Женщины Лоренцо Великолепного . ЖЗЛ

 В комментариях к своим стихам, как тогда было принято – почти полностью любовного содержания, Лоренцо делает признание, звучащее совершенно искренне: «Признаюсь, что я из тех, кто любил чрезвычайно часто, и, однако, как любовник, рассуждая здраво, должен был сомневаться более, чем надеяться; прибавлю также, что за всю свою жизнь, хотя и получил я более почестей и отличий, чем мне подобало, но мало утех и мало моих желаний исполненными увидел; о них скажу, что, ради утешения в заботах и испытаниях общественных и частных их дозволяет иногда душа наша».
 Итак, он видел от женщин более сомнения, чем надежды; и получил больше почестей и испытаний, чем удовольствий, при достигнутом им положении в мире.
 Он выражал себя в поэзии, любовной – но это согласно гуманистической традиции, тогда как слава любителя наслаждаться жизнью побудила толковать деловое письмо, задуманное так: «Пришлите пятдесят кож, все из Скъявонии» (Spedite cinquanta pelli di Schiavonia tutte), как следующее послание: «Пришлите пятьдесят красивых турецких рабынь» (Spedite cinquanta belle schiave turche).

Portrait of Lorenzo the Magnificent. 1555-1565. Agnolo di Cosimo, known as Agnolo Bronzino

 Конечно, Лоренцо не был красив, и профиль сатира, возможно, способствовал славе великого любовника. «С виду был слаб и имел уродливый нос – писал Вазари, – и вовсе не различал запахи. Из-за узости носа голос его всегда казался еле слышен».
 Близорукий, безголосый, без обоняния.

Domenico Ghirlandaio (1449–1494)Лукреция Торнабуони де Медичи

Это Лукреция Торнабуони наделила сына такими дарами природы. «Дряхлой», а не «прекрасной» называют ее писатели того времени.
 Она тоже была близорукая, с уродливым носом, безголосая и не различала запахи. Но в остальном это была женщина высочайших качеств души и ума, достойная жена Пьеро Подагрика, слабого телом, но самого здравого рассудка и крепкого духом.
 Помимо интеллектуальных занятий, Лукреция Торнабуони была отличной хозяйкой, как то следует из ее писем родным: «Посылаю вам шестнадцать бутылок улучшенного греческого вина; восемь бутылок «Поджибонси», помеченных чернилами, и восемь «Колле». Нам все они кажутся хорошими». Она продолжала экономить, выгадывая на всем своем добре, даже на своих «пиппиони», то есть домашних голубях: «Здесь остается около двадцати пар «пиппиони», – писала она свекрови с виллы Кафаджоло, – было бы неплохо сбыть их во Флоренции, так как здесь это трата бесполезная».
 Однако она не была скаредной, и охотно посылала подарки, как и получала их: «Апельсины, печенья и marino будем встречать, подняв знамена»[2]. Она лично заботилась о детях и оповещала об этом больного мужа: «Вчера я писала тебе, что Джулиано лучше. Я преувеличила изменение, о котором сказал маэстро Мариотто (врач, которому слишком поспешно доверилась); а этой ночью ему сообщила, что Джулиано, как прежде, слег в жару».
 Она заботилась также о воспитании культуры детей, всегда уведомляя мужа. «Лоренцо здоров, и вы для него словно до сих пор здесь. Мы хорошо продвинулись в чтении Овидия, и Джулиано прочел четыре книги из истории и сказок».
 Свекр, Козимо Старый, оценивал ее как «единственного в своем роде человека в семье», а во Флоренции ее называли «приютом всех несчастных». Когда она умерла в 1482 году, ее сын Лоренцо писал Элеоноре д’Эсте: «Пребываю безутешен, потеряв не только мать, но единственное прибежище от многих моих тревог и облегчение многим заботам». И с еще большей скорбью: «Лишь вспомню о ней – разрывается сердце!»

Мать Лукреция Торнабуони, когда пришла пора, озаботилась тем, чтобы дать сыну добрую, верную и красивую жену. И прежде всего здоровую, ради продолжения рода, или, лучше сказать, ради будущего семьи Медичи.
 Флорентийские девицы были грациозны, остроумны и элегантны, но их здоровье оставляло желать много лучшего. Чтобы позолотить волосы они часами оставались на крышах под палящим солнцем, «так что потом умирали от простуды», как уже написал Франко Саккетти.
 Носившие открытые платья и неистовые в танцах, они подхватывали скоротечное воспаление легких, как это произошло с красавицей Симонеттой Веспуччи, – возлюбленной Джулиано, другого сына Лукреции, позднее убитого.
 Верная жена Пьеро Подагрика боялась, что и она не улучшила стать племени Медичи. Она огляделась и, не найдя во Флоренции никого, кто внушил бы ей доверие, что будет не только хорошей женой, но, главное, хорошей матерью, отправилась в Рим, на охоту за невесткой.
 Остались письма, где она уведомляет мужа о своих изысканиях: письма тонкие, остроумные, но также полные житейской мудрости и прежде всего здравого смысла.
 После некоторых бесплодных поисков на горизонте возникает фигура серьезной девушки из знатной и могущественной семьи Орсини, и Лукреция пишет мужу: «В четверг утром по пути в собор Святого Петра, я случайно встретила мадонну Маддалену Орсини, сестру кардинала, с которой была дочь на шестнадцатом году». Возраст как раз подходящий, и Лукреция начинает раздевать своими близорукими глазами молодую Орсини, в которой, как было сказано, ее интересовали более достоинства тела, нежели ума.
 «Она была одета на римский лад и под покрывалом, в этом наряде она показалась мне очень пригожей, белолицей и рослой[3]. Но, так как девица была под покрывалом, я не могла ее рассмотреть, как хотела».
 Тогда Лукреция постаралась разглядеть ее лучше, в домашней одежде, во дворце дяди-кардинала: «Клариче была в узкой юбке на римский манер и непокрыта; мы долгое время беседовали. И я имею на примете эту девицу, которая, как говорю, довольно высока и бела».

  Затем она перешла к более подробному описанию. «Она не белокура, так как здесь это не принято. У нее рыжие волосы, довольно густые. Лицо ее несколько круглое, но это мне по нраву. Шея достаточно развита, но на мой взгляд несколько тонка, или, лучше сказать, нежна».
 С лица взгляд Лукреции опускается на грудь девушки, которую она хотела бы найти «крепкой»: «Груди не видно, так как здесь ее совсем закрывают, – писала она, разочарованная, – но, видимо, грудь хороша».
 По сравнению с флорентийками, Клариче Орсини выглядит немного неуклюжей и застенчивой: «Голову она не держит дерзко, как наши, но немного выставляет ее вперед; думаю, происходит это от стыдливости, однако не вижу в ней ничего, чего следовало бы стыдиться».
 Гордость матери побуждает ее добавить: «В общем и целом, девушка это незаурядная, но не идет в сравнение с Марией, Лукрецией и Бьянкой » (ее дочерьми).
 И самонадеянность свекрови вынуждает ее закончить: «Она очень скромна и быстро приспособится к нашим обычаям». Чего не произойдет, так как у Клариче Орсини был твердый характер римлянки. «Vultui suavis, aspera manui», как было написано на медали, на обратной стороне которой суженая Лоренцо была представлена как роза с шипами: «На вид нежна, сурова под рукой».
 Лукреция писала мужу: «Лоренцо ее видел: пусть скажет тебе, понравилась ли». Она понравилась на вид, а шипов он не боялся по двум причинам. Прежде всего потому, что он не слишком ее ласкал. А еще, потому что чувствовал: его руке достанет силы. Быть может и он, как и мать, думал только о детях. Он пошел на обручение, не слишком занимаясь римской девицей, которая молилась и трепетала перед будущим турниром, где Лоренцо участвовал под знаменами другой Лукреции.
 Позднее он записал в дневнике: «Я, Лоренцо, взял донну Клариче, дочь синьора Джакобо Орсини, или же мне ее дали». Последняя фраза открывает нам чувства Лоренцо, который в девятнадцать лет, в 1468 году, женился на восемнадцатилетней Клариче. За двадцать лет он имел с ней восемь детей, прежде, чем она умерла, всего лишь в тридцать восемь лет – поверить ли? – от чахотки.

Посмертный портрет Клариче Орсини. Работа Аллегрини, 1761 г. Возможно, восходит к какому-то более раннему портрету или описанию.

 То не был очень счастливый брак, прежде всего, потому, что Лоренцо был лишен серьезного характера своего отца Пьеро, а Клариче – ума свекрови Лукреции.
 Хозяин Флоренции почти всегда держал ее взаперти на муджелланской вилле в Кафаджоло, куда он, не слишком любивший охоту, наведывался редко. Это жена посылала ему дичь к ужинам на Виа Ларга: «Шлем вам 17 серых куропаток, которых добыли сегодня ваши птицеловы».
 По некоторым тонким деталям видно ее щедрую и не замкнутую на себе натуру: «Все мы, благодарение Богу, здоровы. Шлю вам фазана и зайчиху, так как стыдно мне кажется есть их здесь только нам одним».
 Каждый день она надеялась, что покажется ее супруг, который ее часто разочаровывал, ссылаясь на дела или политику. «Так славно бы было, если бы вы к нам сюда приехали, что мы вас ждали уже три вечера до трех часов».
 И в его оправдание твердила: «Думаю, что лишь дела вас там так стесняют».
 Напоминанием о ее любви, таким образом, служили зайцы: «Шлю вам этих двух зайцев, чтобы ради моей любви, получив их, вы вспомнили обо мне».

В Кафаджоло Клариче была не одна. С ней были дети, особенно три мальчика: Пьеро, Джованни и Джулиано, которым она не могла, в отличие от Лукреции, давать уроки латыни. Поэтому Лоренцо избрал наставником своих детей поэта Анджело Полициано, которого Лукреция Торнабуони подобрала сиротой и выростила со своими детьми. Другим поэтом под покровительством Лукреции был Луиджи Пульчи.

 Как мы уже сказали, разумная и заботливая Клариче умерла уже в 1488 году, всего лишь в тридцать восемь лет, когда муж все еще был далеко от нее, в Баньо ди Вилла близ Лукки, где лечился, будучи серьезно болен.
 Быть может, в тот день Лоренцо пожалел, что пренебрегал матерью своих детей, признавая в ней природное благоразумие, которое еще Лукреция угадала под «покрывалом» девицы Орсини.

Оставалась другая Лукреция, Лукреция Донати, которую Лоренцо встретил в 1465 году, когда ему было 16 лет. а ей 18.

Знаменитый бюст Андреа дель Вероккио - или Лукреция Донати, или Джиневра Бенчи.

 «Любил он молодую даму из семьи Донати редкой красоты, высочайшей добродетели, и рода знатнейшего, – писал Никколо Валори, первый биограф Лоренцо, – в честь которой Лоренцо не только слагал изящнейшие стихи на тосканском языке, но также устраивал великолепные на удивление зрелища, среди которых был турнир».
 Но почему же тогда он с нею не обручился? Ничто не могло воспрепятствовать браку с девушкой из семьи даже более знатной, чем Медичи. Что до здоровья, при том, что Клариче Орсини умерла в тридцать восемь лет, Лукреция Донати дожила до пятидесяти двух, пережив на девять лет также Лоренцо.
 Странную любовь питал Лоренцо к этой Лукреции! Вы бы сказали, что это любовь исключительно литературная, поэтическая, прочитав, что об этом написал сам господин Флоренции, представляя читателю свои стихи.
 После смерти знаменитой Симонетты Каттанео, любимой не им, а братом Джулиано, «начал я, – пишет Лоренцо, – мысленно искать, не было ли в нашем городе другой, достойной такой же чести, любви и похвалы. Я потратил несколько времени, ища и не находя ту, которая, по моему рассуждению, была бы достойна истинной и самой постоянной любви».
 Наконец, возникает фигура Лукреции Донати, таким образом: «Среди других дам была одна, в моих глазах красоты величайшей, и облика столь милого и привлекательного, что стал я, видя ее, говорить: «Если она столь же нежна, умна и учтива, как была умершая, то, несомненно, красоты и изящества в ней куда больше»[6].
 Позднее Лукреция Донати вдохновила его на сонеты в обычном стиле петраркистов:

Как много прелести в моей любимой!
 Все совершенства в ней слились одной,
 И каждый случай, добрый или злой,
 Глашатай этой истины счастливой.

Застав ее с молитвою святой,
 Я вижу, как смирение прекрасно,
 А если на душе ее ненастно,
 Сама Любовь утратила покой.

Ее печаль прекрасна и нежнa,
 Ее красе не страшно быть унылой, -
 В своем дворце Венера так грустила.
 Но если б мир ничтожный подарила
 Ты, милая своей улыбкой милой,
 Другая мне отрада не нужнa.

Известно, что Лукреция была помолвлена с Никколо Ардингелли, который, впрочем, был изгнан из Флоренции. Не кто иной, как Лоренцо, за три года перед тем, как женился на Клариче, в 1465 году, сделал возможным их брак, позволив Ардингелли вернуться во Флоренцию на несколько дней.
 Почему? Он отлично мог помешать этому союзу, и ему, действительно, не сделало бы чести намерение тешиться женой изгнанника. Все было бы хотя бы понятно, если бы встреча с Лукрецией Донати произошла после брака с Клариче Орсини. Но, как мы уже подчеркнули, Лоренцо сражался на турнире под знаменами Лукреции в то время, как невеста в Риме дрожала за него.
 Куда как развязнее вели себя друзья Лоренцо, услужливые сводники, в его отсутствие державшие его в курсе насчет новобрачной. Он находился в Милане у Франческо Сфорца, когда Ардингелли сочетался с Лукрецией Донати. Браччо Мартелли тогда писал Лоренцо [7]:
 «Хоть и знаю я, мой милый Лоренцо, что поведать тебе о том, что последовало за твоим отъездом, означает причинить тебе и даже увеличить горе от того, что ты здесь не находишься, тем не менее, с другой стороны, желая показать тебе труды наши за тебя, в твое отсутствие не меньшие, нежели при тебе, хотел я этим письмом скорее доставить тебе несколько горьких удовольствий, чем молчать об этом нашем счастье; для полноты его недостает лишь твоего, весьма желанного для нас и опять же для Лукреции, присутствия».
 Задача этих благородных господ состояла в том, чтобы напоминать новобрачной ее далекого поклонника. Действительно, «много раз я видел, – продолжает Мартелли, – в глазах ее мучительную к тебе жалость, и как скрывает она за смехом такую печаль!»
 То, что затем рассказывает Мартелли, имеет пикантный привкус прямо в духе Боккаччо, так как, после свадьбы девять молодых мужчин и девять женщин, включая молодую супругу, удалились на виллу в Сан Джеврасио, предаваясь «великим наслаждениям, не сравнимым ни с какими другими, ибо мед был без мух», то есть дамы были без мужей!
 Год спустя, в марте 1466 года, к Лоренцо, находившемуся в Риме, писал Сиджисмондо делла Стуфа, сообщая, что встретил Лукрецию «на улице де Серви, идущую, видимо, от исповеди и покаявшуюся во всех прегрешениях, совсем не нарумяненную и красоты невиданной, в черном платье и с покрытой головою; шаг ее был так тих, что казалось, будто камни и стены благоговеют, когда она идет по улице» [8].
 И заканчивал: «Не хочу говорить ничего более, дабы не вводить тебя в грех в эти святые дни».
 Сразу же после свадьбы Никколо Ардингелли был отправлен на Левант, где наживал огромные деньги, в то время как Лукреция оставалась во Флоренции.
 От бдительнейшей дамы, Алессандры Мачинги Строцци, матери других высланных, мы знаем, как старался Лоренцо, чтобы изгнание Ардингелли было отменено, «для своей жены и для жены Никколо, так как за этим стоит она»[9].
 Но разве не было бы для Лоренцо лучше, чтобы муж был далеко? Может быть, он боялся, что тот призовет жену к себе?
 «Жена его здесь и так веселится, – еще писала госпожа Мачинги Строцци с женским лукавством, смешанным с некоторой ревностью, – что справила себе новый наряд своих цветов и с жемчужинами – немногими, но большими и прекрасными[10]. И третьего дня в ее честь был дан бал в папской зале Санта Мария Новелла, по приказу Лоренцо ди Пьеро. Он был там с компанией молодых людей, и они были наряжены в ее цвета: темно-лиловые чоппетты, расшитые чудным жемчугом»[11].
 И сыну, хлопотавшему при неаполитанском дворе, чтобы вернуться во Флоренцию, она писала, намекая на удачу Ардингелли: «Иметь жену-красавицу может быть полезнее, чем кланяться сорок седьмому». Под номером сорок седьмым значился король Неаполя Фердинанд, а женой-красавицей была никто иная как Лукреция Донати, всеми признанная возлюбленной Лоренцо.

Но как возлюбленной? Платонически? Поэтически? Чувственно?
 Когда мы узнаем, что Клариче была крестной матерью ребенка [12] Лукреции, нам кажется невероятным, чтобы Лоренцо мог дойти до такого неуместного поступка, если бы его отношения с женой Ардингелли зашли слишком далеко.
 Совсем иначе выглядят его отношения с Бартоломмеей Нази, на которую Гвиччардини указывает как на последнюю любовь Лоренцо.
 «Последней его любовью была Бартоломмеа Нази, жена Донато Бенчи, которой, хоть была она не красива, но учтива и мила, он до того прельстился, что как-то зимой, когда она находилась на вилле, отправился к ней из Флоренции в пять или шесть часов ночью, с немногими сопровождающими, и посетил ее, отправившись назад, тем не менее, в такое время, чтобы быть во Флоренции до света дня».
 Историк, как обычно, осуждает подобное поведение, главным образом, из-за ранга и возраста «обольщенного».
 «Не безумие ли думать, что человек столь великий, столь уважаемый и столь осмотрительный в возрасте 40 лет мог быть так увлечен женщиной некрасивой и уже в годах!»
 Как будто любовь не была никогда безумием, которое играет величием кого угодно, не говоря об уважении и осмотрительности!
 Что до возраста, то, если Лоренцо было сорок лет, Бартоломмее было тридцать, и на самом деле ее нельзя назвать женщиной «в годах».
 Лоренцо, конечно, был уже тяжело болен и должен был умереть четыре года спустя, на исповеди написав мелом дошедшие до нас слова – отзыв о своих нечастых любовных историях за счет слишком многих почестей и чрезмерных забот его сана:
 «Еще жил я, не жалуясь, и очень доволен моей судьбой».

очерк полностью   :::    http://valya-15.livejournal.com/357087.html

Примечания перводчика:
1. "Всего-то" - в оригинале "presto detto", т.е. буквально "легко сказать", но мне захотелось перевести "всего-то", потому что в русском языке выражение "легко сказать" часто употребляется с иронией, которая здесь не нужна.
Никколо Макиавелли в представлении не нуждается, а Франческо Гвиччардини, на всякий случай (1483-1540) - это его младший приятель, также крупный историк, мыслитель и политический деятель итальянского Возрождения, автор "Истории Италии", "Флорентийской истории" и др.

2. Что означает marino в данном контексте мне с абсолютной точностью выяснить не удалось. По словарю - "морской конек". Но, cогласно комментарию, присланному irbite это может быть: 1) сорт рыбы, 2) сорт вина, 3) прохладный ветер с моря, потому что крестьяне до сих пор называют западный ветер с моря marino.

3. В оригинале il lenzuolo - буквально "простыня". В книге Ивана Клуласа "Лоренцо Великолепный" (перевод Н.Н.Зубкова) это "римский широкий плащ". (с.83).

4. В оригинале ser Matteo matto tanto avventurato. Игра на созвучии имени Matteo и слова matto - "безумный".

5.Если вы еще не знакомы с господами Полициано и Пульчи, то это два поэта - приятеля Лоренцо (особенно близким его другом был Полициано), которые с ним вместе составляют как бы "триумвират флорентийских поэтов Кваттроченто" (Д.Е.Михальчи, "История всемирной литературы", Т. 3. — 1985. — С. 108). На русском языке подробнее о них можно прочитать в той же книге И.Клуласа о Лоренцо, в "Истории всемирной литературы"или, например, здесь.

6. Симонетта Веспуччи умерла в 1476 году. Лоренцо и Лукреция Донати встретились, как было сказано выше, еще в 1465 году. Турнир в честь Лукреции состоялся в 1469-м.

7. Браччо Мартелли - член компании друзей ("бригады") Лоренцо, его ближайший приятель. "Позднее благодаря Лоренцо Браччо прошел все ступени общественных должностей: приор, подеста флорентийской округи, посол и, наконец, гонфалоньер справедливости" (И.Клулас, указ. соч. с. 81)

8. Сиджисмондо делла Стуфа - член "бригады" Великолепного. "Лоренцо доверял ему как самому себе. И тот в награду за преданность получал самые важные должности в государстве: приора, морского консула в Пизе, гонфалоньера справедливости. Сиджисмондо был помолвлен с красавицей Альбьерой дельи Альбицци, смерть которой в 1473 году потрясла всю Флоренцию и вдохновила поэтов на множество прочувствованных стихотворений. Репутация безутешного красавца окружила Сиджисмондо каким-то ангельским ореолом, делавшим его совсем непохожим на товарищей по бригаде, весельчаков, гуляк и волокит". (Там же).

9. Алессандра Мачинги Строцци (1406–1471) - супруга Маттео Строцци, сохранившиеся письма которой к трем сыновьям служат ценным историческим источником, в частности по истории повседневной жизни Италии в XV в. О ней и ее письма (сайт по-английски, письма по-итальянски).

10. Наряд Лукреции в оригинале называется librea. В книге на английском языке "Lucrezia Tornabuoni de' Medici and the Medici family in the fifteenth century" (aвторы: Maria Grazia Pernis,Laurie Adams) это переведено как a dress in her particular colors. (P.74) - "платье ее особых цветов".

11. Одежда Лоренцо и его друзей на балу называется чоппа (cioppa), и как она выглядит, можно посмотреть, например, здесь.

12. В оригинале una figliola - дочь. И.Клулас пишет, что Клариче в 1471 г. была крестной матерью сына Ардингелли Пьетро. ((И.Клулас, указ. соч. с. 79)

В заключение переводчица заявляет, что, несмотря на все немалое уважение, нипочем не согласилась бы иметь такого великолепного мужа (любовника - может быть), и особенно такую свекровь как Лукреция Торнабуони. ;-)))
(с) Piero Bargellini (autore)