Сегодня на ужин были макароны. К этому времени голод успел уже окончательно меня измотать и поэтому, когда я сел за стол перед алюминиевой миской, сил начать потребление пищи у меня совсем не было. Заметив это, соседний шлёма предвинул ко мне бутылку с густым томатным соусом и, заговорщически подмигнув, посыпал еду серой пылью извлеченной из грязного кармана робы. Некоторое количество мелкодисперсного порошка таки попало мне внос и вяло чихнув во мне пробудился аппетит. Съев несколько мучных шнурков я весьма приободрился и входя во вкус полил макаронные изделия красной пастой из бутылки. Растекшаяся по макарошам томатная субстанция вдруг озорно улыбнулась мне и стала весело что-то напевать. Песня кетчупа, сначала непонятная и невнятная, вскоре зазвучала вполне уверенно и осмысленно. В ней пелось о бескрайних таврических степях, о щедром южном солнце и о богатстве родной земли. О вольной жизни, о свободе выбора и отсутствии каких-либо преград. И я выбрал житие на просторе, моя глинобитная хатка крытая соломой стояла особняком от удаленного от села хутора, в котором кроме нескольких стариков, давно уже никто не жил. А я тихо сам по себе встречал рассветы, устраивал в полдень сиесту и провожал закатное солнце гранчаком самодельного пшеничного вина. Казалось время снова замерло навсегда.

Я видел тебя танцующую в неровном свете огня, среди мерцающей мишуры под биение перкуссии и завывание сопилок. Разворот вокруг шеста, заманчивый шпагат и верх летит в огонь, а трусики опали и мелькают победным флагом зацепившись за длинный каблук. У меня пересохло в горле, налил из высокого кувшина в кружку зеленого пойла, жадно пригубил и словно жар взорвался у меня в горле горьким салютом, а голову наполнил приятный туман. Картинка в моих глазах покачивалась, резкость постоянно уходила, да и свет то ярко вспыхивал, а то вдруг погасал совсем вместе со смыкающимися в долгом моргании внезапно отяжелевших век. И я бы уже давно ушел в себя, но какое-то непреодолимое желание меня удерживало в сознании, что-то мне обязательно необходимо было сделать, чего-то я страстно хотел, но сил оформить эту мысль в вербальную конструкцию уже не было. Оставалась только держаться на плаву и ждать.

Выйдя из парилки в предбанник, я, к своему приятному удивлению, обнаружил там накрытый разнообразнейшей снедью и уставленный многочисленными напитками трапезный стол. Ах... ах... чего там только не было: разнообразнейшие икры милогов, слук и хребешков, крученые мокроустницы в капрюшоновом маринаде, жаренное мясо филейных частей висмауков и копченая грудинка маралового беготня, салаты из мочек и заусенцев, сосуды наполенные нектаром медунника, соком пестурниц и выделениями хлёпалёк, а венчал это праздничное убранство король всех блюд - огромная саркома головного мозга тушеная в лимфатической житкости свежепойманых левственниц. Такого чревоподношения я еще не видовал ни разу в жизни - пир обещал быть эйфоричным и продолжительным. Для начала я взял с ближайшего блюда зажаренную в кляре ножку многодусиницы и стал с назлаждением поглащать нежнейшую мяготь исполненную животного сока.

С трудом поднявшись на ноги я осмотрелся. Было пасмурно, моросил противный холодный осенний дождь, ступни увязли в омерзительного вида грязевой жиже. На мне были сапожки и меховая шапка - что ж, более-менее подходяще для сезона, уж куда лучше шлепанцев на босу ногу и плавок на голое тело. Немного постояв я пошел в гору по размытой грунтовой дороге, туда где неясным силуэтом угадывалась автобусная остановка. Я вязко добрался до ржавой конструкции, зашел под шиферный навес, отряхнулся от мокрой пыли, сел на грязную полусгнившую деревянную лавку и оцепенел в ожидании автобуса, вперев расфокусированный взгляд в дрожащую дождевую пелену окружающего пространства.

Из маленькой отворившейся дверки в темном углу комнаты вышел сгорбленный старикашка одетый в грязно-серое тряпье, весь обросший спутанными волосами и таращившийся по сторонам белесыми глазами. В комнате мы оказались одни и стояли друг напротив друга. Дряхлый старик чавкал беззубым ртом, шевелил кривыми пальцами, пускал газы, я стоял неподвижно словно парализованный. Зазвучала искажаемая хрипами фортепьянная музыка, видимо из скрытых под потолком низкокачественных динамиков. Безобразный старик откашлялся, сплюнул мокроту на пол и практически невнятно причмокивая заговорил: - Помню звуки этой пианины, когда я еще был крепок и молод я любил слушать такую сентиментальную музыку, да и сейчас еще мне нравится Шопен, Шуман и этот, как его, Ш-Ш-Шуберт, эти звуки поддерживают меня и не дают окончательно утратить веру в человечество, гуманизм, возвышенные идеалы, ну да ладно, пойдем, покатаемся. Музыка стихла, старик взялся за мою руку и шаркая ногами повел меня в мрачный дверной проем. Я тихо офигевал от всего этого происходящего.

Ночной свежий воздух порывами врывался в открытую дверь. Я вышел на балкон. На небе мерцали колючие иглы звезд. На востоке уже чуть светлеет фон силуэтов городских многоэтажек. Ощущение смиренного спокойствия и легкое эхо давних воспоминаний укутывали мое сознание анастезирующей пеленой. С первым лучом утренней зари я шагну на встречу новому дню прямо отсюда, с балкона шестнадцатого этажа. Из комнаты доносится тихое звучание диско-шлягера времен далекого детства, воздух уже окрашивается в предрассветные тона и мне становится немного жаль уходящее время, реминисценции новой волной накрывают мой разум. Останься, ночь!

И что-то пошло не так. Дернулось, потянуло, порвалось. Хруст суставов, лопающиеся сухожилия, ломающиеся кости, рваные раны. Трагедия. Панический ужас моментально захватил все сознание и превратился в непрерывную пульсацию отчаяния. Непрекращающаяся агония разума, словно внезапное нисхождение в ад - навсегда и безнадёжно. В глазах красное, в мозгу боль. Затемнение. Я опять очнулся от кошмарного сна. Сейчас все объяснится.

Пошарив руками вокруг я обнаружил что нахожусь в подобии колодца. Задрав голову я и в правду разглядел далеко во тьме едва заметный сереющий диск, должно быть отверстия наружу. Попробовал подняться по стенке, но уступы и неровности поверхности были слишком малы, чтобы я мог забраться наверх. Присел на землю, пощупал - подо мной был холодный влажный песок с вкраплениями щебня. Через некоторое время, пока я все еще продолжал тактильно изучать пространство в котором оказался, откуда-то сверху послышались вроде людские голоса. Я замер на мгновенье и потом начал громко кричать: - Помогите, помогите, на помощь, я здесь! Кричал я долго, пока окончательно не оглох от эха, так, что не слышал даже собственного голоса - только звон стоял в ушах. В отчаяньи я присел на корточки и малодушно захныкал. Вдруг что-то мягко ударило меня поголове, помахав рукой в воздухе я ухватил довольно толстый канат с узлом на конце. Повыше был еще узел, над ним следующий. Мне вполне хватило сил чтобы подняться по канату, неожиданное ожидало меня наверху...

В ветхом срубе за грубо сбитым деревянным столом я сидел напротив дюжего мужика исполненного сурового черного взгляда непредвещавшего ничего хорошего. - Ну, малюта, рассказывай как меня нашел, - пробасил дядька и возжёг зловонную козью ногу. - Не искал тебя - рассеянно мямлил я - просто по лесу гулял, на природу смотрел, пенье пташек божьих слушал. Мужик помрачнел еще боле, откинул в сторону едва тлеющую самокрутку, пошурудил рукой под столом и вынул оттуда ржавый обрез, постучал стволом оружия о край стола выбивая грязь из дула, степенно направил на меня. - Знаю, парниша, по мою душу ты пришел, в полной мере мужского начала твоей сущности недостает, ну да и я не лыком шит, так что поднимай руки вверх да шагай в чуланную комнатку, там тебе о многом задуматься прийдется. Повинуясь угрозе оружием я поднял свои верхние конечности, встал разогнув дрожащие колени и шагнул по направлению к открывшемуся в стене черному проему дышавшего холодом и сыростью.

Лежа на спине я вот уже третьи сутки мерно плыл по океанической водной глади особенно и не стремясь приплыть хоть куда-нибудь. Опустилась очередная звездная ночь. Я восторженно созерцал мерцающие в космической пустоте созвездия, размышлял о множестве далеких миров, как вдруг кто-то, вынырнувший из недр мирового океана, подхватил словно былинку мое тело и понес навстречу звездам. Несколько мгновений я недоумевал, но потом почувствовал глубинное родство с этим кем-то несущим меня меж небес и  океаном. Погрузившись в собственные ощущения я вскоре осознал, что этот кто-то и был я сам, точнее мое чувство долга, о котором я так беспечно позабыл. Отдавшись на волю призвания я наслаждался чарующим чувством полета, который однако вскоре завершился немного грубым падением на жесткий песок.