В один из майских дней 1930 года жители деревни Альтенведель, расположенной близ города Реетц в Померании, были взбудоражены известием об убийстве 32-летней Эльзы Ладвиг. Тело несчастной обнаружили в пруду. Эльзу убили с особой жестокостью.

Жизнь в этих местах была идиллической, из громких событий – только ежегодная животноводческая ярмарка. Ничто не нарушало размеренного быта деревенских жителей: один раз в неделю они ходили в церковь, два раза – в трактир. Люди, проживавшие в Померании, отличались спокойным характером, поэтому случившееся стало для жителей деревни страшным потрясением.

Под подозрение попал 26-летний любовник погибшей Герман Ферх, трудившийся подмастерьем каретника. Эльза ждала от него ребёнка. Германа взяли под стражу, на допросах он категорически отрицал, что совершил убийство возлюбленной: «Она была самым близким мне человеком! Да и не способен я на такое!» Германа Ферха освободили из-за недостатка улик. Но родственники погибшей и другие жители деревни ещё долгое время называли молодого человека убийцей.

3 апреля 1941 года в лесу, возле городка Кёнигс-Вустерхаузен, распложенного в пригороде Берлина, обнаружили тело задушенной 24-летней местной жительницы Кэт Мундт. Судебно-медицинская экспертиза установила, что женщина перед смертью подверглась сексуальному насилию. 4 мая того же года, в доме №15 на берлинской улице Ваттштрассе, обнаружили труп 61-летней Мины Гутреман, занимавшейся продажей табачных изделий. Тело женщины с проломленным черепом находилось в спальне.

Через два дня нашли тела супругов Уманн, владельцев трактира «Лесная харчевня», находившегося возле железнодорожной станции «Грюнау» в Берлине. Квартира, в которой лежали убитые, была разгромлена: украдены спиртные напитки, консервы и табачные изделия.

9 марта 1942 года в Михендорфском лесу прохожие увидели разложившийся труп женщины. Вскоре было установлено, что погибшая – 48-летняя служащая бухгалтерии Берта Бергер. Убийца проломил ей череп. 5 июня в перелеске, возле железнодорожной станции «Хоппергартен» произошло покушение на убийство 30-летней Терезы Поль, которая с двумя детьми в возрасте трёх и четырёх лет, направлялась со станции домой. Преступник ударом сзади сбил Терезу с ног и выхватил из её рук хозяйственную сумку. Дети закричали и, вероятно, помешали мужчине довершить задуманное.

3 августа в доме № 40 на Блейбтройштрассе в берлинском районе Шарлоттенбург была обнаружена убитой 31-летняя иностранная рабочая Анна Залтыс. Она лежала в одежде на кровати с электрическим проводом на шее. В убийстве заподозрили хозяйку, с мужем которой Анна состояла в любовной связи. Женщину арестовали, но через шесть недель отпустили, поскольку фактов для предъявления обвинения было недостаточно.

Расследованием убийств занималось Главное имперское управление безопасности. В конце декабря 1942 года руководителем комиссии по их расследованию стал советник уголовной полиции штурмбанфюрер СС Тоготце. По утверждению историков, у Тоготце практически не было профессиональных криминалистических знаний. А от него требовали быстрого раскрытия серийных убийств, поскольку в «великогерманском» государстве не должны были действовать маньяки.

Перед Тоготце лежали внушительных размеров папки с делами о шести нераскрытых убийствах и одном покушении на убийство. Штурмбанфюрер СС не успел ознакомиться с ними. Вскоре после его назначения главой комиссии поступило донесение из берлинского района Кёпеник о том, что на участке №56 Кёпеникского городского леса наёдена задушенная неизвестная женщина средних лет.

Тоготце необходимо было раскрыть преступление, дабы не оказаться на фронте. Он привлёк к расследованию 29-летнего комиссара Хенца Франца.

Комиссар отправился в район Кёпеник, где после изучения места преступления и традиционного сбора информации установил, что на участке №56 была убита 53-летняя пенсионерка Фрида Реснер, проживавшая в этом районе. Уже два дня её разыскивали родственники. Они рассказали, что 29 января Фрида отправилась в городской лес, чтобы набрать сухих сучьев для печки. Так делали в четвёртую военную зиму практически все жители Кёпеника, поскольку угля было очень мало.

В лесу женщина была изнасилована и задушена. Свидетелей преступления не нашлось. Комиссар Франц испытывал слабую надежду выйти на след убийцы благодаря похищенной сумке жертвы. Сумка была изготовлена из хорошей кожи. Убийца мог попытаться продать её или сделать из неё другой предмет. Надежда не оправдалась. На третий день после обнаружения тела убитой женщины Хенцу Францу нечего было доложить советнику Тоготцу. Советник поторапливал подчинённого и тот лихорадочно исследовал протоколы предыдущих расследований, искал другие пути поиска убийцы.

Комиссар Франц убедился, что убийство фрау Реснер не было заранее подготовленным. Убийца и жертва случайно встретились в городском лесу. Из этого Франц сделал вывод, что убийца пенсионерки живет в районе Кёпеник.

Хенц Франц стал проверять всех мужчин, проживающих в Кёпенике, которые вступали в конфликт с законом. Он изучил огромное количество полицейских и судебных дел. Ознакомление с ними заняло у него два месяца. Франц почти не спал. Он отыскал 93 следа, которые поручил проверить своим подчинённым.

В качестве подозреваемых задержали двух мужчин с царапинами, бродягу, пьяного фельдфебеля, возчика мусора и местного фюрера гитлерюгенда. Но через несколько часов их освободили из-под стражи.

Комиссар Франц обратил внимание и на дело 45-летнего Бруно Людке, которого привлекали к ответственности за жестокое обращение с животными. Прохожие, ставшие свидетелями того, как Бруно Людке стегал кнутом лошадей, обратились в полицию с жалобой на него. Обер-секретарь уголовной полиции из кёпеникской инспекции Хейнцмюллер, к которому обратился комиссар Франц, убедил его, что Бруно безобиден: «У него с головой не в порядке. К тому же его мать состояла в родстве с убитой. Он не может быть причастен к этому».

Франц поверил Хейнцмюллеру и стал изучать материалы проведения расследования и дознания по другим нераскрытым убийствам женщин, которые были совершены за последние 25 лет на территории, находившейся под юрисдикцией берлинской полиции по расследованию убийств. У комиссара появилось предположение, что эти убийства могли быть совершены одним преступником. Но его коллеги, ранее занимавшиеся расследованием этих преступлений, решительно отвергли такое предположение. Это не остановило Франца, он стал штудировать многочисленные отчеты об осмотре мест преступлений, протоколы допросов и заключения экспертов. Снова стал просматривать некоторые старые дела, в том числе дело Бруно Людке. Позднее он сказал: «Если бы мне в руки не попало это дело, оно продолжало бы пылиться на полке».

Комиссар обратил внимание на сообщения о том, что Бруно Людке иногда приставал к женщинам на улице с непристойными выражениями и воровал лесные материалы в Кёпеникском городском лесу. Если он крал там дрова, то хорошо знает местность. А что, если он был в лесу в тот день, когда там собирала сухие сучья пенсионерка Реснер?

Комиссар вызвал обер-секретаря из Кёпеника Хейнцмюллера и сообщил ему, что желает пообщаться с Людке.

- С этим придурком? Бессмысленное занятие! - ответил Хайнцмюллер.

Но комиссар настоял на визите к разносчику белья из прачечной Бруно Людке.

Запись комиссара Хенца Франца о задержании Людке в прачечной района Кёпеник: «У меня создалось впечатление, что он должен был обязательно знать о деле Реснер. Поэтому он был подвергнут предварительному аресту и доставлен в управление полиции».

Комиссар Франц в присутствии обер-секретаря Хейнцмюллера и стенографистки два часа допрашивал Людке. Разносчик белья оказался упрямым и отвергал предположение о том, что совершил убийство на участке №56. Но с удовольствием рассказывал, что ему нравятся хорошо сложенные женщины. Уставая от расспросов, Людке говорил: «Если мне не дадут поесть – больше не скажу ни слова!»

Комиссар прервал допрос и отправил обер-секретаря Хейнцмюллера и стенографистку домой. Записью в деле он объяснил это: «У меня создалось впечатление, что присутствие нескольких человек сковывает Людке. Мне показалось также, что обычная форма ведения допроса неприемлема для него. Нужно было попытаться установить с ним определенный личный контакт, следовало создать некую атмосферу доверительности, чтобы иметь возможность обсудить с ним щекотливые вопросы дела».

Франц допрашивал разносчика белья до ночи. О чём они говорили, осталось неизвестным. Протокол не вёлся, обоих участников беседы давно нет в живых. О ночном разговоре стало известно потому, что осталась запись в журнале караульной службы полицейской тюрьмы, согласно которой дежурный вахмистр в 1 час 30 минут отконвоировал Людке из кабинета комиссара Франца в камеру.

Утром комиссар сообщил обер-секретарю Хейнцмюллеру, стенографистке и другим сотрудникам, что убийство фрау Реснер раскрыто, чем ошарашил их.

- Людке успел сделать признание? – придя в себя от изумления, спросил Ханцмюллер.

- Нет, но сегодня он признается, я в этом уверен! А сейчас мы отправляемся на место преступления! – ответил комиссар.

По пути в район Кёпеник Ханцмюллера, стенографистку и сотрудников следственной группы ждал новый сюрприз. Разносчик белья преобразился. Враждебность исчезла, к Францу он относился как к давнему приятелю. Он даже обращается к нему на «ты», чем вызывал удивлённые взгляды попутчиков. В машине Людке сделал предсказанное Францем признание в убийстве фрау Реснер! И широко улыбнулся!

На 56-м участке леса Бруно Людке рассказал, где и как лежал труп, в каком состоянии была одежда убитой, где в кустах были спрятаны её туфли.

Позднее он сознался в преступлении перед остальными сотрудниками комиссии по расследованию убийств, перед советником Тоготце, перед представителями Главного имперского управления безопасности.

В течение нескольких дней он признался ещё в семи убийствах.

В сообщении о допросе, проведённом 22 марта 1943 года, сказано: «Людке напомнили о том, что он и раньше приставал к различным женщинам с безнравственными домогательствами. Его внимание было обращено на возможность того, что и в этих случаях, как и в деле Реснер, он применял силу, чтобы заставить женщин уступить его домогательствам. Людке ответил на это, что, возможно, он задушил ещё нескольких женщин. Чтобы вспомнить подробности, ему необходимо, по его словам, поразмыслить в спокойной обстановке. Он пообещал сказать завтра больше».

Разносчик белья признался ещё в 54 убийствах женщин, в том числе в расправе над Эльзой Ладвиг в 1930 году в померанской деревне Альтенведель. Признался и в нападении на Терезу Поль.

Члены следственной комиссии вели себя с ним, как с близким человеком. Ходили с Бруно в баню, рассказывали последние анекдоты, заверяли, что на Рождество он будет дома. Даже спали в его камере, когда Людке становилось скучно. А он признавался в других убийствах.

В конце 1943 года по приказу рейхсфюрера СС, рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера комиссия по делу Людке была распущена. У всех её сотрудников взяли подписку о неразглашении сведений, связанных с его делом. В стране, где проживала «высшая раса», не могло быть таких жителей, как слабоумный сексуальный маньяк Бруно Людке.

Комиссар Франц как руководитель комиссии получил последнее задание — подготовить отчетный доклад. Несколько месяцев спустя Франц лишился брони, был отправлен на фронт и за несколько дней до конца войны погиб в боях за Берлин.

Бруно Людке 11 декабря 1943 года перевезли в тюрьму при Центральном криминалистическом институте охранной полиции в Вене для проведения психиатрической экспертизы. Здесь проверяли, мог ли он совершить убийства, в которых сознался, и проводили обычные медицинские исследования: пункцию головного и спинного мозга, общий анализ крови.

Бруно стал понимать, что не попадет к Рождеству домой, если будет сознаваться в новых убийствах. Он отказался давать показания и принялся сопротивляться ежедневным экспериментам. Бруно требовал, чтобы его друг Хейнц забрал его в Берлин.

Через некоторое время Людке ввели десять кубических сантиметров раствора цианистого калия. В последнем протоколе комиссара Франца сказано: «По сообщению советника уголовной полиции Краузе, Людке умер 8 апреля 1944 года в 15 часов в тюрьме управления уголовной полиции после непродолжительной болезни. Имперское управление уголовной полиции ходатайствует о прекращении дела Людке».

Родственникам Бруно отказали в выдаче его тела для захоронения. Им предоставили свидетельство о смерти в закрытом конверте, двадцать шесть рейхсмарок и пятьдесят два пфеннига наличными из тюремной кассы и его одежду. Дело Людке приобрело статус «секретного дела имперского значения».

Через 12 лет материалы расследования попали в руки западногерманского журналиста Шницлера, который пользуясь ими, написал повесть «Ночью, когда приходит дьявол». В 1957 году американский режиссёр немецкого происхождения Роберт Сьодмак снял по повести фильм, который увидели на экранах кинотеатров миллионы зрителей.

Сёстры Бруно обратились в гамбургский окружной суд с требованием запретить демонстрацию фильма. Адвокат доктор Рейзе обосновал в суде их требование так: «Фильм представлен, как снятый на основе документов... Бруно Людке назван в фильме - по имени и фамилии - убийцей-маньяком, но против него не выдвигалось обвинение. Не было и приговора». Суд отказал в удовлетворении иска: «Обе заявительницы не могут апеллировать к статьям закона, предусматривающим ответственность за оскорбление памяти умерших. Покойный сам признался в совершении убийств и в результате этого очутился в поле зрения общественности».

В тот же день в киноанонсах гамбургские вечерние газеты объявили: «Мы продолжаем показ! «Ночью, когда приходит дьявол» - секретное дело имперского значения. Триллер суперкласса!».

Виталий Словецкий, Свободная пресса

Роман Федора Достоевского “Преступление и наказание” включен в школьную программу. Как давно познакомился с классикой 24-летний парень из российской глубинки Денис Красноруцкий, неизвестно, но сюжет произведения, по всей видимости, знал неплохо. Во всяком случае, поднимая руку на старуху-процентщицу, действовал строго по инструкции Родиона Раскольникова.

Только помнил ли убийца, чем закончился роман? Или ему не хватило времени дочитать до конца?

Как в Воронежской области современный Раскольников расправился со старухой-процентщицей — в материале специального корреспондента “МК”.

История, произошедшая в Воронежской губернии, стара как мир.

“Тварь я дрожащая или право имею?” — мучился риторическим вопросом герой Достоевского Родион Раскольников. Спустя столетие его последователя терзают те же мысли.

Что интересно, действующие лица практически не изменились: Родион Раскольников — Красноруцкий Денис Юрьевич. Процентщица — Ячменева Татьяна Митрофановна. Заемщица — Липкина Татьяна Ивановна. Заемщик — Кочетков Анатолий Дмитриевич. Следователь — Куриленко Евгений Александрович. Друг Раскольникова — Евгений.

Время действия — весна 2008 года.

Место преступления — город Россошь, Воронежская область.

Предисловие

Эта история случилась в уездном городе Россошь, что в 5 часах езды от Воронежа. Городок своими масштабами далек от Петербурга, но и глухой провинцией его не назовешь. Интернет-кафе, турфирмы, гостиницы эконом-класса, банки, а на каждом столбе объявления: “Кредит, ипотека…”. Кажется, финансовый кризис не добрался только до этого медвежьего угла!

Случайный прохожий:

— Для кого эту рекламу повесили? Только бумагу почем зря перевели! У нас тут кредит в банках отродясь никто не брал. Ведь это сколько документов надо собрать, справку с места работы предоставить — а откуда ей взяться, коли работы в Россоши днем с огнем не сыщешь?

Прав мужик! Действительно, к чему россошанцам подобная волокита, когда есть Митрофановна?..

— Была процентщица, да вся вышла, — крестится собеседник. — Грохнули старуху среди бела дня за три копейки, и все дела…

Часть 1. Убийство

…В начале весны, под вечер, один молодой человек 24 лет от роду вышел из своей каморки в Володарском переулке и медленно, как бы в нерешимости, побрел к Сосновому бору… Туда, где жила старуха-процентщица.

Идти ему было недалеко. Он даже знал, сколько шагов от ворот его дома до калитки старухи. Не первый раз хаживал знакомой тропой. И каждый раз, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого стыдился и от которого морщился. Он был должен кругом старухе и боялся встречи. С замиранием сердца и нервной дрожью подошел он к дому, выходившему одной стеной на канаву, а другой на улицу. Остановился. Запамятовал, что ростовщица назначила свидание около мусорного бака, что в соседнем лесу…

Юноша свернул на тропинку, ведущую к Сосновому бору.

Парень пребывал в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он был задавлен бедностью… Голый лес, кучи мусора, нестерпимая вонь из распивочных, которых в этой части города особенно много, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины.

“Как сказать бабке, что нет денег?” — мучился парень.

Сзади послышалось кряхтение.

— Вот заклад принес… — молодой человек вывалил перед бабкой мешок комбикорма для скота. — Деньги через месяц верну.

— Да ведь прежнему закладу срок. Еще третьего дня месяц как минул. И на кой черт мне твой комбикорм? Проценты уже такие накапали… Расплатишься ли?

Юноше была омерзительна эта крошечная, сухая старушонка с вострыми и злыми глазками. Светлые, с проседью, жиденькие волосы ее были заплетены в косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на затылке. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах болталась вся истрепанная и пожелтевшая меховая кацавейка.

Доброго разговора не получилось. Старуха замахнулась клюкой на парня. Юноша почти без усилия машинально схватил процентщицу за шею да изо всей силы ударил раз и другой. Все по темени.

…Спустя месяц.

Денис Красноруцкий согнулся над заметкой местной многотиражки: “В апреле 2008 года в водоеме песчаного карьера на улице Малый Лиман в городе Россошь был обнаружен труп пожилой женщины. К телу был прикручен проволокой тяжелый водяной насос в стальном корпусе. Прокуратура города Россошь возбудила уголовное дело”.

Строчки прыгали в его глазах. Он прочел до конца и жадно принялся отыскивать в следующих номерах продолжение. Руки его, перебирая листы, дрожали от судорожного нетерпения.

“Преступление? Какое преступление? То, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку-процентщицу, никому не нужную, которую убить — сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Довольно. Прочь напускные страхи. Не умерла еще моя жизнь вместе со старухой! Царство ей небесное — и довольно, матушка, пора на покой. И не деньги нужны были мне… Мне другое надо было узнать — вошь ли я, как все, или человек? Тварь ли я дрожащая или право имею… А старушонку эту черт убил, а не я. Может, я еще человек, а не вошь. Я еще поборюсь…”

Часть 2. Процентщица

82-летняя Татьяна Митрофановна Ячменева слыла старухой зажиточной и на редкость скупой. Про таких говорят — снега зимой не допросишься. Хотя под подушкой пенсионерка хранила миллионы.

Хата ростовщицы, что на окраине Россоши, в тупике улицы Свердлова, давно облупилась, крыша дала течь, оконные стекла залепило грязью. А женщине все нипочем было.

Внутреннее убранство хибары не сильно отличалось от внешнего.

Темная прихожая, за которой виднелась крошечная кухня. Небольшая комната с линялыми обоями и кисейными ситцевыми занавесками на окнах. Развалившийся диван из желтого дерева с огромной выгнутой спинкой, круглый стол, хромой комод, пара табуреток да грошовые картины в рамках на стенах — вот и все убранство.

За чистотой в доме следить было некому — с родственниками старуха не зналась. А ее сынку Володе, инвалиду и горькому пьянице, поддерживать порядок в доме и подавно не пристало.

В хату к ростовщице Митрофановне вхож был не каждый. Пускала старуха избранную публику — постоянную заемщицу Татьяну Липкину да пенсионерку Веру Королеву, с которой не раз судилась из-за долга.

Ближайший сосед процентщицы Валерий Демин:

— Ячменева поселилась здесь лет двадцать назад. Дом купила за гроши — сторговалась-таки. До нее здесь жила милейшая семья — мы с ними и праздники вместе отмечали, и в гости друг к другу ходили, и деньги занимали. А как старуха вселилась на их территорию, тут же крепким забором весь участок обнесла да амбарный замок на калитку повесила. С нами Митрофановна не желала общаться. Помнится, задумал я как-то крышу свою подлатать, а стремянку надо было со стороны ее двора ставить. Так бабка на меня накинулась: “Не пущу на двор, вдруг что сопрешь!”. Я тогда не понял, о чем речь идет…

О том, что Ячменева на старости лет занялась бизнесом, соседи прознали не сразу. Старуха, дабы избежать лишних пересудов, отказывалась давать кредиты жителям своей улицы.

Заемщица Липкина Татьяна Ивановна:

— В кредит Митрофановна давала не всем. На клиента у нее глаз был наметан. Абы с кем в сделку не вступала. Опасалась случайных связей. Знакомства заводила по цепочке — бывшие клиенты приводили своих родных. Но за десять лет об ее промысле, кажется, вся Россошь узнала. Переговоры она вела в “Сосне” — лесной массив напротив ее дома. Мне, одной из немногих, “посчастливилось” побывать в ее хоромах. Правда, дальше прихожки она меня не пустила. Что я могу сказать — не дом, а помойка! На столе — горы грязной посуды, в полу зияли дыры… Калитку Митрофановна всегда на замке держала. Окна наглухо зашторивала, даже солнечный свет в комнаты не проникал.

Одевалась она неважно. Зимой и летом носила одни ватные штаны и валенки. Со мной она была откровенна, мы даже приятельствовали. Но как только дело доходило до денег — “дружба дружбой, а табачок врозь”. Проценты у нее были сумасшедшие — не меньше двадцати. А в последнее время и подавно возросли до тридцати. В прошлом году я у нее 500 рублей заняла, так она мне потом такую сумму выставила и заявила: “Инфляция, дорогуша, ничего не могу поделать”.

Не всякий заемщик мог вовремя расплатиться со старухой. До сих пор в городе вспоминают, как Ячменевой пришлось выбивать деньги у кредиторов через мировой суд.

Соседка Валентина Иванова:

— А мне жалко Митрофановну. Она трудягой была. Ведь у нее сын Володя — инвалид первой группы. Когда-то был первоклассным инженером в строительной организации. Начал выпивать. Потом у него что-то с ногой случилось, гангрена, что ли? В итоге ногу ему ампутировали. Жена Володьки забрала их общую дочь и подала на развод. Вскоре мужчину разбил инсульт. Он еще сильнее запил. Частенько мать поколачивал, однажды даже руку ей сломал.

Митрофановна жалела сына, сама ему за чекушкой бегала. Кстати, Владимир не раз пенял матери за ее бизнес: “Брось ты это дело, добром не кончится”.

Часть 3. Должники

Говорят, после смерти Ячменевой должников у нее осталось пол-города. Многие из тех счастливчиков вот уже несколько месяцев поминают старуху. Правда, скорби на их лицах не заметно.

Прогнившие бараки неподалеку от дома процентщицы. Во дворе одного дома — пир горой. Застолье в самом разгаре.

“Пусть земля ей будет пухом”, — раздается за калиткой.

Заемщик Анатолий Дмитриевич Кочетков:

— Вот поминаем Митрофановну, никак остановиться не можем. Горе-то какое! Мировая тетка была! Она ведь раньше главным бухгалтером в колхозе работала. У нее два высших образования было. Шестизначные цифры в уме складывала. Дюже грамотная была. Цену деньгам знала. После смерти, у нее под кроватью миллион рублей нашли. На сберкнижке у Ячменевой немного хранилось — боялась старуха дефолта. Вот только на что она копила? Ведь ни копейки на себя не тратила. Одевалась хуже бомжа. Сын ее тоже в лохмотьях ходил. Вовка постоянно плакался, что мать ему всего десятку на день выдавала — еле-еле на папиросы хватало. Рассказывал, что дочь его не раз просила у бабушки взаймы. Митрофановна отказывала. Скряга была еще та! Да вы на ее двор загляните. У процентщицы весь огород завален стеклянной тарой, которую она на помойках собирала. С одной бутылки выручала 50 копеек.

По словам собеседников, поначалу Татьяна Ячменева одалживала небольшие суммы. Кому сотню даст, кому 500 рублей. В последнее же время отказывалась занимать меньше тысячи рублей. Говорила, не выгодно. Ходят слухи, что незадолго до смерти один клиент взял у старухи 100 тысяч рублей под 80 процентов годовых. Сделку провели в присутствии свидетелей. Узнав, что старухи больше нет, заемщик сходил на кладбище, положил цветочки на могилку старухи. Вскоре на радостях ушел в запой.

Тем временем народу на поминки прибывало. Большинство из присутствующих — бывшие клиенты Ячменевой.
Заемщик Вячеслав:

— Знаешь, что я тебе скажу, тварь она была конченная! Помнишь те времена, когда водку по талонам продавали? Так Митрофановна одну бутылку давала, а через месяц просила вернуть две. Когда “трубы горели”, раздумывать не приходилось. Вот я, дурак, тоже купился на эту удочку. Вовремя рассчитаться с бабкой не успел. Так через полгода принес ей семь бутылок. Не прощу это старухе никогда! А уж какая она хитрая баба была. Все с палочкой ходила, хромой прикидывалась. Но не дай бог попасться ей под горячую руку, той же клюкой могла так огреть, мало не покажется.

Палкой она оборонялась. Ячменева ведь сама выбивала деньги с клиентов, “крыши” у нее не было. Ходила по квартирам, угрожала должникам. Память у нее была отличная. Ночью разбуди — фамилии, адреса, телефоны клиентов наизусть помнила.

Часть 4. Следствие

Расследовать преступление взялись лучшие сыщики Россоши.

— Убил непременно закладчик!

— Непременно закладчик. Главный пристав следственных дел своих мыслей не выдает, а закладчиков все-таки допрашивает…

— Откуда он их берет?

— Иных соседи указали, других имена были в тетрадке да на расписках записаны, а иные и сами пришли, как прослышали…

…Скромный кабинет следователя. Письменный стол перед диваном, обитым клеенкой, бюро, шкаф в углу и несколько стульев — все казенная мебель из желтого отполированного дерева.

Следователь Куриленко — человек светский, лет 30, роста среднего, выбритый, без усов и бакенбард. Лицо доброе и довольно насмешливое. Оно казалось бы даже добродушным, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким, водянистым блеском. Взгляд этих глаз не гармонировал со всей фигурой и придавал ей нечто гораздо более серьезное.

Говорят, малый умный, только какой-то склад мыслей у него особенный. Недоверчив, скептик, циник… А дело знает. Он в прошлом году такое убийство раскрыл, в котором почти все следы были потеряны!

Заместитель руководителя следственного комитета прокуратуры города Россошь Куриленко Евгений Александрович:

— Ростовщица была грамотной женщиной, пребывала в ясном уме и твердой памяти. Многие в Россоши пользовались услугами старушки. Ячменева с каждого брала расписку. Записывала в отдельную тетрадь фамилии и адреса клиентов. Напротив каждой строчки обозначала сумму долга, ставила дату, когда был выдан кредит… Собственно говоря, так мы на убийцу и вышли. А еще Татьяна Митрофановна перед каждой встречей с заемщиком речь готовила, которую записывала на бумажке и репетировала дома. Грамотная бабка была — все банковские выражения знала, за финансовыми новостями следила. Мы ее не осуждаем. Пенсия у Ячменевой составляла порядка трех тысяч, вот она и выживала как могла.

Заемщица Липкина Татьяна Ивановна:

— 31 марта мне позвонил Володя: “Мать пропала”. Мы забеспокоились, сын-инвалид один остался. Написали заявление в милицию. Через месяц труп Ячменевой выловили в озере. Хоронили женщину в закрытом гробу. На ее похоронах была внучка, бывшая невестка, да сын Володя, которого в инвалидной коляске вывезли. С тех пор Вовку никто не видел. Он из дома больше не выходит. Выходить его взялась дочь. Каждый вечер на красной иномарке приезжает покормить его.

Убийцу нашли через два месяца.

Начальник Россошанского ОВД Моргун Иван Николаевич:

— Денис Красноруцкий добровольно раскаялся в содеянном. Честно поведал, что с Ячменевой его свела мать, которая сама не раз одалживала у старухи деньги. Парню срочно понадобилось купить новый телевизор. Постоянной работы у него не было, вот он и решил занять у старушки 5 тысяч рублей. Занял, а отдавать оказалось нечем. Стал он ростовщице таскать мешки комбикорма для утят и цыплят, которых Ячменева разводила. Надеялся таким образом откупиться. Но не на ту напал! Татьяна Митрофановна принимала подарки, но о долге не забывала. Вот и на последнюю встречу Красноруцкий приволок мешок зерна вместо денег. Старуха разозлилась, начала шантажировать пацана, угрожать, что наймет бандитов. Господи, ну какие бандиты? Нет в Россоши ни воров в законе, ни смотрящих, хотя на территории города и находится колония поселения строго режима. А когда женщина должника клюкой огрела, он ее толкнул, старуха головой о дерево ударилась. Вот такую версию рассказал подсудимый. Врет, конечно. Но только теперь парень и от этих показаний отказывается.

Часть 5. Раскольников

Вотчина современного Раскольникова в получасе езды от Россоши, на хуторе Копанки.

Землянку на улице Молодежной, где до недавнего времени жил Денис Красноруцкий, теперь укажет любой житель Копанки. Дом-развалюха утоп в грязи. Калитка распахнута настежь. Во дворе копошится двухлетний ребенок.

Дальняя родственница Красноруцкого:

— Подставили Дениса, вот и все дела. Парень-то он добрый, слова от него худого не услышишь… Мать его после этой истории в больницу слегла, а недавно мы бабушку Дениса похоронили. В Россоши у парня остались жена и годовалый сын.

Фотографий Дениса Красноруцкого в доме не оказалось. Супруга подсудимого забрала все альбомы. Не хочет, чтобы карточка мужа попала на страницы местных газет. Мать Красноруцкого, Елена Кофтун, общаться с журналистами тоже отказывается.

По словам земляков, Денис был хорош собой, с карими глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. По характеру был угрюм, мрачен, надменен и горд. В последнее время мнителен. Но в то же время великодушен и добр. Чувств своих не любил высказывать.

Друг Раскольникова Евгений:

— Я только недавно освободился с зоны, так что не понаслышке знаю, как у нас дела шьют. Денис ведь признался, что довела его старуха, вот он ее и толкнул. Но не топил он ее в озере! Ведь сколько времени после трагедии прошло, а он мне словом не обмолвился о том преступлении, никак парень себя не выдал. А мы ведь с ним вместе работали, развозили по магазинам пиво и водку. А пока шло следствие, Денису операцию на легком сделали. Думаю, избили его менты, пока показания выбивали. Кстати, про ту старуху-процентщицу всякое судачили. Знаете, что сын частенько ее поколачивал и смерти ей желал. Его ведь постоянно около пивного ларька видели. За водкой на одной ноге прыгал, деньги у матери тырил. После гибели старухи инвалида в доме заперли и велели на двор не показываться. Вот он и прикидывается лежачим. А сколько та Ячменева людей загубила. Многие жители Россоши свои квартиры закладывали, машины продавали, чтобы только рассчитаться с бабкой…

Эпилог

Старуху-процентщицу Ячменеву похоронили на “Итальянском” кладбище, что за чертой города.

Красноруцкий со дня на день ждет решения Воронежского суда. Ему грозит от 6 до 15 лет лишения свободы.

Внучка старухи Татьяна Попова подала иск на раздел имущества покойной.

Следователь Куриленко приступил к расследованию очередного убийства.

А в книжных магазинах Россоши повысился спрос на произведение Достоевского “Преступление и наказание”.

Основано на реальных событиях.

Имена и фамилии не изменены.

Воронежская обл. — Москва.

Ирина Боброва, МК