, он пишет: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры!»

Тем не менее, результаты политики агресивного безбожия принесли страшные плоды. К началу Великой Отечественной войны церковь в Советском Союзе была почти полностью разгромлена. 250 архиереев расстреляли, в ссылке находилось 16 владык (среди них будущий архиепископ Симферопольский и Крымский Лука (Войно-Ясенецкий), выдающийся хирург и ученый, ныне прославленный как святитель Лука Крымский). На свободе пребывало лишь три митрополита и епископ.

Как сообщалось в архивном отчете о деятельности Наркомата госбезопасности УССР в годы войны, в Украине к 1941 году уцелело 3% приходов от их дореволюционной численности, в ряде индустриальных областей действующие храмы отсутствовали полностью. В Одессе действовала одна церковь, в Киеве вели службы два храма, три священника и один дьякон (до революции в Киеве было 1750 храмов и монастырей).

Чудом избежал расправы в 1939 году митрополит Сергий (местоблюститель патриаршего престола), был расстрелян его келейник и арестована сестра Александра. В 1940 году Георгий Маленков вообще предложил И.Сталину ликвидировать московскую Патриархию. Как полагают историки Церкви, диктатора удержали от этого возможные волнения балканских народов в защиту православных в России и наличие 60 миллионов православных верующих в самом СССР (да и приближение войны он прекрасно понимал – Авт.). Протоирей Леонид Константинов, настоятель Николо-Иосафовского собора, пишет, что в январе 1941-го глава НКВД СССР Лаврентий Берия назначил на 22 августа операцию по окончательной ликвидации Православной Церкви. Но 22 июня грянула война…

Церковное возрождение

Состоявшийся в годы Великой Отечественной войны впечатляющий религиозный подъем народа, выстоявшего в страшной войне, определенные послабления со стороны продолжавшего оставаться воинственно-атеистическим режима привели к неожиданному еще несколько лет назад росту воцерковления людей.

4 сентября 1943 года на ночном совещании у И.Сталина (при участии Л.Берия) приняли решение о либерализаци политики по отношению к РПЦ. Уже 8 сентября 1943-го Поместный Собор избрал Патриархом Московским и Всея Руси митрополита Сергия. Началось открытие храмов, монастырей, духовных учебных заведений. 31 января 1945 года Поместный Собор утвердил «Положение об управлении РПЦ». Новым «куратором» Церкви от органов госбезопасности стал полковник (с 1945 – генерал-майор) Георгий Карпов, назначенный председателем Совета по делам Православной Церкви при Совнаркоме СССР.

Как свидетельствует изученные автором архивные информационные отчеты Уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совете Народных Комиссаров (СНК) СССР по Украинской ССР, к концу 1945 года в Украине начитывалось 6242 православных церквей «патриаршей ориентации» (до 40% от дореволюционной численности), служило 14 епископов, 5060 священников, 441 диакон, около 2000 псаломщиков. Насчитывалось 15 мужских (346 монахов) и 25 женских (1352 монахини) монастырей, около 500 монашествующих вне монастырей (в монастырях работало 75 церквей, им принадлежало 338 га земли). В Украине власти считали «активными» верными Православной Церкви около 1,2 млн. граждан.

«В данный период времени русская православная церковь занимает в отношении государства безусловную, без тени подозрения, лояльную позицию, — отмечалось в отчете Уполномоченного Совета по делам православной церкви при СНК СССР по УССР П. Ходченко за 2-й квартал 1945 года. — Она ведет большую и полезную патриотическую работу, за данный период Церковью собрано в Украине на нужды обороны страны, в пользу инвалидов и сирот 12049838 рублей деньгами и натурпродуктами».

Правда, не следует преувеличивать «религиозное усердие» властей. Из 9829 действовавших в СССР к октябрю 1943 года православных церквей 6500 открылись на оккупированной территории («религиозная политика» гитлеровского режима, исповедовавшего «государственный оккультизм», тема отдельного разговора). В 1944–1945 годах удовлетворили лишь 9,8% ходатайств верующих об открытии церквей, отказывали и в возвращении мощей и чудотворных икон, хранившихся в музеях.

К Пасхе 1948 года в Украине действовало 8931 храм и молитвенный дом Православной Церкви. Однако неподдельный подъем религиозной жизни заставил власть с середины 1948 года принять «крутые меры». Началось закрытие восстановленных в годы войны храмов, возобновились аресты священнослужителей, запретили крестные ходы, ограничили свободу передвижения архиереев. Храмы вновь стали отбирать под склады и клубы. За 1949–1951 годы количество священников РПЦ в СССР уменьшилось от 13483 до 12254, монастырей – со 104 до 62.

У разбитого атеистического корыта

В новом наступлении на Церковь услуги изощренного разрушителя Церкви Е.Тучкова новому «куратору» РПЦ почему-то не понадобились (к тому же окончательно распалось агентурное «детище» Тучкова – «обновленческая церковь»). Впрочем, Г.Карпов и сам имел в церковных кругах скверную репутацию – в довоенные годы удостоился ордена Красной Звезды за «операции против церковно-монархического подполья» (и высшего ордена Ленина – «за Поместный Собор» 1945 года), а уж в застенках с фигурантами-«церковниками» не церемонились. Не случайно численность новомученников и исповедников РПЦ, пострадавших за веру с 1917 года, дважды превысило число канонизированных за весь период существования христианства на Руси.

Почти всех коллег майора – «религиоведов-ликвидаторов» из 6-го отделения СПО ОГПУ – истребили сослуживцы еще в «чистках» НКВД 1936–1939 годов. «Родное» ведомство о нем забыло. Союз воинствующих безбожников, уже формально влачивший существование, И.Сталин ликвидировал в 1946 году. Но для Евгения Александровича «встречи с исповедниками, мучениками не прошли даром – пишет наш российский коллега Сергей Бычков. – В послевоенный период он пытался переосмыслить события 20-х годов. Жаль, что страх и внутренний цензор так и не позволили ему раскрыть истинных мыслей и оценок – результата его долгих наблюдений и размышлений. Атеистические брошюры, изданные им после войны, убоги и бесцветны».

С 1946-го Тучков ушел на пенсию, хотя и числился внештатным лектором Центрального лекционного бюро Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете министров РСФСР. В 1947-м завершил работу над книгой «Русская Православная Церковь и контрреволюция», где события доведены лишь до 1925 года – до смерти патриарха Тихона. Большая часть книги посвящена обновленцам, их лжесоборам и фальсифицированным документам, которые сам Тучков и готовил.

После войны приобрел участок земли под Москвой и строил дачу с кабинетом, в котором мечтал начать капитальную работу над воспоминаниями. «Мне есть что вспомнить» – говаривал он внукам. Окончательный вариант книги назывался «Октябрьская социалистическая революция и Русская Православная Церковь» (в центре повествования оказывались церковные проблемы, по которым вел оперативную работу сам автор – это был бы ценнейший источник по подлинной истории гонений на Церковь в СССР). Завершить труд помешала неизлечимая болезнь.

Иначе как переосмыслением содеянного вряд ли можно объяснить приглашение Патриарха для церковной исповеди «заслуженного чекиста», умиравшего от неоперабельного рака с метастазами. Алексий І, сын камергера императорского двора и внук сенатора Российской империи, незамедлительно прибыл к крестьянскому сыну Тучкову, хорошо ему знакомому по жестким «беседам» недобрых 1920-х годов. Их беседа длилась несколько часов, и супруга Елена Александровна, убежденный атеист, уже беспокоилась – успеет ли проститься с умирающим…

Евгения Тучкова похоронили на Ваганьковском кладбище и «келейно» заговорили о нем лишь в популярном среди диссидентов 1970-х исследовании А.Краснова-Левитина и В.Шаврова «Очерки по истории Русской Церковной смуты».

Вспомним и мы его как подтвердившего на своем примере знаменитое – «Бог поругаем не бывает!»

08 Апрель 2011 13:22 Дмитрий Веденеев д.ист.н.

Православие в Украине

Или почему нет «праздника смерти Иуды Искариота»?…

«Сила моя в немощи совершается»

1885 – 02.05.1952 г.

Одна из самых известных и почитаемых в России святых. Каждый, кто хотя бы раз побывал у нее, в Покровском монастыре, навсегда запомнит необыкновенное ощущение близости, теплоты и отзывчивости на просьбу о помощи, которое приходит во время молитвенного общения с Матушкой.

Она будто здесь, открытая, простертая навстречу всем, кто приходит в храм с верой. Сегодня исполняется то, что она предсказала о себе незадолго до своей смерти: «…на могилку мою мало будет ходить людей, только близкие…Но через много лет люди узнают про меня и пойдут толпами за помощью в своих горестях и с просьбой помолиться о них ко Господу Богу, и я всем буду помогать и всех услышу»…

Традиционные, от ворот, очереди, ворохи записок, цветы, которые она любила, и радость от сознания того, что в простоте и безыскусности обязательно будешь принят. Ты к ней – с букетиком, а от нее, бывает, что и с целым букетом роз, облагодатствованный, обласканный, а впереди – главное чудо: помощь, так же просто, как если бы говорили лицом к лицу. Вот это и есть Матушка Матрона. Сколько бы ни подтрунивали богословы над этим неиссякаемым народным обожанием, в нем есть своя правда. Истосковавшиеся по сердечности люди утешаются тем, что здесь все, «по-оптински»: «на молитве не лукавь, а веди дело проще». А за этой простотой и «народностью» – исповеднический подвиг, история послушливой, по-детски преданной любви к Богу.

Слепая девочка

Сиротство было уготовано ей еще до рождения. Обычная крестьянская семья из села под Тулой, где едва сводили концы с концами. До ее появления на свет в 1885 г. мать от бедности и отчаяния подумывала, как бы пристроить нежеланного младенца в приют. А новорожденная девочка, маленькая, слабая, оказалась совершенно беззащитной перед миром – слепой, и мать вдруг одумалась, осознав, что если не она, никто не возьмет на себя заботу об этом ребенке, никому он не будет нужен, и Матронушку оставили в семье.

Со временем же, та, что казалась «обузой», стала для матери большей радостью, чем ее старшие дети. Девочка росла ласковой, доброй. Кроха, сама немощная, а мать свою старалась поддержать, будто это и не она нуждалась в помощи. Когда же матушка жалела о ней, о будущей ее участи, Матрона только и отвечала: «Я-то несчастная? У тебя Ваня несчастный, да Миша». Слов ее не понимали тогда, но стали примечать, что ребенок этот необычен. Видно было, что ей дано зрение, хотя и отличающееся от обыкновенного: она пробиралась к иконам, любила держать образы на руках, различала…

…Невысокая, с короткими ручками и ножками, Матрона Никонова с самого детства оказалась «обособлена» от обычной жизни. Общение со сверстниками порой приносило ей страдание: над ее немощью потешались, и она приняла свой недуг как ограду – началась жизнь внутренняя в постоянном обращении к Богу, к святым. Вера была у нее крепкая, как у взрослого. Любимым ее уголком стало уединенное место в Успенском храме, поблизости от дома, слева, за входной дверью, где она часами неподвижно стояла в молитве.

Один случай открыл необычность ее внутренней жизни, когда Матронушка среди ночи сказала вдруг о том, что скончался крестивший ее священник, отец Василий, и слова ее оказались правдой. Тогда родные припомнили и важный эпизод: когда о. Василий крестил Матрону, во время совершения таинства над купелью поднялось легкое благоухающее облако, и священник предсказал, что их ребенок будет свят.

Духовное зрение, которым девочка была наделена от Бога, стало проявляться все более явно. Она предсказывала будущие события, часто уберегая людей от опасности, предвидела она и стихийные бедствия, за много лет предсказывала революцию и гонения на Церковь. По ее молитве люди стали получать исцеление и помощь в скорбях. О маленькой молитвеннице узнали: к дому Никоновых стал стекаться народ не только из окрестных сел, но и из других губерний.

Были в тот период и радости в ее жизни: паломничества в Киево-Печерскую лавру, к Троице-Сергию. Послал Господь добрую душу: дочь местного помещика Лидия приняла Матрону как спутницу в своих путешествиях по святым местам, заботясь о ней. Сохранилось предание и о том, что в Кронштадте, среди толпы, выделил и особым образом благословил Матронушку сам о. Иоанн Сергиев. Назвав прежде с ним незнакомую девушку по имени, о. Иоанн прибавил: «Смена мне, восьмой столп России».

Дар

На семнадцатом году жизни Матрона «обезножила», внезапно, будто от удара. Сама она видела в этом испытание веры, и говорила, что ей был указан и человек, женщина, сознательно причинившая ей зло, по ненависти к тем, кто угождает Богу молитвой. Матрона приняла болезнь как Крест Христов, не без воли Божией посылаемый.

В телесном страдании ей было дано почувствовать то, что испытывал апостол Павел: изобилие благодати при крайней немощи плоти. Прозорливость ее поражала. Одну посетительницу она обличала в утаенном грехе – та в голодное время продавала сиротам и неимущим несвежее и нечистое молоко, другой – приоткрыла, что задуманное ей дело не сбудется – и материалы заготовлены, и средства есть, а помешает революция возведению новой колокольни, третьему же советовала поскорее продать имение и уехать за границу. В редких случаях, когда ее советами пренебрегали, события заставляли об этом сожалеть. Понадеялся помещик Яньков на то, что «пересидит» волнения в глубинке, и не избежал преждевременной смерти, оставив бесприютной сиротой единственную дочь.

К Матрюше везли больных и расслабленных: помолится, подаст воды, и казалось неизлечимо-больной человек, после продолжительного и глубокого сна, встает совершенно здоровым. Сама же Матрона не признавала за собой никакой чудотворной силы: «Что Матронушка Бог что ли? Бог во всем помогает». Это и возводило ее в ранг евангельского врача: не ради корысти лечила она людей и помогала, сама довольствуясь лишь необходимым, а для прославления Имени Божия, и не своими силами, а через молитвенное обращение к Господу. За это Матрону ненавидели «целители» и ворожеи, колдуны и оккультисты, «соревновавшее» ей и бессильные. Матрона упреждала людей от уклонения на путь «легкой помощи»: помочь – «помогут», да только временно, а цену поставят непомерную – душу, Богом сотворенную, бессмертную.

От Арбата – до Посада

Революция произвела разделение и в ее семье: оба брата Матроны вступили в партию. Жить под одной крышей с блаженной, к которой люди, по-прежнему, шли и ехали отовсюду, было для них нестерпимо. Оба были «активистами», сельскими агитаторами. Матронушка же не могла ни от Бога отступить, ни утаивать дар от Него полученный как «не свое», а для служения на пользу ближним ей данный, и, жалея престарелых родителей, перебралась в Москву. С 1925 года она стала бездомной странницей: ни постоянного угла, ни прописки.

До войны жила она на Ульяновской улице в доме приютившего ее на время священника, а потом – на Пятницкой, в Сокольниках в летнем домике, где в холодное время стены покрывались пленкой льда, в подвале у племянницы жила в Вишняковском переулке и у Никитских ворот, в Петровско-Разумовском и в Царицыно, гостила и в Сергиевом Посаде. «Безногая», всю Москву знала она по подвалам и закуткам.

Не раз она, как птица, срывалась с места перед самым приходом милиции и искала себе прибежище в другом конце города. Сопровождали ее «келейницы», разделявшие с ней ее скитания.

Неудобств для себя она словно и не замечала. Не было ни жалоб, ни ропота, ни досады. Любила Москву, называла ее «святым городом», и, предсказывая приближение долгой и кровопролитной войны, утешала: «Москву враг не тронет. Из Москвы уезжать не надо».

С 1942 г. появился у нее, наконец, «свой уголок» в Староконюшенном переулке, у женщины из одного с ней села, где задержалась она на пять лет. Три угла в комнате от потолка до самого пола занимали иконы. Маленький «островок» прежней жизни за тяжелыми, дореволюционного пошива, шторами. Здесь заботливо поддерживали огонь в лампадах, помнили праздники и дни великих святых, и, по-прежнему, молились.

А народ, по-прежнему, шел за помощью, так, что в иные дни стекалось к ней и по сорок человек. Так и шла жизнь по заведенному распорядку: днем – посетители, ночь – для молитвы, краткие перерывы на сон, хотя она и не спала глубоко, а только дремала, по-монашески, положив голову на кулачек.

Матушке открывались судьбы людей, сражавшихся на фронте, она не отказывала в молитве за воинов, и сама часто присутствовала в разных местах страны. Среди ее предсказаний запомнилось и относившееся к ее «малой родине»: «В Тулу немцы не войдут».

Бывало, что и приходившие к ней в отчаянии, не надеясь уже ни на что, получали помощь за простое обещание твердо верить, что есть Бог и Его силой все совершится и уладится, за внимание к ее словам о том, что христианам нужно, не снимая, носить крест, читать молитвы, венчаться в Церкви. И за этим следовали сотни свидетельств об исцелениях, избавлении от власти злых духов, разрешении запутанных, сложных обстоятельств. Утешала, ободряла, увещевала, обещая, что Господь не оставит Россию, а бедствия посылаются за оскудение веры.

И так до конца служила она Богу, не думая о себе высоко, держась всегда просто и скромно, не поощряя никаких внешних выделений и «обособлений в духовность». «Ни вида, ни величия», ни монашеского облачения. Выглядела она как обычная, только очень немощная и утружденная болезнями и неустройством женщина, всегда благодушная, со светлым лицом и детской улыбкой. Однако не только для мирян, но и для монахов Троице-Сергиевой Лавры была она «Божиим человеком», «духовной матерью», которую знали многие и чьими молитвами дорожили.

В первые годы после ее кончины в 1952 г. о маленькой могилке на Даниловском кладбище, выбранном по тому, что там находился один из немногих действующих храмов, знало лишь ограниченное число людей. Лишь спустя десятилетия совершилось ее прославление, мощи были перенесены в Покровский монастырь, и снова пошли люди со свечами, с букетами цветов, с пением акафиста новой московской и всероссийской святой – в удостоверение плодов ее земного подвига, пройденного смиренно в простом русском платьице в горошек.

Использованные и рекомендуемые для чтения источники и литература:

1. Матрона Московская. Повесть о житии. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II Издательский Совет Русской Православной Церкви 2002. (Интернет-публикация: http://www.wco.ru/biblio/books/matrona1/Main.htm);

2. Блаженная Матрона Московская // Православный календарь. (http://days.pravoslavie.ru/Life/life4629.htm)

2 мая, 2011

Мария Дегтярева

ПРАВОСЛАВИЕ И МИР

Сотни москвичей и гостей столицы стали свидетелями необычного флешмоба, который прошел в Камергерском переулке на Пасхальной неделе. Дворник, фотограф, автомобилисты и мамы, гуляющие с детьми, исполнили под аккомпанемент уличных музыкантов несколько пасхальных песен. Так участники флэшмоба поздравили случайных зрителей с праздником.

Теплым апрельским вечером за столиками на верандах кафе обосновались множество посетителей. По переулку прогуливались туристы, студенты и влюбленные пары. Группа уличных музыкантов играла популярные мелодии. Ровно в 19 часов началось необычное действо. Три девочки запели тропарь Пасхи византийского распева «Христос Анести» на греческом языке. Десятки людей останавливались и наблюдали за необычным действием. Вдруг и еще один «случайный» участник присоединился к ним, громогласно затянув стихиры Пасхи «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его». И вот уже целый хор «прохожих» вступил сильными голосами – уличные музыканты, фотографы, молодые мамы с колясками. Импровизированный хор было слышно во всех концах Камергерского переулка. Многие зрители забросили прежние занятия и целиком переключились на необычное зрелище. Некоторые прохожие достали мобильные телефоны и фотокамеры и стали снимать на них происходящее.

«Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» прозвучало в завершение флэшмоба. Традиционное пасхальное приветствие поддержали и вконец обескураженные зрители. И вот уже, как ни в чем не бывало, все вернулись к прежним занятиям. Участие в пасхальном флэшмобе приняли священники Русской Православной Церкви и православные певцы.

«Пасха – великий праздник всех православных. Сегодняшним действом мы хотели ещё раз поздравить всех добрых людей с этим великим днем», – рассказал РИА Новости один из организаторов акции, известный православный певец Адриан Гусейнов.

29 апреля, 2011

Православие и Мир

Видеоролик (3 мин.) можно посмотреть  по ссылке http://www.pravmir.ru/pasxalnyj-fleshmob-proshel-v-centre-moskvy/ или у меня в гостевой http://video.i.ua/user/3070369/43750/281395/

В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга архимандрита Тихона (Шевкунова). В нее вошли реальные истории, произошедшие в разные годы, которые в дальнейшем были использованы в проповедях и беседах, произнесенных автором.

Клавдия Евгеньевна с внучкой Машей. 1977-й год. События, описанные в этом рассказе, произойдут почти через 20 лет.    Фотография предоставлена М.Г. Жуковой

Прихожанка нашего монастыря Мария Георгиевна Жукова, дочь знаменитого маршала Георгия Константиновича Жукова, как-то с печалью рассказала мне, что ее бабушка по матери, Клавдия Евгеньевна, которой исполнилось 89 лет, не причащалась с самого детства. Беда была еще и в том, что Клавдия Евгеньевна уже несколько лет страдала старческим умственным расстройством и неадекватно реагировала на окружающее. Доходило до того, что она не узнавала даже свою любимую внучку и, увидев Марию Георгиевну, совершенно спокойно могла сказать: «Вы кто? А где же моя внучка? Где Маша?» Мария Георгиевна заливалась слезами, но врачи говорили, что это уже необратимо. Так что даже просто взять в толк, желает ли Клавдия Евгеньевна исповедоваться и причаститься и вообще, хочет ли видеть в своей комнате священника, совершенно не представлялось возможным.

Знакомые батюшки, к которым обращалась Мария Георгиевна, только разводили руками: причащать старушку, да при этом даже не иметь возможности понять, верует ли она в Бога (всю сознательную жизнь Клавдия Евгеньевна была членом компартии, атеистом), никто не решался.

Мы с Марией Георгиевной долго размышляли над этой необычайной ситуацией, но так ничего и не смогли придумать. В конце концов я не нашел ничего лучше, как сказать:

– Знаете, Маша, одно дело – наши человеческие рассуждения, а другое – когда мы придем к вашей бабушке со Святыми Христовыми Тайнами. Может, Господь каким-то образом Сам все управит? А больше нам и рассчитывать не на что!

С этим Мария Георгиевна согласилась.

Но предложить-то я это предложил, а, честно признаться, сам мало верил, что нам что-нибудь удастся. А поэтому, к моему стыду, долго откладывал посещение больной. Превозмогали самые простые опасения: было не по себе идти со святым причастием к человеку, который, скорее всего, даже не поймет, зачем ты здесь появился. Кроме того, как всегда, появились то одни срочные дела, то другие…

Наконец Мария Георгиевна проявила настоящую отцовскую настойчивость. Да и мне стало стыдно за мое малодушие. В итоге, в ближайшие дни мы решили осуществить два дела сразу: освятить маршальскую квартиру и попытаться исповедовать и причастить бабушку. Если она, конечно, сама этого захочет и правильно воспримет мой визит. Последнее было немаловажно: Мария Георгиевна предупредила, что бабушка может и рассердиться. И еще оказалось, что она совершенно не переносит людей в черной одежде.

Час от часу не легче! Пришлось наспех шить белый подрясник. И наконец мы направились освящать квартиру маршала Жукова и причащать его тещу. К слову сказать, теща-то была непростая: пожалуй, это была единственная теща за всю историю человечества, которой зять (и какой зять! Георгий Константинович Жуков был чрезвычайно требователен к людям) выразил публичную благодарность на титульном листе своей известной книги воспоминаний!

Признаюсь, не без страха, в белом подряснике, со Святыми Дарами в дарохранительнице, висящей на груди, я вошел в комнату, где в постели лежала маленькая сухонькая старушка, очень чистая и благообразная.

То и дело робко оглядываясь на Машу, я подошел к кровати и осторожно произнес:

– Э-эээ… Здрасьте, Клавдия Евгеньевна!..

Бабушка смотрела в потолок совершенно рассеянным, отсутствующим взглядом. Потом она медленно повернулась ко мне.

И взгляд ее стал совершенно иным.

– Батюшка! – воскликнула она. – Наконец-то вы пришли! Как долго я вас ждала!

Я ничего не понял! Мне рассказывали, что старушка – в глубоком маразме (назовем вещи своими именами), что она уже несколько лет, как совершенно лишилась ума, а тут?.. В полном недоумении я повернулся к Марии Георгиевне.

Но если я был удивлен, то Маша и ее подруга, которую она пригласила на освящение квартиры, были просто потрясены! Мария Георгиевна заплакала и даже выбежала из комнаты, а подруга, придя в себя, объяснила мне, что ничего подобного, в смысле разумной речи, они не слышали от Клавдии Евгеньевны уже третий год!

А тем временем Клавдия Евгеньевна продолжала:

– Батюшка! Но что же вас так долго не было?

– Простите, пожалуйста, Клавдия Евгеньевна! – от всего сердца попросил я прощенье. – Я и вправду виноват! Но вот сейчас все-таки пришел…

– Да, да! И мы с вами должны сделать что-то очень важное! – сказала Клавдия Евгеньевна. И встревоженно добавила: – Только я не помню – что?

– Мы должны с вами исповедоваться и причаститься.

– Совершенно верно, это мы с вами и должны сделать! Только вы, пожалуйста, мне помогите!

Нас оставили вдвоем. Я подсел на стульчик к кровати, и, с моей помощью, конечно, Клавдия Евгеньевна полчаса искренне и совершенно бесстрашно исповедовалась за всю свою жизнь, начиная с десяти лет, когда она, еще гимназисткой, последний раз была у исповеди. При этом она обнаружила такую поразительную память, что я только диву давался!

Когда Клавдия Евгеньевна закончила, я пригласил Машу и ее подругу и при них торжественно прочел над старушкой разрешительную молитву. Она же, сидя в кровати, просто сияла!

Наконец мы причастили ее Святых Христовых Таин. Удивительно, но когда я начал читать положенную пред причащением молитву: «Верую, Господи, и исповедую…», Клавдия Евгеньевна вдруг сама сложила крестообразно руки на груди, как это и положено при причащении. Наверное, на память к ней вернулись образы ее давнего детского причастия.

Закончив с главным, мы дали бабушке просфорку, размоченную в святой воде, и Клавдия Евгеньевна улеглась в кровати, спокойная и умиротворенная. Только с удовольствием пожевывала просфорку своим беззубым ртом.

Тем временем мы взялись за освящение квартиры. Когда я зашел с чашей святой воды освящать комнату Клавдии Евгеньевны, она, увидев меня, вынула изо рта просфорку и приветливо мне кивнула.

После освящения мы с Марией Георгиевной, ее сыном Егором и подругой сели за стол перекусить. За разговором прошло, наверное, часа полтора.

Собравшись домой, я зашел проститься с Клавдией Евгеньевной. Старушка по-прежнему лежала в кровати, но я сразу заметил, что с лицом ее что-то случилось. Левая половина как бы опала и была совершенно неподвижной. Я крикнул Марью Георгиевну. Та бросилась к бабушке, стала спрашивать, что с ней, но Клавдия Евгеньевна не отвечала. Мы поняли, что это паралич.

Так оно и оказалось. Слова покаяния на исповеди были последними, которые Клавдия Евгеньевна произнесла в своей жизни. Вскоре она скончалась. По благословению Святейшего Патриарха мы отпевали ее у нас в Сретенском монастыре. Министерство обороны выделило для похорон тещи маршала Жукова специальную военную команду.

Архимандрит Тихон (Шевкунов) 26 апреля 2011 года