хочу сюди!
 

Марта

48 років, козоріг, познайомиться з хлопцем у віці 50-60 років

Замітки з міткою «my poetry»

Я не сплю

Я не сплю. Посмотри – козлоногие твари
Повлекли осень к ложу, что на сеновале,
Восклицая и радуясь искренне-громко,
Потащили к кострам златовласу девчонку.

Мастер-гуру-учитель сакральных соитий
С удивленьем глядит на развитье событий,
Он прочел древний эпос о царственной Кали
На лоскутном и пестром листов одеяле.

Я не сплю. Милый образ столь светлый лелея,
Гномы ночи и дни под остов мавзолея 
Пот, и камень, и труд… Белоснежки лобзанье  
Существует лишь в их воспаленном сознаньи.

И на старый причал приснопамятно-трухлый
Выползает печальный и муторный Ктулху,
На надежды его, чтоб всю ночь птицы пели
Отвечают дождливые только свирели.

Я не сплю. И коринфской белеет колонной
То ль береза, то ль крест над шестым легионом,
И луна, как пророк, щедро всем обещает,
Приумножить не знанье, так хотя бы печали.

Я люблю

Я люблю это небо осеннее
(С личным демоном сам разберусь)
И пускай это пахнет Есениным,
Мой поклон, хитрожопая Русь!

Я люблю эти улицы хмурые,
Где ночами не видно ни зги,
Проживу, лишь бы куры гламурные
Не ...али до комы мозги.

Я люблю эти тихие садики,
Где безвременен каждый листок,
Где гуляют нирваны рассадники
Меж штакетника струганных строк.

"Я люблю" - это слово заезжено,
Я весь век этим миром живу
И сияют рождественским Брежневым
Звезд герои в немом дежавю.

Обещанья про остров Васильевский
Обмакнув перо в пафос, писать?
Заплутать в штатах тропами лисьими,
Не бывала где кузькина мать?

Пусть не блещет судьба правосудием,
Я чудес лет как двадцать не жду,
Не счастливым, так может, хоть мудрым я
Стану на сороковом ходу?

Я люблю эти кроны прозрачные,
Где хранит тайны видимый лес
Как глаза, от рожденья незрячие,
Обращаются к сини небес.

Вялотекущая



Не болдинская осень
В глаза мои пустые,
Ни мудрость Песталоцци,
Ни матушка-Россия,
Ни ненька-Украина
Не распахнут объятья,
Костенко пишет Лина
Про вычурные платья
Лесов, полян и просек,
Я – просто тихо брежу
Средь кружев дивных, осень,
Твой зов тих и безбрежен.
Схожу с ума я скромно
И замирает сладко
Садов металл каленый
Над клетчатой тетрадкой.
И вспыхивает желто
Ярлык как на княженье,
Порвав осин аорты,
С лучей первым движеньем
Листок трепещет малый
Чрез ясны сини дали
Шепча: «Вы славный малый,
Вам описать едва ли
Моих красот величье,
Мои богатства Креза!»
Златой дукат двулично
Прикинулся березой,
И распрямляет спину
Мотив почти забытый
Времен, где «Нет!» грусть-сплину,
Где полон мир событий,
Где раскаляет кроны
Восход-плавильщик жарко,
Чтоб осени перроны
Проплыли вновь тетрадкой.


Использовано фотоKuliPIN 

As Is

Все больше по кустам шприцов,
Все меньше там презервативов,
Бутылки (заповедь отцов)
Уже сданы оперативно.
Рассвета самый чистый спирт
Мы незаметно заедаем
Незрелым (так, что аж горчит)
Рябины красным караваем.
Все меньше тех, кому звонить,
Все больше телефонных вышек,
Как истончится жизни нить
Знакомо нам не понаслышке.
Спасенья самый чистый путь
Нам клен надежно устилает
Ковром из звезд, цветов, минут,
Цыганской грустью-Будулаем.
Все временнее повесть лет,
Желаний список все короче,
Ах, листьев высший полусвет!
Бери пример – никто не ропщет.
Все больше в жизни мудрецов,
Но счастья тают их активы,
Брилльянты рос в броне шприцов
Блестят бесхитростно-наивно.

Импрессионизм




Закрылись у осени желтые чакры,
Лишь золото поздних лучей не иссякло,
Лишь у листопада процент так ничтожен
Принятья в ломбард с инкрустацией ножен.
Лишь доля мала сохраненья чрез лета
В душе слов святых хоть какого завета,
И мизерны шансы восторженных Чацких
Чрез бронь их костей до сердец достучаться.
Лишь кто-то забросил палитры и краски,
И осень бледна, как похмельный Веласкес,
И в столь утопично придуманном рае
Костры и надежды дотла догорают.
Как крошечны, право, движения духа
Меж жарким либидо и лед-медовухой,
Как неразличимы под прессом мигрени
Твоих восхождений всех микроступени.
Октябрь, как назло, что с фламандских пейзажей,
Бесцветен, бесформенен, плохо продажен,
И нету аллей цвета горькой зарницы
Чтоб их полыханьем допьяну упиться.

Розеттский камень октября




Исчезает талант эссеиста,
Потухает костер трепача
Средь туманов, эпически мглистых,
Среди желтых листов ча-ча-ча.
Замирают нескромные звуки
Между многоэтажных могил,
Травести-цирк поедет чрез Бруклин
Из Израиля в Нижний Тагил.
Закипает прибрежная пена
Мраморных у морей, черный луж,
Быть – не быть… Разве это дилемма,
Тем, кто сжечь все записки не дюж?
И на самую мелкую терку
Перекрошатся души листов
В подворотнях сырых недомолвок
Где безветрия лик не жесток.
Алкоголикам так сладко спится
На прокрустовых ложах скамьи,
Солнце всходит бестрепетной птицей
Цвета вин погребов Савиньи,
И листы многозначно-речисты
Разбросал (не нарочно ли?) клен
Полны судьборешающих истин
Что прочел господин Шампольон.

Корвет Александра Грина



На желтом стынущем ковре
Кленовый лист звездою красной
К природным дрязгам безучастный
В сыром промозглом октябре
Сравнив собратьев блеклый цвет,
Он думает, что уникален,
Он ждет Шахерезады спален
И лучший гриновский корвет,
Он жаждет больше, чем ничьей,
И фразы «Избранный ты, Нео»,
В осеннем медленном родео
Известно всем, кто здесь бычье.
Как мало дворнику сказать
Листам наивно-близоруким,
Как мелки драмы и разлуки
Как хитроумна их печать,
Туманных много как аллей,
Где через десять метров снова
Пятном кроваво-бестолковым
Лежат наш Фрейд и Моисей.
Бес счету парков и садов,
По селам, городам и весям,
Как пресны и безынтересны
Мы с точки зрения богов.
И сколько раз шумел прилив
По местностям и континентам
Шуршащих и багряных сплетен
Что листопад так щедро лил,
Какой здесь стих ни напиши,
А жизнь – сермяжною лишь прозой,
Какую ты ни примешь позу,
Ты – нить чрез китель Чан Кайши.
Последний развернув конверт,
Бросать читать мы можем смело,
Октябрь рукою столь умелой
Влечет наш гриновский корвет.

Бульварное чтиво



Всмотрись в опавшие листы
В обрывки фраз «…жду…», «…сожалею…»,
Признанья кумачом алеют
В любви к земле, чей пыл остыл.
Прислушайся, их шепот глух,
Как взлет молитвы бумеранга,
И демоном любого ранга
Осмеяна тщета потуг.
Пусть нет костров, сентябрь горчит,
Острее всех восточных специй,
И карты, что чертил Вегеций,
Исчезнут по дороге в Сплит.
Их жаркие цвета падут
Сквозь воздух, столь опустошенный,
Чрез серый день, что кашей пшённой
Наскучит через пять минут.
Их наболевшие слова,
Их афоризмы-изреченья
Похожи на самолеченье
Прочтет ли их хоть кто? Едва ль…
Не прикоснешься ль к письменам?
Нанесены гарячей охрой
Их чувства в лужах сплошь промокли
Как будто жизнь принесена
Их в жертву с целью и не зря,
Как будто ждут еще пределы
И, вроде б, жжет восходы вера,
Штандарты реют октября,
И рдеют поздние плоды,
И кроны полнит обещаньем,
Как тихий вечер двор – лучами,
Их ветер – мудрый поводырь.
И листопад вовсю сорит
Обрывками чьих-то посланий,
Клочками дневников, пучками
Сравнений, сплетен, матов, рифм,
Фрагментами саг и псалмов,
Памфлетами, что лука злее,
И красным «…жду…» и «…сожалею…»
По фону нежно-желтых снов.

Неволшебные превращения

Коварной Роксоланой
Сметает осень листья,
Султанше что незнамо – 
Лисовской Насте близко.

Вертя птиц стай динамо,
С замашкой менталиста
Срывает осень рьяно
Покровы тайн речистых.

Лишь расцветут рассветы
Младым Хюррем румянцем,
Листву закружит ветер
Арабским дивным танцем,

И не заметит лето
Переплавленья в осень,
Где металлург-Мехмет вновь
День световой приносит

На жертвенник неслышно
Желтеющим декретам:
«В конце процессий пышных
Деревьям быть раздетым»

Под благ роскошным жезлом
Смежает совесть веки,
Девчонка-свет исчезла – 
Осталась лишь хасеки.

Средь винограда песен
Все больше красных строчек,
Плоды шафран и пепен
Примножат червоточин.

Готовь булыжник больше
Заведомо безгрешен:
Султанши привкус горше,
А Насти след все меньше.

...и память под завязку уж полна

Memory is almost full.
                               Paul McCartney

Совсем чуть-чуть до темноты.
Брови движенье лишь до края.
Мой садик осень пеленает
В кроваво-красные бинты.

Я перечел свои стихи
И увидал, как это мелко - 
Плясать чертенком табакерки
В дворцах, где стены все глухи.

Мы убредаем по воде,
Как будто с нами наш мессия,
Вновь отразив вздох неба синим
Река опять в незнамо-где

Слизнет следы. И после нас
Движением умело-ловким
До заводских вновь установок
Эпоху сбросит день и час.

Исчезнут в сумерках богов
Титаны мысли с голь-шушерой,
Век золотой и хлеб кошерный,
И тени мужниных рогов.

Расслабься, друг, без нас уже
Забита память до предела,
В ней жуть-разврат и символ веры
Как окончанья падежей

Соседствуют. И все добро
К нам не вернется непременно
Кульбитом странной переменной
Взрыкнет сторонкой, словно гром.

Все было, Каин и Шекспир,
Свет умирал пять раз в потопах,
Нетехногенной катастрофой
Река больной лечила мир.

Так что ты хочешь здесь сказать?
Все писано еще в табличках
Глин Междуречья. По привычке
Ты рифмы тиснешь вновь печать.

Я прочитал стихи других
И осознал, как это глупо,
Кричать в дрожащий, гулкий рупор
Цитаты всем известных книг.

Немного и ... подать рукой
До звезд, глядящих удивленно,
Как путь наш вглубь пекельной штольни
Завесит, как туман, покой.