Все мои знания о мире за несколько минут пришли в упорядоченное состояние. Этот процесс происходил независимо от моей воли, я лишь с изумлением наблюдал за ним как бы со стороны. И когда он завершился, я увидел абсолютно ясно, что… да, мир действительно сотворен Богом. Действительно, Бог этот мир до сих пор поддерживает в бытии. Действительно, если этот мир до сих пор не развалился, и люди еще не перервали друг другу глотки, то лишь исключительно потому, что в нем все еще действуют принципы, описанные в этой книжке. Всё!

С этого момента я стал верующим человеком. Садился в электричку неверующим, а вылез из нее — верующим. Вот так!

Ох, как же мне тогда стало страшно и неуютно! Обычно люди говорят, что когда они уверовали, у них был восторг какой-то, радость. Не знаю… Я вышел тогда из электрички в состоянии, близком к панике. Стою на перроне, и думаю: «Ну и как теперь дальше жить-то?»

С одной стороны, сбылось то, о чем я в глубине души мечтал уже довольно давно — Бог мне открыл Себя. Но вот как жить в присутствии Бога, зная, что Господь меня видит ВСЕГДА, знает каждое мое действие, каждое слово и даже каждый помысел? Ничего ведь теперь от Него не скроешь, не утаишь… Жуткое с непривычки ощущение. Наверное, это было то самое, библейское — «Страшно грешнику впасть в руки Бога Живого». Потом я понял, что это осознание своей греховности перед Очами Божиими и ужас от этого осознания являются очень важной предпосылкой для духовной борьбы христианина со своими грехами и страстями. А тогда просто стоял на заснеженном перроне, и мне было страшно жить дальше так, как я жил до этой встречи с Богом.

Я воспринимаю Церковь как — лечебницу, в которую больные, искореженные своими грехами люди, пришли за исцелением. Глупо сердиться на больного за то, что его раны плохо пахнут. Особенно, если ты сам — весь в бинтах и несет от тебя отнюдь не фиалками.
А остаюсь я в такой «несовершенной» Церкви потому, что уже получил в ней реальный опыт исцеления некоторых своих язв. И надеюсь по возможности вылечить остальные болячки.

Свят в Церкви — Бог. По мере приобщения к Нему, эту святость могут приобретать и люди, входящие в Церковь.

Вы пишете о грехе осуждения. Но вот для людей, далеких от Церкви, вся публичная проповедь Церкви слышится как одно сплошное осуждение. Неверующие не всегда могут разобраться в тонкостях, грех осуждает Православие или человека. Люди просто слышат: гомосексуалистам не место в нашем обществе, нескромно одетая девушка — блудница и позор семьи, тот, кто не ходит в храм — «потерянный» человек, и так далее. Причем осуждение они слышат от людей, которые и сами не без греха… В итоге у многих складывается такой образ Церкви: «объединение людей, которое осуждает всё и всех, кто к нему не принадлежит».

Да, к сожалению, такие мотивы отнюдь нередки в публичных выступлениях церковных авторов. Я с такой подачей этой темы категорически не согласен. Что значит — «нескромно одетая девушка — блудница»? Да Христос самой настоящей, уличенной в прелюбодеянии блуднице сказал «Я не осуждаю тебя»! Это как? Не в счет нынче?

Ужасно и отвратительно видеть, когда христиане в своем благочестии начинают уподобляться не Христу, а Его убийцам — фарисеям, считавшим грешников — низшей кастой, с соответствующим к ним отношением. Правда, подобное осуждение чужих грехов у нас сегодня зачастую принято объяснять как — обличение. Что ж… Еще раз приведу фрагмент из книги «Бабочка в ладони», в котором достаточно полно выражено мое отношение к этому вопросу:

Даже очень грязный человек может почувствовать себя чистым и опрятным, если встретит бедолагу, еще более грязного и неряшливого, чем он сам. Беда в том, что наша поврежденная грехом природа все время стремится к самоутверждению за счет признания другого человека более низким, плохим, греховным. И еще одна лазейка для этого больного стремления очень часто видится нам в словах Нового Завета об обличении греха: «Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить». (Еф 5:10-12) Казалось бы, вот — прямая санкция на осуждение чужих грехов, подкрепленная авторитетом Священного Писания. Однако, не стоит торопиться с выводами. Прежде чем приступить к обличению злых дел, всем стремящимся к подобного рода деятельности следовало бы сначала ознакомится с мыслями духовно опытных подвижников по этому поводу:

«Обманутые ложным понятием о ревности, неблагоразумные ревнители думают, предаваясь ей, подражать святым отцам и святым мученикам, забыв о себе, что они, ревнители, — не святые, а грешники. Если святые обличали согрешающих и нечестивых, то обличали по повелению Божию, по обязанности своей, по внушению Св. Духа, а не по внушению страстей своих и демонов. Кто же решится самопроизвольно обличать брата или сделать ему замечание, тот ясно обнаруживает и доказывает, что он счел себя благоразумнее и добродетельнее обличаемого им, что он действует по увлечению страстью и по обольщению демоническими помыслами».

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

«Правду говорить дело хорошее, когда нас призывает к тому обязанность или любовь к ближнему, но сие делать надобно, сколь возможно, без осуждения ближнего и без тщеславия и превозношения себя, как будто лучше другого знающего правду. Но при том надобно знать людей и дела, чтобы вместо правды не сказать укоризны и вместо мира и пользы не произвести вражды и вреда».

Святитель Филарет (Дроздов)

Нетрудно заметить, что два авторитетнейших учителя нашей Церкви, жившие во второй половине 19 века, независимо друг от друга высказывают практически одну и ту же мысль: не стоит обличать грешников, если только ты не был специально призван к этому Богом и не очистил свое сердце от страстей. Но если обратиться к древним Отцам, то их мнение по данному поводу будет еще более категоричным:

Никому не выставляй на вид каких-либо его недостатков, ни по какой причине. …Не укоряй брата своего, хотя бы ты видел его нарушителем всех заповедей, иначе и сам впадешь в руки врагов своих.

Преподобный Антоний Великий

Покрой согрешающего, если нет тебе от сего вреда: и ему придашь бодрости, и тебя поддержит милость Владыки твоего.

Преподобный Исаак Сирин

Никого не укоряй, ибо не знаешь, что случится с самим тобою. …Изреки слово утешения душе нерадивой, и Господь подкрепит сердце твое.

Преподобный Ефрем Сирин

Однажды братия спросили преподобного Пимена Великого: «Авва, следует ли, видя согрешение брата, умолчать и покрыть грех его?» — «Следует, — отвечал преподобный Пимен. — Если покроешь грех брата, то и Бог покроет твой грех».

— Но какой же ответ ты дашь Богу, что, увидев согрешающего, не обличил его?» — снова спросили у него. Он отвечал: «Я скажу: «Господи! Ты повелел прежде вынуть бревно из своего глаза, а потом извлекать сучок из глаза брата — я исполнил повеление Твое»

И если в вопросе обличения грешников мы не пожелаем уподобляться Пимену Великому, то с большой степенью вероятности рискуем уподобиться Михаилу Самюэлевичу Паниковскому, который, обличая бухгалтера Берлагу, тихо радовался тому, что на свете есть личности еще более жалкие и ничтожные, чем он сам.

Все христиане верят, что смерть — это не конец. Но лишь немногие могут сказать: «Я смерти не боюсь». Есть ли у Вас этот страх, если да, то как Вы живете с ним?

Конечно, есть. И когда люди говорят, что они не боятся смерти, я им почему-то не очень верю. Ведь даже Христос в Гефсиманском саду скорбел и молился до кровавого пота. Думаю, тут все же следует говорить не о наличии или отсутствии такого страха, а о способности с ним бороться, преодолевать его.

В журнале «Логос» мне довелось читать воспоминания иподиакона почившего в мае владыки Зосимы о том, как на его глазах умирал этот архиерей. После окончания Литургии владыке стало плохо с сердцем. Он лег на пол прямо в алтаре. Сказал: «Слава Богу — причастился. Теперь умирать не страшно». А через несколько мгновений воскликнул «Господи, ведь я же еще так молод, куда мне умирать-то?» Иподиакон, глядя на это, испугался, и со слезами начал просить владыку не умирать. И вот здесь произошло то, что потрясло меня в этой истории более всего: лежащий на полу умирающий архиерей увидел над собой плачущего, перепуганного мальчишку и… стал его утешать: «Ну, чего ты? Глянь, вон, какой я здоровенный! Разве же такие помирают?» Понимаете, даже перед смертью он думал не о себе, а о другом человеке! До конца, до самой последней черты…

Смерть такая штука, которой не удастся избежать никому из нас. И в кончине владыки Зосимы я увидел для себя некий образец подлинно-христианской кончины: упование на милость Божию в отношении к себе, и деятельное милосердие в отношении к ближнему.

Страх смерти у меня есть. И хотя смерть себе человек не выбирает, я все же очень хотел бы умереть так, как умирал владыка Зосима, сумевший растворить этот свой смертный страх любовью к другому человеку, нуждавшемуся в утешении.

Мы говорим: христианство — это свобода. А неверующие говорят: ваша Церковь лишает вас свободной воли, делает выбор за вас, пугает вас адом и превращает в рабов. Что такое свобода верующего, как бы Вы сформулировали?

В рабов нас превращают наши грехи и страсти. Это знает любой человек, например, пытавшийся бросить курить. У меня есть друг — прекрасный парень, умный, красивый, успешный. Жена тоже умница, трое деток. Все у него хорошо, жизнь удалась. Вот только время от времени напивается он вдрабадан и идет блудить по продажным девицам. Потом сам себя корит, переживает ужасно о том, что сделал, печалится, но… ничего не может с собой поделать. И в следующий раз все повторяется снова: водка, девицы… Вот и кем его, такого, считать: свободным человеком? или рабом? По-моему, это и есть — преддверие ада, где человек помимо своей воли влечется к тому, что причиняет ему страдание.

Христианство же предлагает людям освобождение от подобного рабства, указывает, как снова сделать свою волю свободной от страстей и не грешить там, где ты сам хотел бы остаться чистым.

Это и есть — свобода верующего человека.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=4612

Празднование  "Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня "

14 августа

.

В этот же день отмечается праздник Происхождения (Изнесения) Честных Древ Животворящего Креста, в народе именуемый «Медовым Спасом».
Спасы: медовый, яблочный, ореховый…
Протоирей Дмитрий Смирнов — Происхождение (Изнесение) Честных Древ Животворящего Креста Господня. О жертвенной любви Пройдите по ссылке: [flash=450,334,http://static.video.yandex.ru/lite/leon75m/aj37aey3y5.2410/]

Ничего не смущает, не режет слух в этих словах? Я понимаю, что «посягаю на святое», и все же… Ведь слово «спас» от слова «Спаситель», а слово – не пустой звук, тем более, если это – имя. В особенности, если это имя Божие.

За последние свыше двадцати лет мы привыкли, что накануне праздников Происхождения (изнесения) Честных Древ Животворящего Креста Господня, Его Преображения и Нерукотворного Образа, в СМИ обязательно появляются «просветительские» материалы на их тему. К сожалению, зачастую они выдержаны в ключе земледельческой магии, что сводит на нет пользу даже той информации, которая хотя бы вскользь дается о сути праздников.

Мы порой слишком привыкаем к словам и словосочетаниям, не задумываясь, что слово – продукт своеобразного «круговорота веществ в природе». Те или иные представления и понятия обретают имена в результате формирования своего содержания. Имена в свою очередь продолжают формировать сознание, как индивидуальное, так и массовое.



Вы никогда не задумывались о метаморфозе слова «настоящий»? Когда-то (да и сейчас некоторые люди используют это слово в таком смысле) под ним понималось «теперешнее», то, что есть в данный момент. В наше время за этим словом прочно закрепился смысл чего-то истинного, верного, непоколебимого, неподдельного, чуждого фальши, эфемерности. Случайно? Отнюдь. Эта сравнительно новая смысловая нагрузка – следствие искажения нашего мировоззрения, смещения приоритетов, преобладания ценностей временных; да – тленных, да – преходящих, но реальных, потому что они – настоящие: вот они, родимые, здесь, их пощупать можно, прочувствовать. Что «там» – это еще видно будет… и будет ли? А вот «это» – здесь и сейчас. А если и не «сей час», то в «ближайший час»: наши радости и скорби земные – это «настоящее» (во всех смыслах), все же прочее – так… А потому «с волками жить – по-волчьи выть», мы – люди немощные, грешные, но Господь милостив и Матерь Божия да святые все с Ангелами-Хранителями за нас заступятся и спасение наше – дело решенное. Только почитать Бога и наших перед Ним заступников надо, что опять же очень просто: в храм на праздники ходить, фрухты-овощи святить – учат в… ох! Да, совсем чуть не забыл: раз в год обязательно собороваться надо, чтобы не заморачиваться с грехами на исповеди, потому как в соборовании забытые грехи прощаются, и тогда можно в душе своей не копаться. И всё! И живи как все…

Такое, вот, «настоящее», но только никакое не Православие получается.



Беда, разумеется, не в народной культуре и не в крестьянских традициях. Культура христианская естественно формируется в лоне определенной среды и несет на себе ее отпечаток. Другое дело, что, во-первых, не все, что является отпечатком среды – неотъемлемая часть христианской культуры, а во-вторых… «мера во всем», как говорил мудрый Демокрит. Ведь не в меде да овощах-фруктах проблема. Традиции эти красивы, исполнены глубокого смысла, да только глубина эта становится парадоксально недостижимой именно из-за преобладания обрядного начала! Прилагательное («медовый», «яблочный», «ореховый», «хлебный») определяет в религиозном сознании содержание существительного «Спас». Не то, чтобы все напрочь забыли о каком «Спасе» речь, хотя и подобное бывает, как, например, на Западе, когда, празднуя «Рождество», многие не знают, что именно они так весело отмечают, Чей День Рожденья справляют.

Аграрная составляющая теснит изначальное содержание понятий этих праздников аналогично тому, как это произошло с понятием «настоящее». Только в обратном порядке: в случае с «настоящим» временному и преходящему придан вес незыблемого и надежного, а в случае со «Спасами» – вечное, истинное, и в силу этого абсолютно надежное, подменяется (при сохранении личины некой незыблемой твердыни) тленным, временным, а уже что является символом поклонения духу мира сего – вода, плоды, полотно ли – неважно. Достаточно перевести внимание, сместить акценты, и подмена произведена.

Удручающее впечатление производят многие люди, приходящие в эти праздники в храм освятить конкретные банки с медом, плоды. Они или приходят к концу службы только, чтобы получить «ритуально-магическую услугу», и скучают, порой не очень терпеливо дожидаясь, «когда начнется», или еще хуже: являются довольно рано, чтобы удобно расположить свое приношение на столе и потом не отводят очей от своих кульков, «отстаивая» службу, но не участвуя в ней… А зачем участвовать в службе, когда столько интересных людей вокруг, с кем можно, в ожидании, «когда начнется», пообщаться, прежде чем расстаться до следующего праздника, когда что-нибудь будут «святить» и «давать»? Службу, ведь, служат священнослужители – это их дело, а наше – вот, записки им подать, просфоры получить, свечки поставить, материю грешную, представленную водой-плодами, освятить, самим вкусить, да с ближними поделиться. Причем тут наше участие в богослужении? Мы пришли душой отдохнуть, нечего нас тут строить…



Постоянным прихожанам еще как-то удается объяснить, что освящаются не только конкретные плоды, а весь урожай тем, что его начатки приносятся в жертву, т.е., принесенное, по идее, должно оставаться в храме или там же раздаваться, и этой жертвой освящается все, что у тебя на огороде, в саду, на пасеке, дома, в магазине и на базаре, наконец, то, что ты собираешься приобрести и кормить свою семью – все это освящается твоим «принесением начатков Богу»: жертвой благодарения Небесному Отцу за Его заботу о нас, грешных, без которой ни урожая не было бы, ни средств, приобрести пищу.

Если вдуматься, эти праздники между собой очень крепко связаны. Только не аграрной составляющей. Преображаясь, Господь заранее укрепляет апостолов, как сказано в праздничном кондаке: «На горе преобразился еси, и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша; да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят, яко Ты еси воистину Отчее сияние». Нетварный свет Преображения разрывает, рассеивает мрак отчаяния: мрак придавивший апостолов после страданий и крестной смерти их Учителя; мрак, окутывающий и отравляющий нас, порой, очень крепко.

Свет Преображения достигает до наших сердец, если мы в минуты, казалось бы, безраздельного владычества мрака вспоминаем о Кресте и сораспятии Христу, вспоминаем, что Крест – символ не столько страданий, сколько любви, которая хотя и не ищет страданий, страдания для нее не цель, но при необходимости она принимает их, радуясь о тех, за кого приносится жертва, радуясь о своей душе, которая очищается смиренным и благодушным перенесением скорбей.

И если Господь приоткрыл на Фаворе Свою славу, то через крестный путь в каждом из нас отмывается и восстанавливается образ Божий, проявляясь и просиявая в нашей душе через все большее уподобление Первообразу, о чем нам напоминает Господь в празднике, посвященном созданию Его первой, нерукотворной иконы.

Священник Игорь (Прекуп)
http://www.pravmir.ru/spasy-medovyj-yablochnyj-orexovyj%e2%80%a6/

Василий Ирзабеков. Фото: pravsarov.nne.ru

Нескольким днями позже, придя по приглашению в одну организацию, был встречен у входа представительным мужчиной, который приветливо протянул мне руку и на вопрос, с кем имею честь, ответил, улыбаясь: «Я здесь типа директор». Я внутренне обмер, стараясь не подавать вида. Представил себе ситуацию, когда бы какой-нибудь священник, благословляя, представился подобным образом: «Я здесь типа настоятель». Даже замотал головой от абсолютной немыслимости подобной ситуации. Всё, это стало последней каплей, потому как сил не было (да и сейчас нет) слышать эти звучащие отовсюду: «типа того», «как бы», «как бы»… Правда, многие принимают их за слова-сорняки. Думается, что это не совсем так. Давайте-ка припомним, ещё два десятилетия назад не было в нашей речи всех этих выражений. Дело в том, что каждый человек независимо от национальности и веры призван к этой жизни Самим Христом, а потому есть живая икона Божия. И пока образ Божий в нас ясен и чёток, наше с вами словесное содержание так же чисто и незамутнённо. И тогда мы мужья и директора без всяких там «типа» и «вроде как». Когда же образ Его в нас расплывается как фотография, снятая не в фокусе, тогда и слово наше как главное внутреннее содержание, суть словеков-человеков, мутно и лишено подлинного смысла. И тогда в Отечестве нашем плодятся во всё угрожающей численности «типа директора», «как бы мужья» и «вроде как жёны», у которых и детки соответствующие, «ну, типа того»…

Вот мы всё о словах да о словах, но, может, поговорим о букве? Да-да, обыкновенной русской букве из привычного алфавита. Так что не удивляйтесь, речь и в самом деле пойдёт о букве. Более того, она о букве, которая и вовсе не звучит; да-да, о мягком знаке. Почему именно о нём? Поясню. На днях увидел на полке хозяйственного магазина целую пирамиду рулонов (простите!) туалетной бумаги, которая буквально ошарашила меня своим названием: «Мягкий знак». Что и говорить, создатели бренда (есть теперь и такое слово в нашем языке) всё рассчитали правильно, мимо этой этикетки и в самом деле трудно пройти, не обратив на неё внимания. Только вот что смущает: отсутствие звучания у этой буквы вовсе не означает отсутствие её роли в языке, как это может кому-то показаться. Между прочим, далеко не всякий алфавит может похвастать такой интересной буквой. Нет его, к слову, и в азербайджанском алфавите, просто согласные буквы на конце слов часто произносятся мягко. А между тем функция мягкого знака в языке нашем воистину уникальна. Посудите сами: одно из самых высоких понятий воплощено словом «мать», но стоит лишить это слово мягкого знака – и получим одно из самых низменных понятий (есть ещё, правда, спортивный инвентарь). Не хочется думать, что потуги авторов названного товара были вызваны сознательным глумлением над русским алфавитом, но с употреблением его в качестве наименования столь не престижной товарной позиции можно было бы и подумать.

Как-то довелось прочесть о том, что во время Великой Отечественной войны И.В. Сталин сравнивал карты России, выпущенные в стране и за рубежом. Оказалось, что в картах, изданных в гитлеровской Германии, написано «Орёл», в отечественных же значился «Орел». Вот и получается, что захватчики отнеслись к нашему национальному языку с большим уважением, чем сами русские люди. Тогда Сталин настоял на возвращении к жизни гонимой буквы. А теперь её вновь исключили из русского языка издатели книг. Вы представляете, что это значит, когда в детской книжке такой буквы нет? И вместо слова «ёжик» написано «ежик»? Как ребёнку это читать?

А вот пришло известие, что в одном из российских городов собираются поставить памятник… букве Ё. Ну что ж, возможно, это хоть как-то послужит «спасению» одной из русских букв, вот уже которое десятилетие планомерно «вымываемой» из нашей письменной речи. И будем помнить, что творцами нашего алфавита являются равноапостольные святые, чем могут похвастать далеко не каждая нация и язык.

Прислушайтесь, пожалуйста, какой из двух синонимов: «больница» и «лечебница» – вам приятнее на слух? Что касается меня, то я, скорее, отдам предпочтение второму, и по той очевидной причине, что в нём слышится, возможно, поболее надежды на излечение, нежели в первом, где очевидный корень «боль». Ведь и медленно уходящее из языка нашего замечательное слово «лекарь», всё чаще заменяемое на «доктора», таит в себе столько мягкости и тепла! Словно уверены мы, как дети, что лекарь не может не излечить; доктор же может статься вообще физико-математических наук, а то и юридических. Вообще, как мне кажется, если в слове укоренена эта самая боль, то в предмете или явлении, учреждении, им обозначенном, не может не преизобиловать любовь. Может, оттого и становится так горько, когда нет-нет да и сталкиваешься с оскудением этой самой, такой необходимой всем нам, любви в стенах, куда люди приходят нередко именно с болью, как телесной, так и душевной: всё чаще в больнице и (что греха таить!) пусть изредка, но даже в храме.

Стоит нам завидеть крепкого румяного малыша, как спешим назвать его очаровательным. А теперь спросите самого себя, прислушайтесь к самому себе: можно ли назвать очаровательным кого-либо из сонма наших прославленных святых, любимого батюшку? Точно, язык не поворачивается. И если это так, то язык наш ещё не безнадёжен. В чём тут дело? Наверное, в том, что изначально «очаровательный» – это наделённый чарами. А раз так, то о какой святости вообще может идти речь? А потому, глядишь, бегает знакомый «очаровательный» малыш, все им любуются, восторгаются, бабушки с дедушками не нарадуются; но вот «очаровашка» подрос – и куда что подевалось?! Знакомые и родня, как говорится, в шоке. А может, всё оттого, что чары имеют обыкновение улетучиваться? Стоит, однако, признать, что искоренить употребление данного слова в этом смысле, судя по всему, увы, не удастся. Сам Пушкин обессмертил его в ставших хрестоматийными строчках: «Осенняя пора, очей очарованье…»

«Восхитительное платье!», «восхитительный вкус у этой колбасы!», «я просто в восхищении от вашей дачи»… Как часто слышим мы подобные фразы и даже сами повторяем их, так и не потрудившись услышать: о чём это мы, собственно? А между тем восхищение как таковое есть воспарение, оно знаменует собой некую оторванность от грешной земли. Неужто это под силу колбаске или пусть даже очень красивой, но всё же, простите, тряпочке? А между тем в тексте Священного Писания содержится уникальная информация о таинственном восхищении Святого апостола Павла. Впрочем, по великому смирению своему он не указывает на себя прямо: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет, – в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает, – восхищён был до третьего неба. И знаю о таком человеке, – только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает, – что он был восхищён в рай и слышал неизречённые слова, которых человеку нельзя пересказать. Таким человеком могу хвалиться; собою же не похвалюсь, разве только немощами моими» (2 Кор., 12:2–5).

«Куда-куда, – переспросит какой-нибудь докучливый обыватель, – на какое такое небо?! И будет по-своему прав. Да и многие из нас, если возьмёмся всерьёз порассуждать о Небе, дальше известного вращающегося ресторана «Седьмое небо», что разместился на игле Останкинской телебашни, не воспарят. А вот автор «Мастера и Маргариты», похоже, совсем неплохо разбирался в этих смыслах, и потому так режут слух эти рефрены, эта извечная мартышечья гримаса, эта пародия на Создателя, что усердно талдычит Коровьев на балу у сатаны, понуждая к тому и его королеву: «Мы в восхищении! Королева в восхищении!» А между тем там восхищений попросту не может быть…

И ещё мы давным-давно привыкли называть что-либо особенно полюбившееся нам словом «прелестный». Нам словно невдомёк, что слово это вовсе не безобидное. Ведь словом «прелестник» – и тут, возможно, кто-то неподдельно удивится – в языке русском называли дьявола. Вслушайтесь, корень этого слова – «лесть», само же слово представляет собой – если можно так выразиться – лесть в превосходной степени, а именно поэтому один из непременных инструментариев арсенала самого нечистого. Вот и о человеке, вдруг возомнившем о себе, пребывающем в противоестественном состоянии внутренней экзальтации, слышащем и видящем то, что нормальный человек не видит и не слышит, принято говорить в Церкви, что он, бедняга, находится в прелести, а потому нуждается в серьёзном духовном излечении. Вот и в Святом Евангелии читаем грозное предупреждение: «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят» (Мф., 24:4–5). Приходит время, и Святой апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, вторит им слова своего Божественного Учителя: «Но боюсь, чтобы, как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2 Кор., 11:3). Ему вторит в Апокалипсисе Святой апостол Иоанн, говоря о том, что Сатана есть и обольщающий всю вселенную (Откр., 12:9). Слышим ли мы сегодня эти слова? И как не вспомнить тут добрым словом мудрого Ивана Андреевича Крылова: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок…»

Вечером я должен был освящать автомобиль, но вместо одной машины приехали две, и владельцы их сообща пожертвовали мне тысячу. Думаю, что водителям этим за оказанную милость Господь тоже воздаст. Семечко, посеянное моим сыном, способно родить милосердное древо до небес.

Вспоминаю одну бабулю, которая пожертвовала для нужд Кылтовского женского монастыря всё, что у неё было, даже мелочь выгребла из халата. Я стоял, плакал, но отказаться не мог. Не мне дают – сёстрам. Спустя какое-то время узнал продолжение этой истории. На следующий день бабулька не могла встать с постели, да и незачем, хотя есть очень хочется. Но денег-то ни копейки. Лежит, молится, думает, что предпринять. Можно было бы, конечно, попросить у сына с невесткой, но отношения с ними испорчены. Невестка между тем проходила мимо и заметила, что у свекрови окна зашторены средь бела дня. Что такое? Может, заболела? Поднялась, открыла дверь своим ключом, видит: свекровь лежит в постели. Объяснились, попросили друг у друга прощения, а потом вместе пошли в магазин, накупив всякой снеди. Собрали родню, стол накрыли, как на праздник, и воцарилась в этой семье любовь. Прежде бабуля считала себя кормилицей и не заметила, что сама давно нуждается в помощи. А когда дети поняли, что маме нужна их забота, изменилось их отношение к ней. Так Господь всё устроил.

Такие вот истории. У протестантов всё иначе обстоит. Может, и правильней – и вроде по уму делается, но как-то не по душе. Задуматься над этим меня заставила вот какая история. В приходе возникла острая нужда в средствах, и нужно было думать, как их найти. И отправился я на городское кладбище панихиды послужить. Отслужил у одной могилки, а у другой женщина моих лет наводила порядок. Я спросил у неё, как мне отсюда выбраться, нет ли другой дороги, уж больно та, по которой я пришёл, нехороша, ноги промочил. Разговорились. Оказалось, что женщина тоже верующая, только не православная. Удивилась, что мне приходится самому добывать деньги, пояснив, что их пастор от подобного рода хлопот совершенно избавлен. Он ставит перед общиной задачу: нужна такая-то сумма на такие-то нужды, а уж где её изыскать – забота паствы. Все члены их общины отдают Богу десятую часть всех доходов.

«Мои прихожане бедны, – отвечаю я, – в основном это пенсионеры, которые жертвуют сколько могут». Собеседница не согласилась.

Словно школьник, я слушал её, внимая напористой, громкой речи, но согласиться не мог. Я монах и всё своё и себя предал Богу. Но требовать десятину с мирян не стану. Их и так обирает множество контор и корпораций. И потом, когда милостыня превращается в регулярную плату – не возбудит ли это в человеке ложную надежду, что таким образом он покупает себе место в Царствии Небесном? Католики в своё время торговали индульгенциями – документами об отпущении грехов. В результате целые народы от них отвернулись. И что же? Протестанты, изменив форму, не отвергли самой идеи: хочешь спастись – плати.

Нет, лучше буду ноги мочить. Левая рука не должна ведать, что делает правая, жертвовать нужно от избытка души. И тогда возрастёт древо милосердия.

Что ещё требуется для достатка? Конечно, созидательный труд. Но ведь наш народ прежде не был ленив, могут возразить мне, а жил в бедности. При прежней власти, например, мы семь десятков лет жили с лозунгом: «Слава труду!» Все работали. Праздных отлавливали и судили за тунеядство, а счастливыми не стали. Почему? Помню, шла планёрка у директора самого эффективного передового леспромхоза в республике. Заходит припоздавший из-за бездорожья старший механик одного из лесопунктов. Директор начинает его распекать, а опоздавший в ответ просит: «Анатолий Андреевич, укажите, в какой зоне мне сидеть. Я туда от вас с радостью пешком уйду». То есть пребывать в передовом хозяйстве порой было печальнее, чем в лагере. Сизифов труд чем плох? Человек не видит в нём смысла. Он слышит: «Давай, давай», а радости нет. В современной России дела обстоят ещё хуже. Лозунг теперь: «Слава наживе!» Люди не брезгуют ничем, зарабатывают на насилии, пороках, в поте лица мошенничают, надрываются, обманывая друг друга. А для чего всё? С таким же успехом можно собирать змей, тарантулов, скорпионов; деньги, заработанные нечестным путём, жалят и убивают своих владельцев.

Священное Писание гласит: кто не в Бога собирает, тот расточает. Хорошо бы в России восторжествовал лозунг: «Слава Богу!» Однажды нормировщики решили подсчитать трудозатраты по строительству волнолома в Соловецком монастыре. Известно было число трудников, известна их производительность труда, продолжительность рабочего времени. Но цифры не сошлись, оказалось, что Божия помощь составила треть объёма работ. Каждый, кто трудится ради Бога, эту помощь ощущал. Неумелый становится умелым, у лодыря появляется стремление к труду, всё спорится.

«Бог в помощь», – говорят православные друг другу, и Бог помогает. Такой труд облагораживает человека, даёт ему достоинство, стремит к совершенству. Но вот захотели жить без Бога и получили нынешнюю экономическую загогулину. Что тут скажешь? Бог Господь, явися нам, благословен Грядый во имя Господне.

На вопросы посетителей портала «Православие и современность» отвечает Епископ Саратовский и Вольский Лонгин

Меня очень интересует вопрос об использовании столовых приборов на поминальном столе. Сама я не однажды задавала этот вопрос священнослужителям, и знаю, что вилками можно пользоваться. Откуда пошло в миру, что это большой грех? Почему Церковь не разъясняет людям, что грех как раз в том, что они верят в предрассудки? С уважением, Ольга

Уважаемая Ольга! Православная Церковь ведет сейчас огромную просветительскую работу. Значительная часть вопросов, которые задаются мне на этом сайте — именно о приметах и предрассудках, и я, так же как и духовенство Саратовской епархии, вынужден постоянно говорить о том, что эти приметы и предрассудки частью церковной жизни ни в коем случае не являются. Есть некие народные обычаи, которые сложились на основе различных суеверий. К сожалению, за многие десятилетия гонений на Церковь в нашей стране они так окрепли, что бороться с ними очень сложно.

Что касается «запрета» на использование на поминальном столе вилок и ножей, то это — один из таких суеверных обычаев. Вы можете ссылаться на мои слова как Архиерея Русской Православной Церкви, а также на слова других священнослужителей о том, что все эти обычаи не имеют ничего общего с Православием и христианством.