Предиктор Историк строгий гонит нас…

Предиктор Историк строгий гонит нас…

Внутренний Предиктор СССР Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина

7. Историк строгий гонит нас…

Конечно, историю творят народы, но пишут — индивиды. И не всегда, как мы уже не раз убеждались, в отечественной, особенно послереволюционной истории, в документах (лите¬ратурных и исторических) эти индивиды выражают интересы народа. Зачас¬тую — это своекорыстные, эгоистические интересы определённых социальных групп и кланов. Изложенные в высокохудожественной форме и талантливо, они имеют одну лишь цель — затмить свет истины. 

Такие «творцы истории» видят в народах стадо баранов, недостойных приобщения к свету истины . И можно бесконечно поражаться прозорливости поэта, его последовательности в деле разоблачения спекулятивных приемов мифотворчества, культотворчества, боготворения. Сегодня, когда наша пресса взахлёб и с каким-то даже сладострастием творит из бывшего культа «отца народов» — культ «зло¬дея народов», смешивая причинно-следственные обусловленности бытия и упорно скрывая главное — обыкновенную, и в чём-то даже трагическую сущность человека, который в труднейший период становления Русской цивилизации, своей волей предотвратил её распад, сравните, как Пушкин в гениально-кратком произ¬ведении с ироническим названием «Герой» разоблачает культовую возню, а главное, показывает истинный, неприкрытые цели «поэтов», которые то ли по недомыслию, то ли из циничных соображений занимают¬ся не нужным народу боготворением. И совсем неважно, что у Пушкина в споре «друга» с «поэтом» предметом исследования является Наполеон, а в спорах наших современников о роли личности в истории — Сталин. Важнее другое — эпиграфом к «Герою» взят евангельский вопрос: «Что есть истина?»

Да, слава в прихотях вольна, 

Как огненный язык, она 

По избранным главам летает, 

С одной сегодня исчезает

И на другой уже видна.

Так, несколько отстранено, начинает «Друг» рассуждения о внеш¬них проявлениях «культа», после чего объясняет — пока ещё не причины, а лишь опасные последствия циничного манипулирования сознанием масс:

За новизной бежать смиренно, 

Народ безсмысленный привык,

Но нам уж то чело священно, 

Над коим вспыхнул сей язык.

Многие за годы перестройки уже успели убедиться, что не всякая «новизна» идей является признаком их адекватности жизни, а народ, бездумно бегущий за «новизной», действительно становится «безсмысленным народом», то есть толпой. И Пушкину (здесь он выступает в роли «Друга») здесь важно вскрыть механизм превращения народа в толпу и потому он задаёт вопрос «Поэту», бездумному почитателю нового «культа».

Когда ж твой ум он поражает

Своею чудною звездой?

И «Поэт» отвечает, что его воображение более всего поражено тем, как «Герой»

Нахмурясь, бродит меж одрами 

И хладно руку жмёт чуме 

И в погибающем уме 

Рождает бодрость…

При этом «Поэт» уверен, что увековечивание в стихах такого поступка «героя» сделает и поэта, и героя великими на века, но на заливисто-восторженную тираду «Поэта» «Друг» сначала указывает на истинных «пастухов» обоих (поэта и героя): 

Мечты поэта —

Историк строгий гонит вас!

— а затем даёт представление о подлинных целях «строгих историков» — скрыть свет истины:

Увы! Его раздался глас —

И где ж очарованье света!

(Важно, что в конце этой утверждающей фразы стоит восклицательный, а не вопросительный знак).

Но Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не довёл «исследование» до конца. Есть много современных «пушкинистов», навязывающих читателю версию о незаконченности, фрагментарности отдельных произведений Пушкина. Нет, Пушкин, как никто, вполне владел тайной завершения любого своего творения. И здесь он совершает почти невозможное — показывает как всякий почитатель «культа», хочет он того или нет, невольно становится циничным «писакой», который ставит «возвышающий обман» в основополагающий принцип своего творчества, т.е. превращается в исполнительного борзописца «строгого исто¬рика».

Да будет проклят правды свет, 

Когда посредственности хладной, 

Завистливой, к соблазну жадной 

Он угождает праздно! Нет! 

Тьмы низких истин мне дороже 

Нас возвышающий обман…

Последние слова «Поэта» — подлинный образец саморазоблачения. 

И, не оставляя сомнений в цинизме своих намерений, понимая, что без необходимого камуфляжа его «Герой» предстанет в глазах «посредственной толпы» непривлекательно, вдруг в растерянности восклицает:

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран…

Последнее слово за «Другом», т.е. за Пушкиным:

— Утешься… —

Ведь всё сказано почти за сто лет  до того, как наши фидеисты приступили к сотворению «положительного» культа Сталина, а полвека спустя — они же, в соответствии с требованиями времени, — культа «отрицательного».

Портрет Сталина, который нам рисуют сейчас средства массовой информации (очень любопытны в этом плане детско-арбатские сказки ) — сделан по известному шаблону, который рассмотрен нами выше при анализе психологического портрета царя Ирода Великого. Грубая работа — слишком хорошо видны «ослиные уши» хозяев таких борзописцев.