И снова цветы восстанут,
через тысячу лет будет так же
И больше ветвей потянут!

Поля бурьяна завянут!
А дерево будет тянуться
и те кто бод ним,- не канут...

Придут они в день цветения,
обнимут просто друг-друга
и кончится время забвения.

Просто взявшись за руки,
снова упьются друг другом,
плюнув в округе на звуки.

Придут к реке в свои воды,
обернутся как прежде в дельфинов,
И на брег оставят невзгоды.

Забыв про рыбацкие сети,
пыль рассеют прежних уродов.
Они счастливы будут как дети.

Вспоминая лишь о потомстве,
блаженный им свет посылая,
защитят их от вероломства...

Вечной весной пахнут строчки.
Надежда не странное слово
и вот-вот уж распустятся почки...

Она больное дитя.
Ее лекарь мороз за дверями,
Под рельсами, на путях,
На дне, под тремя морями.

Ее изредка в дом пускаю,
На праздники, за любовью.
А после вновь отпускаю,
На месяц, за дверь, за кровью.

За кровью, чаще своей,
За чужой, за пороком неверным,
За ничьей, кровью теней,
За моим, вздохом забвенным.

Дурацкий "репаный" опыт,
Я под ним, как под снежным заносом.
Рваным духом смеющийся топот,
От забитого носа кокосом.

От вспухших мозгов от соли,
От черной смолы покоя,
От дыма, уталившего боли,
От меня, разделенного в трое.

И теперь тень от боли за дверью,
И с "блядством не знается более,
И болеет теперь она менее,
Жертва кровью, память ценнее.