Кто «вещий» в «Песни о вещем Олеге»?

M. Альтман Кто «вещий» в «Песни о вещем Олеге»

 M. Альтман ЗАМЕТКИ О ПУШКИНЕ

Судя по названию «Песни», казалось бы, ясно: вещий — Олег. Но по всему

содержанию «Песни», по ее идее Олег совсем не вещий. Вспомним, как развивается

действие. Князь на «верном коне» едет с дружиной и встречает кудесника. Контраст

горделивого князя и смиренного кудесника намечается сразу: князь окружен дружинниками,

кудесник одинок; князь — на коне, кудесник идет пешком: пеший конному

не товарищ. Князь обращается к кудеснику с вопросом о своей грядущей судьбе:

Открой мне всю правду, не бойся меня:

В награду любого возьмешь ты коня.

Кудесник с достоинством отвечает:

Волхвы не боятся могучих владык,

(это — на слова князя «не бойся меня»)

А княжеский дар им не нужен. . .

(это — на обещание награды).

Но кудесник в своем ответе не только отстаивает свое личное (и в своем лице —

всех волхвов) достоинство, он еще расхваливает отменные качества княжеского коня.

Р1 это не спроста. Ведь князь обещает кудеснику любого коня, значит и того, на котором

он едет. Однако напрасно князь так самонадеянно полагает, что судьба коня

всецело в его власти. По мнению кудесника — наоборот, судьба князя сама в зависимости

от этого коня:

. . .примешь ты смерть от коня своего.

Князь не очень доверяет странному предсказанию («Олег усмехнулся»), но все же

с коня слезает и больше на нем не ездит.

Проходит много лет. Князь вспоминает своего коня и, узнав о его смерти, называет

кудесника лживым и безумным, сожалеет, что не презрел его предсказания,

и хочет увидеть хоть кости коня. Прибыв на холм, где еще сохранился череп коня,

князь скорбит о своем коне и сожалеет, что этот конь не будет заклан па его погребении:

На тризне, уже недалекой,

Не ты под секирой ковыль обагришь

И жаркою кровью мой прах напоишь!

Да, случилось как раз обратное: не кровь коня обагрила прах Олега, а наоборот,

ужаленный змеей Олег умер над трупом коня.

Кто же оказался вещим: князь ли, который таковым слыл по льстивой молве,

или кудесник? Конечно, кудесник, и в свете оправдавшегося его предсказания приобретает

особенное значение его похвала волхвам

Правдив и свободен их вещий язык.

И этот эпитет «вещий», примененный в «Песни о вещем Олеге» не к князю, а кудеснику,

вскрывает, я полагаю, основную идею пушкинской баллады.

Напомним, что эпитет «вещий» у Пушкина на всем протяжении его творчества

всегда связан с поэтами и провидцами: «вещим» назван глас Фонвизина (I, 164),1

«вещи» зеницы у пушкинского «пророка» (III, 30), дважды назван «вещим» «духов

властелин», предсказывающий Руслану его судьбу (IV, 79, 80), дважды назван «вещим

» легендарный поэт Баян (IV, 8, 73) и, наконец, «вещим» назван «пиит» (III, 46).

В пушкинском духе и стиле, следовательно, и то, что он и в «Песни о вещем

Олеге» совлекает с князя им незаслуженное прозвище («вещий»), как бы лишает его

звания и наделяет этим эпитетом волхвов: «Правдив и свободен их вещий язык».

Именно их, только их.

Если же перевести это состязание между кудесником и князем с языка древней

летописи на язык истории, то пушкинская баллада предстанет как поэтическое изображение

конфликта между «властителем дум» и властителем государства, между

поэтом и царем, любым поэтом и любым царем или, в частности, между Пушкиным

и Романовым. И когда Пушкин, обращаясь к поэту, говорит ему: «Ты царь» (III,

223), а о своем «Памятнике», отвергнув традиционное (от Горация до Державина)

сравнение с пирамидами, утверждает, что он выше «Александрийского столпа», то

1 Все ссылки даются на издание: П у ш к и н , Полное собрание сочинений,

тт. I—XVI, Изд. АН СССР, 1937—1949.

Заметки о Пушкине 139

мы, зная любовь Пушкина к обыгрыванию имен, настораживаемся и склонны усмотреть

здесь намек и на собственное имя поэта, и на имя того, кому здесь поэт себя

противопоставляет. Иными словами, Пушкин, в справедливом сознании своих заслуг,

здесь указывает, что он, Александр Сергеевич, выше Александра Павловича, что

по суду истории, да отчасти уже и современников,2 он, Пушкин, — Александр Первый:

первый — в самом высшем и всеобъемлющем смысле этого слова. А ведь это

то самое, о чем говорит и «Песнь о вещем Олеге», — что вещий не князь, а кудесник.

В заключение отметим, что Б. В. Томашевскпй, обычно очень убедительно комментирующий

произведения Пушкина, значения этой пушкинской баллады, по-моему,

недооценил. Он пишет: «Почти никогда Пушкин не обращается к истории вне ее связи

с современностью, а „Песнь о вещем Олеге" кажется какой-то картинкой, никак с прочим

творчеством Пушкина не связанной».3

Это не так. Во-первых, «Песнь о вещем Олеге» — одно из совершеннейших произведений

Пушкина, а не «какая-то картинка»; во-вторых, «Песнь» совершенно не

изолирована от всего творчества Пушкина, а органически связана со многими его

произведениями («Поэт», «Поэту», «Эхо», «Памятник» и др.), в которых отразились

глубокие раздумья о месте поэта в обществе и государстве.